Девятнадцать минут - Джоди Пиколт

— Мне здесь не нравится, — взорвался Питер. — Я не понимаю, почему должен здесь находиться.

Большинство клиентов Джордана в тюрьме сначала были тихими и напуганными, но потом у них появлялись злость и возмущение. Но Питер сейчас говорил как обычный подросток — как разговаривал Томас в этом возрасте, когда мир вращался вокруг него, а Джордан по недоразумению жил в этом же мире. Но адвокат в Джордане заглушил родителя. Он уже начал было думать, что Питер действительно может не понимать, почему находится в тюрьме. Джордан первый сказал бы, что построенная на безумии обвиняемого защита редко помогает и ее убедительность сильно преувеличена. Но может быть, Питеру удастся выйти сухим из воды, потому что это не притворство и как раз это приведет их к оправдательному приговору?

— Что ты имеешь в виду? — настаивал он.

— Это они сделали меня таким, а теперь меня же и наказывают.

Джордан сел обратно и сложил руки на груди. Питер не раскаивался в том, что совершил, это было очевидно. На самом деле он считал жертвой себя.

В работе адвоката был один важный момент: Джордану было все равно. В его работе не было места для личных чувств Он и раньше работал с последними подонками: с убийцами и насильниками, которые считали себя мучениками. Он не был обязан верить им или осуждать. Несмотря на то что он только что сказал Питеру, он не был ни священником, ни психоаналитиком, ни другом для своих клиентов. Он был просто экспертом по связям с общественностью.

— Что ж, — произнес он ровным голосом, — тебе придется понять позицию тюрьмы. Для них ты просто убийца.

— Они все лицемеры, — сказал Питер. — Увидев таракана, они его просто давят, ведь так?

— Ты говоришь о том, что случилось в школе?

Питер отвел глаза.

— Вы знаете, что мне не разрешают читать журналы? — спросил он. — Я даже не могу выйти на спортплощадку, как остальные.

— Я здесь не для того, чтобы выслушивать твои жалобы.

— А зачем вы здесь?

— Чтобы помочь тебе отсюда выбраться, — ответил Джордан. — И чтобы у тебя появились на это хоть какие-то шансы, придется со мной поговорить.

Питер скрестил руки на груди и смерил Джордана взглядом с галстука до носков начищенных ботинок.

— Зачем? Вам же на меня плевать.

Джордан встал и сунул блокнот обратно в портфель.

— Знаешь что? Ты прав. Мне действительно плевать. Я просто делаю свою работу, потому что, в отличие от тебя, государство не будет оплачивать мне жилье и еду до конца жизни.

Он направился к двери, но звук голоса Питера его остановил.

— Почему все так расстроены из-за смерти этих придурков?

Джордан медленно повернулся, мысленно отметив, что в случае с Питером не срабатывает ни доброта, ни авторитетность. Единственное, что заставило его говорить, это чистая неприкрытая злость.

— То есть люди оплакивают их… а они были подонками. Все говорят, что я сломал их жизни, но всем, похоже, наплевать, что ломалась моя жизнь.

Джордан присел у края стола.

— Каким образом?

— Даже не знаю, с чего начать, — горько ответил Питер. — С того, как в детском саду, когда воспитатели приносили завтрак, а кто-то из них отодвигал мой стул, чтобы я упал, и они могли посмеяться? Или с того, как во втором классе, когда они держали мою голову в унитазе и спускали воду снова и снова только потому, что у них было достаточно силы это делать? Или с того, как они избили меня по дороге домой так, что пришлось накладывать швы?

Джордан опять достал свой блокнот и сделал пометку «швы».

— Кто «они»?

— Целая группа ребят, — ответил Питер.

«Те, которых ты хотел убить?» — подумал Джордан, но так и не спросил.

— Как ты думаешь, почему они приставали именно к тебе?

— Потому что придурки! Не знаю. Они как стая. Им нужно» чтобы кто-то чувствовал себя куском дерьма, и тогда они будут довольны собой.

— Почему ты не попытался их остановить?

Питер фыркнул:

— Может, вы не заметили, но Стерлинг не очень большой город. Все всех знают. Поэтому в старших классах ты учишься вместе с теми, с кем играл в песочнице в детском саду.

— А нельзя было держаться от них подальше?

— Мне нужно было ходить в школу, — ответил Питер. — Вы удивитесь, узнав, насколько маленькой она становится, когда приходится проводить там восемь часов в день.

— Значит, они делали это и за пределами школы?

— Когда им удавалось меня поймать, — сказал Питер. — И если я был один.

— А были телефонные звонки, письма, угрозы? — спросил Джордан.

— По Интернету, — ответил Питер. — Они посылали мне мгновенные сообщения, где писали, что я слабак и тому подобное. А еще они разослали по всей школе письмо, которое я написал… посмеялись…

Он отвел глаза, замолчав.

— Зачем?

— Это было… — Он покачал головой. — Я не хочу об этом говорить.

Джордан сделал пометку в своем блокноте.

— А ты когда-нибудь говорил кому-то о том, что происходит? Родителям? Учителям?

— Никого это не волнует, — сказал Питер. — Они говорят, что нужно не обращать внимание. Они говорят, что будут следить, чтобы подобное не повторилось, но никогда не следят. — Он подошел к окну и прижал ладони к стеклу. — Когда мы учились в первом классе, у нас была девочка с заболеванием, когда позвоночник выпирает наружу…

— Расщелина позвоночника?

— Ага. Она ездила на кресле-каталке, не могла ровно сидеть и тому подобное. Перед тем как она пришла в наш класс, учительница сказала, чтобы мы относились к ней так, словно она такая же, как мы. Но дело в том, что она не была такой же, как мы, и мы все это понимали, и она это понимала. Получается, мы должны были врать ей в лицо? — Питер покачал головой. — Все говорят, что нет ничего страшного в том, если ты не такой, как все. Но, говорят, Америка — это огромный котел, а что, черт возьми, это значит? Если это котел, то рано или поздно все должно развариться в однородную массу, разве нет?

Джордан поймал себя на том, что думает о том, как его сын Томас перевелся в другую школу. Они переехали из Бейнбриджа в Салем Фолз, где школа была довольно маленькой и ученики уже отгородились от чужаков железобетонной стеной. Некоторое время Томас был хамелеоном — приходил из школы и прятался своей комнате, чтобы выйти оттуда игроком футбольной команды, участником театрального кружка, членом математического клуба. Ему пришлось поменять несколько подростковых оболочек, чтобы найти друзей, которые позволяли ему быть тем, кем он хотел. Поэтому жизнь Томаса в старших классах была довольно спокойной. Но если бы он не нашел ту компанию? Если бы продолжал сбрасывать одну кожу за другой, пока ничего не осталось?

Словно прочитав мысли Джордана, Питер вдруг посмотрел ему в глаза.

— У вас есть дети?

Джордан не говорил с клиентами о своей личной жизни. Их отношения существовали только в пределах суда и все. Несколько раз за всю свою карьеру нарушение этого неписаного правила едва не уничтожило его как профессионала и как человека. Но встретившись с взглядом Питера, он сказал:

— Двое. Одному шестнадцать месяцев, а второй учится в Йеле.

— Тогда вы это понимаете, — сказал Питер. — Все хотят, чтобы их ребенок вырос и поступил в Гарвард или стал нападающим в сборной. Никто и никогда, глядя на своего малыша, не думает: «Надеюсь, мой мальчик вырастет и станет слабаком. Надеюсь, он будет каждый день идти в школу и молиться, чтобы никто не обратил на него внимания». Но знаете что? Такие дети рождаются каждый день.

Джордан не знал, что сказать. Слишком тонкой была грань между уникальностью и странностью, между тем, что помогало ребенку вырасти уверенным в себе, как Томас, или неуравновешенным, как Питер. Неужели каждому подростку приходится падать по одну или по другую сторону этого каната и можно ли определить момент, когда он теряет равновесие?

Он вдруг вспомнил, как менял сегодня утром Сэму подгузник. Малыш ухватился за пальцы собственной ноги в восторге от того, что обнаружил их, и сразу же запихнул их в рот.

— Ты только посмотри, — пошутила Селена, через его плечо. — Какой папа, такой сын.

Пока Джордан заканчивал переодевать Сэма, все время удивлялся, насколько таинственной, должно быть, кажется жизнь такому малютке. Только представь — мир настолько больше тебя. Только представь, что, проснувшись однажды утром, можешь обнаружить часть себя, о существовании которой даже не подозревал.

Когда ты не такой, как все, становишься сверхчеловеком, Ты чувствуешь, как все взгляды цепляются к тебе, как липучка. Ты слышишь, как о тебе шепчут, на расстоянии мили. Ты можешь исчезнуть, даже если кажется, что ты все еще стоишь на том же месте. Ты можешь кричать, но никто не услышит ни звука.

Ты становишься мутантом, упавшим в бак с кислотой, клоуном, который не может снять маску, калекой, и которою ампутировали все, кроме сердца.