Мама - Нина Артюхова

— Вы Светлана Александровна? — деловито осведомился он.

Где-то она уже видела эти темные глаза и щеки, похожие на две половинки яблока.

— Да, это я.

— Вот. Вам.

Он сунул ей в руки пакет и не сбежал даже, а как-то ссыпался с лестницы.

— Что такое? — спросил Костя, когда она вернулась в переднюю.

— Думаю, что это моя сумка.

Светлана разорвала оберточную бумагу.

— Вот видишь! Я знала, знала, что он вернет!

— Деньги-то целы? Сосчитай.

— Не буду считать. Без денег он не вернул бы сумку.

— Бывает, что возвращают только документы. Сосчитай все-таки.

— Точно-то я не помню… кажется, все. Вот видишь, и паспорт, и фотографии… твоя и Димкина… Мне так досадно было… Костя, вот видишь!

Ему было жалко омрачать ее торжество, но все-таки не удержался, сказал:

— Благородный разбойник. Своих не грабит. Светлана, а если бы он не узнал тебя или это была бы незнакомая женщина, думаешь, вернул бы?

— Костя, не будь циником.

— Никакой я не циник. Просто ты считаешь, что теперь все в порядке, а я этого не считаю.

Нет, Светлана не считала, что теперь все в порядке. Весь день она ни о чем другом не могла думать. Она не сомневалась, что сумку Володя вернет. Но что заставило его это сделать? Боязнь ответственности? Своеобразная воровская этика? Уважение к бывшей своей учительнице?

И еще другой вопрос, гораздо более страшный: что заставило Володю украсть? Она не могла не согласиться с Костей, когда он говорил:

— Мальчик в четырнадцать лет не может своим умом, без подсказки, дойти до грабежа. Это значит, что он попал, как говорится, «в дурную компанию». Оставить все как есть — значит оставить его в этой компании.

Костя настаивал, чтобы все-таки заявить в милицию.

— Ведь его же спасти. Или давай в школу схожу, если тебе самой туда идти не хочется.

— Нет, нет!

Они легли спать, так ни до чего не договорившись.

Ночью проснулся Димка, теплый и сонный сделал свое маленькое дело. Светлана положила его опять в кроватку, на правый бочок. Посидела около него, задумавшись. Костя шевельнулся на диване, спросил:

— Спит?

— Спит.

Костя приподнялся на локте.

— Светланка, помнишь, ты рассказывала, что у него бабушка очень хорошая… Может быть, к ней?

Хотя он не назвал Володю, а говорили перед этим о Димке, Светлана сразу поняла, о какой бабушке идет речь.

— Костя! — сказала она. — Ты гений! Утром отправлю Димку гулять и поеду к Володиной бабушке.

— Одна никуда не поедешь. Вечером пойдем вместе.

Маленький домик в три окна. Стены оштукатурены заново. Да и внутри какие-то перемены. Нет тюлевых занавесок, не видно плюща и розовых бегоний.

У крыльца — женщина с маленьким ребенком на руках.

— Вы не знаете, Мария Николаевна дома?

— Мария Николаевна? Здесь нет такой.

— Шибаева.

Та удивленно пожала плечами.

— Может быть, ты забыла номер дома? — спросил Костя.

— Да нет же. Ведь я бывала здесь.

Старичок, копавший грядки в соседнем дворе, подошел к невысокой изгороди:

— Вы кого ищете? Марию Николаевну? Так ведь она еще прошлой зимой умерла.

На обратном пути к остановке автобуса Костя вел Светлану под руку и участливо молчал. За домами и огородами — отлогий спуск к реке… А за рекой — лес, чуть припудренный зеленым сверху. На опушке цветет верба, пушистая и золотая. Думали, от Марии Николаевны пойти немного погулять, веток набрать, первых весенних цветов. Теперь об этом даже не вспомнилось.

Между вскопанными грядами и асфальтом тротуара, вдоль невысоких изгородей вылезает нежная молодая крапива. Такую срывают голыми руками и кладут в суп… Жестокой и колючей она станет потом.

Крапива и есть крапива, ничего другого из нее получиться не может. Но почему посадят на грядке хорошее, а вырастают сорняки? Ветром занесло семена? Остались в земле какие-нибудь старые корневища и дали всходы? Или сам хозяин виноват: недоглядел, не позаботился, не потрудился вовремя прополоть…

Подошел автобус, совсем пустой. Костя подсадил: трудновато уже стало взбираться на высокую подножку. Собственно, и ездить в автобусах уже не следовало бы.

— Придется завтра сходить к Володе домой, — сказала Светлана.

— Вместе пойдем, — сказал Костя.

— Нет, к нему я одна. С тобой прийти — только напугать его. К тому же я пойду днем, когда отца и матери нет.

— Ну уж одну-то я тебя не пущу!

— Не пускать можешь Димку, да и то с моего ведома, а я…

— А ты — вполне самостоятельный взрослый человек, мать семейства. Именно поэтому и должна быть благоразумной. И почему ты думаешь, что я тебе помешаю? Мало мне приходилось вправлять мозги ребятам чуть постарше его? Думаешь, в армию призывают только отличников по поведению? Такая шпана энергичная иной раз попадается… или маменькины сынки неумелые… Неизвестно еще, что хуже, что лучше!

Кажется, Костя немного обиделся. Светлана ответила, чуть прищурившись:

— А я-то думала, что твоих солдатиков как только подстригут под машинку на призывном пункте, так они и становятся сразу все хорошими, на одно лицо!

— Нет, Светланка, кроме шуток, ты хоть завтра одна никуда не ходи! Понимаешь, мне, возможно, придется задержаться, вечером приду поздно… уж очень беспокойно будет за тебя. Ты пойди в тот день, когда я смогу тебя хоть до дома проводить… Ладно?

Слова «не пущу», «не позволю» всегда рождают протест. Совсем другое дело, когда с тобой говорят кротким голосом и просительно заглядывают в глаза.

— Хорошо. Проводи меня.

XXVIII

На другой день Константин еще с утра позвонил в бывшую Светланину школу и узнал, в котором часу кончается вторая смена. Минут за двадцать до звонка он был уже на бульваре, перед школой.

Постоял на остановке автобуса, около газетного киоска и справочного бюро, выбирая себе удобный наблюдательный пункт.

Не дай бог, увидит кто-нибудь из знакомых да расскажет — голову Светланка оторвет! Впрочем, есть вещи подороже собственной головы. Нельзя же допустить, чтобы Светлана завтра или послезавтра одна пошла к этому парню… Может, действительно там притон какой-нибудь у них в доме!

Удобнее всего было сесть с газетой в руках на боковой скамейке бульвара. Кругом прозрачной зеленой сеткой невысокие кустики, как прутья старой метлы, вдруг ожившие и разукрашенные мелкими листочками. Тебя не видно, а ты видишь все, что делается на улице, и дверь школы прямо перед тобой.

Народа на бульваре было много, все больше маленькие ребята, в колясках и бегающие, а с ними — бабушки, мамы, няни.

К скамейке напротив подошли какой-то особенной раскачивающейся походкой два молодых человека. Один повыше, с подбритыми бровями, в подчеркнуто модном пальто и в полуботинках на желтой подошве сантиметра в три толщиной. Другой казался его бледной тенью, эхом, влюбленным подражателем.

Высокий сел на скамью, распахнул пальто, при этом на живот ему вывалился пестрый шарф, прямо какая-то клетчатая радуга, а не шарф. Другой подсел рядом, подобострастно, бочком, и тоже расстегнулся, но шарф у него был потусклее и пальто не такое покатоплечее, да и все у него получалось не совсем так.

Оскар Уайльд говорит: «Быть хорошо одетым — это значит быть одетым так, чтобы никто не сказал, что ты хорошо одет».

А маленькая Лида, внучка Егора Ивановича, проходя мимо магазина готового платья, увидела манекены за окном и одобрительно заметила: «Мама, посмотри какие красивые продажные мужчины!»

Когда видишь таких вот попугаистых ребят, всегда вспоминаются Лидушкины слова и охватывает чувство брезгливой жалости.

Или, может быть, это несправедливо по отношению к современной молодежи? Может быть, поколение, прошедшее войну, в сущности не имевшее юности, с излишним предубеждением смотрит теперь на зигзаги юных?

Нет, если мужчина хочет нравиться, он должен делать это незаметно. Носи какой угодно галстук, хоть с обезьяной, но сам не будь на обезьяну похож.

Мимо скамейки, где сидели двое, прошла девушка. Оба оглядели ее от шляпки до кончиков туфель. Высокий что-то сказал, его приятель засмеялся. Девушка, вспыхнув, заторопилась отойти.

Послышался звонок — к окончанию занятий. Минутная пауза — и школа разноголосо загудела. Окна по-весеннему раскрыты, и было очень хорошо видно и слышно, как пустеют этажи, начиная с четвертого. Казалось, шум и движение стекают по лестницам все дальше и дальше вниз.

Наконец, когда давление в нижнем этаже достигло какой-то критической величины, распахнулись широкие двери, и ребята выплеснулись на улицу.

Хорошо! Ведь и сам вот так же выбегал… не так уж это было давно, в конце концов! А через четыре года будет выбегать Димка. А что, если Димкиным соседом по парте окажется вот такой Володя Шибаев? Или вон та Клетчатая Радуга, Желтые Подошвы? Ведь года два назад этот парень тоже небось ходил в школу. Поток ребят все увеличивался. Теперь нужно быть особенно внимательным. Впрочем, Константин был уверен в себе. Правда, Володю Шибаева видел всего два раза, еще когда Светланка у них преподавала. Вчера перелистал альбом с фотографиями — там все ее ученики. Володю запомнить легко. А какой он стал теперь, вполне мог себе представить — уж очень красочно описала его Светланка, рассказывая о похищении сумочки.