Морские титаны - Александр Калантаев

Капитан 2–го ранга, получив неприятное задание, срочно покинул штабной броненосец. Ближе к 6 часам вечера бывший пароход Добровольного флота «Москва», а ныне минный заградитель (минзаг) «Прут», подняв якоря, вышел из Севастополя. Перед самым отходом минзаг покинул со своим штабом начальник минной дивизии контр–адмирал Львов, пожелавший Быкову удачи:

— Не мне, вас, коренного черноморца и отличного моряка, на путь истинный наставлять. Дело‑то пустяковое! Завтра к утру ждем вас. И сразу прошу ко мне, на чай, — контр–адмирал пожал Быкову руку, — семь футов под килем, капитан!

Под мерный стук машин Быков листал старый номер «Морского вестника» в своей каюте. Взгляд не цеплялся за строчки в журнале, и в голове пульсировала только одна мысль: ««Гебен» у выхода из Босфора. Куда же пойдет этот стервец?»

Далеко за полночь, когда открылись огни почти сказочной Ялты, на «Прут» пришла срочная радиограмма из штаба: «Ночь держаться в море. После рассвета возвращаться в Севастополь, вскрыв, если появится неприятель, пакет 4–Ш». Пакет 4–Ш включал в себя распоряжения на случай начала военных действий. Быкову стало нехорошо.

— Идем обратно и держитесь мористее, — приказал он старшему офицеру лейтенанту Люткевичу. Огни Ялты дружелюбно переливались в кильватерной струе развернувшегося корабля, и, бросив прощальный взгляд на ночной город, Беляев пошел вскрывать пакет под лаконичным штемпелем 4–Ш. К счастью, неприятель еще не появился, но в том, что в Севастополе что‑то стряслось и война уже идет, сорокалетний капитан даже не сомневался. Старший минный офицер корабля лейтенант Рогузский развеял последние сомнения:

— Георгий Александрович, получено общее радио заградителям — завтра приготовиться ставить мины!

— Неужто решились турки? — спросил лейтенант.

— Похоже на то, — голос капитана был заметно взволнован, — а мы, с минами, круизы совершаем. Сейчас главное — до Севастополя дойти.

Ночь прошла тревожно. Командир усилил наблюдение, а «Прут» шел без положенных для навигации огней. Не дожидаясь приказов, моряки расчехлили десяток мелкокалиберных пушек — все, что мог противопоставить врагу бывший грузопассажирский пароход, призванный на военную службу. Корабль скрывала обволакивающая темнота октябрьской ночи, и только предательский глаз луны простирал по воде сияющую дорожку. Матросы заградителя нервничали — настроение на мостике быстро передалось экипажу.

— Ишь, вытаращилась окаянная, — шептались сигнальщики, пристальнее всматриваясь в темноту. Словно в предчувствии беды, не спал корабельный священник отец Антоний, слоняясь без дела по палубе и набожно крестясь.

В 5 часов 20 минут вновь пришло общее радио флоту: «Война началась». Теперь нервное напряжение стало просто невыносимым. Когда через час в эфире отчетливо стали прослушиваться переговоры «Лейтенанта Пущина» и «Жаркого» — эскадренных миноносцев 4–го дивизиона, — капитан Быков заметно повеселел:

— Молодцы, ребята! Встречают! — командир не смыкал глаз всю ночь, и близость своих кораблей вселяла надежду на скорый успешный приход на базу. Эсминцы временно затихли, а затем их размытые и прилизанные силуэты по правому борту заметили сигнальщики.

— Три корабля, курс зюйд–ост, дистанция 25 кабельтовых! — прокричали с крыла мостика. Быков успокоился окончательно — дозорные корабли пришли в точку рандеву (место встречи), а встречать любые неприятности всегда лучше вместе. Да и обошлось вроде все: до Севастополя рукой подать — 20 миль. Еще немного, и откроется херсонесский маяк.

— Неясный силуэт, курс ост, дистанция… — сигнальщик не успел доложить, как со стороны Севастополя донесся утробный, отчетливый гул. Сомнений не было — огонь велся из артиллерии большого калибра!

Тремя дозорными эсминцами командовал капитан 1–го ранга князь Трубецкой. Именно его корабли были опознаны сигнальщиками «Прута», почти одновременно с вступлением в визуальный контакт с самим минзагом. Эсминцы двинулись навстречу кораблю Быкова, когда из утреннего тумана на них выполз длиннющий, подавляющий своими размерами, серый гигантский корабль. Красавец и баловень судьбы князь Трубецкой мигом влетел в ходовую рубку «Лейтенанта Пущина»:

— Господа, красота необыкновенная! Это «Гебен»! — и затем, почти с мольбой, главному механику: — Николай Андреевич, выжмите из машин все, что можно! Что нельзя — тоже выжимайте!

Командир дивизиона принял единственно верное решение — на мачте флагманского эсминца затрепетал призывный, отчаянный сигнал: «Атака!» Небольшие морские истребители, резко увеличив ход, приготовились дать торпедный залп. Счет шел на секунды! Четвертый дивизион, вздев боевые стяги, ринулся на надвигающегося могучего врага. Другой возможности прикрыть «Прут» у Трубецкого не было!

Немцы были готовы к подобному маневру русских, и с расстояния в 70 кабельтовых (почти 13 км!) «Гебен» открыл огонь из орудий калибра 150 мм Комендоры адмирала Сушона оказались на высоте — четвертый залп пришелся по идущему в атаку «Лейтенанту Пущину»…

«Прут», находившийся в момент начавшегося боя в пределах видимости со скал древнего Херсонеса, продолжал идти к месту схватки, даже не уменьшив ход. Капитан Быков, осунувшийся и почерневший, в 7 часов 15 минут запросил Севастополь по радио о своих дальнейших действиях, заодно обозначив свои координаты.

Город оказался глух и нем! В обстрелянном с моря германским крейсером Севастополе царила паника. Штаб напрочь забыл о «Пруте», как и о включении (активации) минного поля, по которому «гарцевал» незваный гость. Но не забыл о минном заградителе русских германский адмирал Сушон! Отчаянный порыв трех храбрецов оказался бесполезным — через несколько минут после начала атаки «Лейтенант Пущин», иссеченный осколками, медленно погружался, забирая воду носом На флагманском эсминце 7 моряков были убиты, еще 16 — ранены Радио в Севастополь ничего не дало — база ответила гробовым молчанием Князь Трубецкой повел погружающийся корабль домой, просемафорив «Жаркому» и «Живучему»: «Окажите помощь «Пруту»». Но все, что могли сделать два небольших истребителя, это стать свидетелями очередного убийства, «Гебен» опознал русский минзаг в тот самый миг, когда ключ радиста «Прута» настойчиво призывал Севастополь дать какие‑либо инструкции. В 7 часов 18 минут капитан 2–го ранга Быков прильнул к окну ходовой рубки и похолодел:

— Матерь Божья, это «Гебен»! Рулевой, два румба влево, к берегу, к берегу! Быстрее!

Но было уже поздно. Зловещая тень германского корабля неумолимо надвигалась на обреченный минный заградитель. На фок–мачте линейного крейсера ясно читался флажной сигнал: «Предлагаю сдаться».

— Ваше высокоблагородие, радио с Севастополя, — радист был бледен и дрожащей рукой протягивал квитанцию Быкову.

— «Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секретные шифры», — прочитал вслух капитан. — Опомнились! Вот вам и не разводить панику!

Быков отбросил бумагу в сторону и поспешил на крыло мостика:

— Братцы, шлюпки на воду! Живее, родненькие! Сигнальщики, радист, книги с шифрами за борт!

— Не уйдем, Георгий Александрович? — вопрос лейтенанта Люткевича прозвучал как гром среди ясного неба.

— Как же, не уйдем! Уйдем! Прямиком на грунт! Минами трюмы забиты: любое попадание — заклепок не останется!

Словно поторапливая русских, в 7 часов 35 минут артиллерия «Гебена» дала по «Пруту» первый залп…

— Дальше, дальше отплывайте, — кричал Быков морякам в шлюпках, — а вы, лейтенант, бегом вниз! Открывайте кингстоны!

Первые два залпа легли недолетами, обдав палубу «Прута» каскадами воды и дробью осколков.

— Сохрани и помилуй, Господи! — причитал отец Антоний, мешая суетящимся у шлюпок матросам. Со свистом и протяжным воем в море упали еще три снаряда — это был перелет. Артиллеристы называют подобное «вилкой» — недолет, перелет, а следующий залп…

На борту погибающего русского корабля ждали своего часа 710 мин — почти половина всего флотского арсенала!

Телефон в салоне «Георгия Победоносца», словно колокола громкого боя, разрывался на столе. Казалось, зуммер аппарата звучит громче залпов «Гебена», разрывающего своими орудиями беззащитный русский корабль. Дверь салона нараспашку — пусто!

Запыхавшийся Штильман — эполет сорван, болтается аксельбант — прямиком к телефону:

— Барон Штильман у аппарата! Что у вас?

— Мичман Лавренев, с наблюдательного поста херсонесского маяка. Господин барон, немцы топят «Прут»! Корабль сдается — флаг спущен! Доложите адмиралу!

— Этого не хватало! Там же мины, шифры, карты! Быков — трус и сволочь! — ярость адъютанта не знала границ…

Одним из снарядов третьего залпа была перебита мачта, и изорванный Андреевский флаг как‑то жалко, безнадежно и укоряюще повис над самой палубой, едва заметный даже с ходового мостика.