Взять измором или наказать сказочника (СИ) - Благосклонная Ядвига "Bambie"

Это неслыханная наглость! Морозов сидел на моей кухне, лыбился во все белые тридцать два и отвешивал льстивые комплименты моей маме. А та и рада, лапшу на уши сгребать! Щеки разрумянились, глазки заблестели, что-то про помидорчики лепетала, а сама мне многозначительные взгляды кидала, мол: «какого красавца отхватила! Молодец, Варька!»

Один папка у меня кремень! Не повелся на сказки пройдохи и с подозрением и недоверием косился на юношу.

— А чем вы увлекаетесь, Илья? — вдруг спросил папа, между тем закатывая очередную банку.

Мы же с мамой их стерилизовали, помидорчиками и огурчиками пичкали и молились, дабы те поскорее закончились.

Это ж надо было два ящика припереть! На пол Китая что ли закрывали? Глаголили, мол, зима-зимушка суровая грядет, вдруг чего… Действительно! Снегом по самый третий этаж завалит и выйти нельзя будет!

Зла моего не хватало! Но раз уж приперли, то делать нечего… Отвертеться не получилось, и сегодня я была завербована банками-склянками до самого вечера! А еще этот упырь пришаландался, когда не ждали… Глаза только мозолил и раздражал до скрежета зубов. Прощение он, видите ли, просил! Бусурманин проклятый!

— Я хоккеист. Играю за «Волков», — уплетая за обе щеки мамин пирог, произнес, — может, слышали?

— Отчего ж не слышали! — подал голос папка. — Слышали и про такое. Это вы-то в прошлом году кубок взяли?

И тут собака сутулая угодил! Раз уж папка в беседу вмешался, то смог этот хмырь заинтересовать. А это не так-то просто, учитывая, что каждый «городской» был для Андрея Александровича пижонистым дурнем.

— Да, мы! — гордо выпятил грудь, а я закатила глаза. — Я капитан команды.

— В этом году тоже порадуете фанатов?

— Как знать, — задумчиво ответил, отпивая чай. — Хотелось бы, конечно.

— А с машинами как? Дружишь?

Этого-то я и боялась! Если Морозов сейчас ляпнет, что и в этом кумекает, то Саныч вовек не забудет! И буду потом слушать, что, дескать, Петьку проворонила, а теперь еще и этого индюка напыщенного.

— Дружу, — уверенно заявил этот Илья.

— Это хорошо, — мельком бросил взгляд на меня отец. — Мужик-то он, какой должен быть, чтоб руки откуда надо росли, чтоб хозяйственный, чтоб в дом все тащил, а не из дома! Да, Варька?

— Да, — процедила, с неким остервенением запихивая помидор в банку, отчего тот не выдержал и шмякнулся у меня в ладони, растекаясь по руке.

— Варь, ну ты чего? — возмутилась Ольга Николаевна. — Устала? — на мой кивок, женщина тепло улыбнулась. — Иди передохни малеха, а то совсем заморилась. С самого утреца мучаем ребенка.

— А давайте, я вам помогу? — вызвался доброволец.

Неприличный гогот уже рвался наружу, однако, прикрыв рот рукой, сдержала его. Етитская богомышь! Земля что ль остановилась?! Этот-то и банки с помидорками да огурчиками? Но прежде чем земля остановилась, Морозов оперативно занял мое место и принялся, как профессионал, запихивать помидоры в банки, при этом не забывая про укроп, чесночек и лавровый лист.

— Мы с бабулей каждое лето маялись, — на вопросительные и ошеломленные наши взгляды, ответил Илья.

С Морозовым мы менялись до того момента, пока все помидоры добросовестно не были закатаны, а солнце не село за горизонт. Тогда и родители, уставшие, но довольные принялись собираться домой.

— Может, останетесь, мам? — жалостливо проскулила, подавая пакет, что Морозов тотчас же положил в багажник. В общем-то, у нас с ним получился неплохой тандем. Мы, похоже, сработались. Мама же это приняла не иначе, как «притерлись». Однако, уж если и рассматривать это в формате любовных отношений, то тут уж скорее «стерпится-слюбится».

— Варюша, не можем мы! Завтра на работу, а с самого утра переться не охота! Да и потом, куры не вскормленные, собака.

Уже, пожалуй, и не вспомнила бы, когда родители оставались. Деревенская жизнь — она только казалась проще, однако в ней было гораздо больше работы. Поменьше суеты и шума, но отнюдь не работы.

— Так все, молодежь, давайте прощаться! — огласил громко Саныч.— Оленька, ну че ты слезы льешь?!

Мама, что страдала от излишней эмоциональности, уже вытирала платочком слезы, что скапливались в уголках ее глаз.

— Кровиночку родную оставляем одну, как не плакать-то?! — шмыгнула носом.

— Тьфу ты, бабы! — плюнул папка, и, обняв меня и потрепав по голове, изрек, — Варюха, не расстраивайся, ты ж знаешь свою мать, та пока полпоселка своими слезами не затопит не угомонится!

— Да закрой ты уже варежку! Гавкает он! — толкнула Саныча в плечо, а после накинулась на меня с объятиями, а затем и Морозова к нам в охапку сгребла. — Ты ж, родненький, за ней приглядывай. Варюша, у меня девочка нежная, за ней глаз да глаз нужен.

— Уж если позволит, — согласился Илья.

И не треснет же, так борзо врать моим родителям прямо в глаза!

Саныч между тем сел в свое корыто и принялся заводить. Но советская старушка явно была сегодня не в духе. Никак окаянная не изволила заводится. Саныч и так с ней, и эдак. И приголубил, и по рулю с лаской погладил, а та выеживалась, и все тут! Хоть на руках перед ней ходи, ей богу!

— Ну давай, родимая, не подведи! — и снова завел, а та брык и глохнет.

— Господи, да за шо ж мне это все?! — вскинула голову к небу Николаевна.

— Барахлит, Саныч? — подошел к отцу Морозов. Вот же, в каждой бочке затычка! И уже главное не Андрей Александрович, а Саныч. И когда успел?

— Не то слово, — печально похлопал по рулю свою ласточку мужик. — Слушай, ты говорил, что дружишь-то с техникой?

Спустя пару минут Илья, аки заправский механик, рылся под капотом машины, а папенька услужливо светил ему фонариком.

— Говорила, что на такси ехать надо было! Нет же! Понакупал металлолома, а теперь мучайся с ней! — причитала мама.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, сколько можно, Оленька?! Тебе только дай повод, дак пока всю душу не вытрясешь — не успокоишься!

— Так потому что слушать меня, пень старый, нужно!

— Так, Ольга, не начинай!

— Я и не начинаю!

— Вот и не начинай!

— Вот и не начинаю-начинаю!

— Готово! — прервал эти «высокоинтеллектуальные» дебаты Морозов, захлопнув капот машины. — Принимай работу, Саныч!

Потерев в предвкушении руки, папка уселся за руль и с каким-то особым удовольствием повернул ключ. Мы все замерли. И когда следующие десять секунд советский экспонат не заглох, с непонятным облегчением и радостью, выдохнули.

— Ну, Илюха, мужик! Уважаю! — пожал через окно руку отец парню, который довольно лыбился.

— Илюша, спасибо вам большое! А вы знаете, Варя к нам часто в гости ездит и вы приезжайте! — после этих маминых слов меня перекосило. Ополоумела она что ли?! — Мы таким гостям всегда рады! У Андрея день рождение в среду, будем рады вас видеть!

Морозов украдкой бросил взгляд на меня и, заметив, как я отрицательно качаю головой, выпалил:

— С удовольствием, Ольга Николаевна!

— Вот и порешали! — решил Саныч, а у меня поинтересоваться так никто и не счел нужным. — Ольга, что ты там встала, как вкопанная?! Я долго ждать буду?!

И мама, обняв нас напоследок, уселась в машину. Еще раз помахав нам рукой, родители отъехали, а я между тем убивала глазами этого антихриста.

— Ты серьезно?! Морозов, зачем ты врешь моим родителям?! Совести у тебя нет!

Я, безусловно, все понимала. Годы молодые, но пусть байки рассказывает своим девкам. Это неуважение к моим родителям. Ирод бессовестный.

— Когда я им врал? — непонимающе переспросил.

— Только что! — топнула ногой. — Ты зачем им сказал, что приедешь?! Они у меня люди простые, ждать будут! А ты... Ты… — не могла найти подходящих слов.

— Не знаю, малая, какие ты себе бигуди накрутила, но раскручивай давай! — хмыкнул. — Я принял предложение, потому что собираюсь поехать. В среду жди! Я заеду за тобой! — сказал, как отрубил и поплелся к своей машине.

Зло пыхтя, развернулась и потопала тяжелыми шагами домой.

Кому сказать, не поверят! Подумают, что Варька Цветкова совсем уже тю-тю! Приехала! Станция конечная! Такие небылицы болтает! Морозов и в гости к родителям! Смех и грех! Поглядим, что его величество Мороз до среды придумает. Небось, что-то про кошку откатившуюся. Понты и только!