Половина желтого солнца - Чимаманда Адичи

На другой день он вернулся в Нсукку вместе с Харрисоном.

Ричарду нравилась Филлис Окафор — ее пышные парики, медлительная речь уроженки Миссисипи, теплый взгляд из-под очков в строгой оправе. С тех пор как он перестал бывать у Оденигбо, он часто проводил вечера с Филлис и ее мужем Ннаньелуго. Будто догадываясь, что он потерял прежний круг друзей, Филлис настойчиво приглашала его то в художественный театр, то на публичную лекцию, то на игру в сквош. И когда Филлис позвала его на семинар «В случае войны», который проводила женская организация университета, Ричард согласился. Войны не будет, но необходимо быть готовым. Нигерия признает Биафру; никто не станет нападать на народ, и без того пострадавший от погромов. Напротив, они рады будут избавиться от игбо. Значит, можно не беспокоиться. Гораздо больше тревожило его другое: что делать, если на семинаре он встретит Оланну? До сих пор ему удавалось ее избегать. За четыре года он видел ее всего несколько раз из окна машины, а играть в теннис, бывать в университетском клубе и делать покупки в универмаге «Истерн» он перестал.

Ричард остановился рядом с Филлис у входа в лекторий и обвел глазами зал. Оланна сидела впереди с Малышкой на коленях. Ричарду почудилось, будто он совсем недавно видел и ее прекрасное лицо, и синее платье с рюшами на воротнике. Зал был полон. Женщина за кафедрой без конца повторяла одно и то же: «Положите ваши документы в непромокаемые пакеты и в случае эвакуации возьмите их с собой в первую очередь. Положите ваши документы в непромокаемые пакеты…»

Потом выступали другие. Официальная часть закончилась. Люди сбивались в кучки, смеялись, разговаривали, делились советами «на случай войны». Ричард видел, что Оланна беседует с бородатым преподавателем музыки. Он незаметно повернул к выходу, но у самых дверей Оланна нагнала его.

— Здравствуй, Ричард! Kedu?

— Все хорошо, — ответил он. Лицо его застыло как маска. — А у тебя?

— У нас все отлично.

«У нас». Подразумевала ли она себя с Малышкой или себя и Оденигбо? Или намекала, что примирилась с прошлым?

— Малышка, ты поздоровалась? — спросила она у дочки, державшей ее за руку.

— Здравствуйте! — тоненько пискнула та.

Ричард нагнулся, потрепал девочку по щеке. Тихая, задумчивая, для своих четырех лет она казалась не по годам взрослой.

— Привет, Малышка!

— Как дела у Кайнене? — спросила Оланна.

Ричард избегал ее взгляда, не зная, какого выражения лица она от него ждет.

— Все хорошо.

— А как твоя книга?

— Спасибо, движется.

— Название прежнее, «Корзина рук»?

Приятно, что Оланна до сих пор не забыла.

— Нет. — Он умолк, стараясь не думать о судьбе той рукописи, которую вмиг поглотило пламя. — Теперь она называется «В век оплетенных сосудов».

— Необычное название, — пробормотала Оланна. — Надеюсь, войны не будет, но польза от семинара все равно есть, правда?

— Конечно.

Подошла Филлис, поздоровалась с Оланной и потянула Ричарда за руку:

— Говорят, Оджукву здесь! Оджукву здесь!

— Оджукву? — переспросил Ричард.

— Да, да! — Филлис спешила к выходу; из коридора неслись возбужденные голоса. — Знаешь, что на днях он нежданно нагрянул в университет Энугу? Видно, теперь наш черед. Наверное, он хочет выступить перед студентами.

Ричард вышел за ней следом. К административному корпусу уже спешили люди. Ричард и Филлис устремились туда же. Ричард увидел в окно шагавшего по коридору бородача в строгой, ладно сидевшей военной форме, перетянутой ремнем. Вокруг теснились репортеры, тянули руки с микрофонами, как с подарками. Студенты — их было так много, что Ричард удивился, когда они успели собраться, — закричали: «Ура! Ура!» Оджукву спустился по лестнице, взобрался на бетонные плиты посреди газона, поднял руки. Все у него блестело — и холеная борода, и часы, и погоны на широких плечах.

— Я пришел, чтобы обратиться к вам с вопросом, — начал он. Голос звучал не так басовито, как по радио, но слегка театрально. — Что нам делать? Молча ждать, пока нас силой загонят обратно в Нигерию? Забыть о тысячах убитых? О наших братьях и сестрах?

— Нет! Нет! — Студенты заполнили широкий двор, хлынули на газон и подъездную дорожку. Преподаватели, оставив на дороге машины, вливались в толпу. — Ура! Ура!

Оджукву вновь воздел руки к небу, и крики сразу смолкли.

— Если нам объявят войну, — продолжал он, — это будет затяжная война. Затяжная. Готовы ли вы? Готовы ли мы?

— Да! Да! Оджукву, nуе anyi egbe, дай нам ружья! Iwe di anyi n'obi, в сердцах наших гнев!

Толпа скандировала: ружья нам в руки, в сердцах наших гнев, ружья нам в руки! Напев кружил голову. Ричард глянул на Филлис — та кричала, потрясая кулаком, — посмотрел по сторонам и тоже поднял руку и закричал: «Оджукву, дай нам ружья! Оджукву, nуе anyi egbe!»

— Даже трава готова сражаться за Биафру!

Ричард рассказал Кайнене, как покорил его Оджукву, несмотря на плешь, легкую театральность и безвкусный перстень. Они сидели на веранде, Кайнене чистила ножом апельсин, и длинные ленточки кожуры падали в тарелку у ее ног.

— Я видел Оланну, — сказал Ричард.

— Вот как.

— На семинаре. Мы поздоровались, она спрашивала про тебя.

— Ясно.

Апельсин выпал из рук Кайнене и покатился по каменному полу, Кайнене не стала поднимать.

— Прости, — сказал Ричард. — Я не мог от тебя скрыть, что мы виделись.

Ричард поднял апельсин и протянул Кайнене, но она будто и не заметила. Встала и подошла к перилам.

— Войны не миновать, — сказала она. — Порт — Харкорт сходит с ума.

Город был охвачен лихорадкой вечеринок, беспорядочных связей и гонок на машинах. В тот день на вокзале к Ричарду подошла хорошо одетая молодая женщина и взяла его за руку. «Пойдем ко мне на квартиру. Я никогда еще не занималась этим с белым, но сейчас хочу все попробовать!» — сказала она, смеясь, но глаза горели болезненным огнем. Казалось, люди в этом городе стремятся взять от жизни что могут, пока война не лишила их возможности выбора.

Ричард встал рядом с Кайнене.

— Войны не будет, — сказал он.

— Что она про меня спрашивала?

— Спросила: «Как дела у Кайнене?»

— И ты сказал: «Хорошо»?

— Да.

Больше Кайнене к этой теме не возвращалась, как он и ожидал.

Угву вылез из машины, достал из багажника мешок вяленой рыбы, положил на другой мешок, побольше, набитый гарри, взвалил оба на голову и двинулся следом за Хозяином по ветхой лестнице в мрачное здание профсоюза. Навстречу им вышел господин Овоко.

— Неси мешки на склад, — велел он Угву, показав рукой, точно Угву в первый раз приносил продукты для беженцев! Склад был пуст, если не считать мешочка риса в углу, сплошь облепленного долгоносиками.

— Как дела? У вас все хорошо? — поинтересовался Хозяин.

Господин Овоко сцепил руки. Весь его вид словно говорил: и не спрашивайте.

— Сейчас приносят мало. Беженцы без конца приходят за едой, а потом спрашивают, нет ли работы. Вы же знаете, они приехали с Севера ни с чем. Ни с чем.

— Знаю, что ни с чем, дружище! Не учите меня! — отрезал Хозяин.

Господин Овоко попятился.

— Я просто говорю, что дела плохи. Вначале все кинулись приносить продукты, а теперь забыли. Если начнется война, мы пропали.

— Не будет никакой войны.

— Тогда почему Говон продолжает блокаду?

Хозяин, будто не слыша вопроса, повернул к выходу.

Угву пошел следом.

— Разумеется, как приносили продукты, так и сейчас приносят. Только этот тип таскает их домой, — сказал Хозяин, заводя машину.

— Да, сэр, — кивнул Угву. — Вон какое брюхо наел!

— Этот неуч Говон выделил жалкие гроши для двух с лишним миллионов беженцев. Будто не люди погибли, а цыплята, а выжившие родственники цыплят вернулись домой!

— Да, сэр. — Угву выглянул в окно. До чего же грустно приезжать сюда, привозить гарри и рыбу людям, которые на Севере сами зарабатывали на хлеб, и слушать одни и те же речи Хозяина. Угву поправил веревочку, свисавшую с зеркала заднего вида. На ней болтался талисман — пластмассовая половинка желтого солнца на черном фоне.

Вечером, когда Угву сидел на заднем крыльце и читал «Записки Пиквикского клуба», то и дело отрываясь от книги и глядя, как колышутся на ветру длинные листья кукурузы, он не удивился, услышав из гостиной возмущенный голос Хозяина. В такие дни Хозяин легко выходил из себя.

— А что же наши коллеги из других университетов? Они рта не раскрыли! Молчали, когда белые подстрекали мятежников к убийствам игбо. И вы были бы среди них, не окажись вы случайно на земле игбо. где вам испытывать сострадание? — кричал Хозяин.

— Не смей обвинять меня в бессердечии! Если я говорю, что отделение от Нигерии — не единственный путь к миру, это не значит, что у меня нет сострадания! — Это был голос мисс Адебайо. — Ты оскорбил меня, Оденигбо.