Швейцарские горки. Испанский сапог (сборник) - Александр Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И все же… Кто с вами работал?
– Он представился мистером Доусоном… Благодаря ему, меня освободили из-под стражи, а потом и дела наших фирм пошли в гору. С нами заключали контракты, о которых раньше нельзя было и мечтать…
– Но это было еще до того, как Абрамов стал министром?
– Да.
– А ваш арест за махинации с деньгами, которые выделило американское государство? И суд потом?
– Для меня самого это был удар грома.
– Абрамов уже был министром?
– Был. Разумеется, он передал свои акции в управление своей второй жене, но…
– Но это был удар и по нему?
Сухоцкий кивнул:
– В значительной степени.
– Когда вы поняли, что контракты, которые вам предоставили, ваш арест, суд, освобождение – это все звенья одной операции, целью которой был Всеволод Андреевич Абрамов?
– В какой-то момент…
– И что вы решили делать? Сдавать своего учителя и покровителя дальше?
– Я решил жить. И увидеть, что будет дальше. К тому же Женя… Мои чувства к ней превратились уже в какое-то наваждение, каждая встреча оборачивалась мучительным восторгом…
Ледников бросил быстрый взгляд на Женю. Она слушала, прикрыв глаза.
– Видите ли, я видел, что Всеволод Андреевич стал целью каких-то серьезных игр, которые затеял Доусон. Я мог отказаться в них участвовать, но тогда меня просто уничтожили бы, а операция «министр Абрамов» все равно продолжалась бы. Участвуя же в ней, я мог все-таки чем-то помочь и ему, и Жене. Это был очень серьезный довод. Для меня.
– То есть заманивая Абрамова в Берн, шантажируя его дочь, натравливая на нее каких-то бандитов, вы на самом деле помогали им?
– Так получается. А что касается бандитов, то это была не моя идея. Я считал, что достаточно ареста счетов Жени, но Доусон приказал Грюнвальд усилить нажим. Я этого даже не знал…
– А про Разумовскую вы тоже ничего не знали?
– Я только сообщил Доусону, что из-за нее приезд Всеволода Андреевича может быть отложен. Он пришел в ярость. Но дело было не только в этом. Они что-то про нее узнали.
– Что именно?
– Во-первых, что она ведет какую-то сложную игру. А во-вторых, она раздобыла информацию про дела семейства Винеров, которых курировали Грюнвальд и Доусон. Им это грозило большими неприятностями.
Сухоцкий задумчиво покачал головой.
– Я думаю, они решили, что госпожу Разумовскую надо остановить. Могу честно сказать – со мной они не советовались на сей счет.
– И кому они поручили остановить ее?
– У них тут была для выполнения подобных дел группа албанских бандитов, от которых при случае всегда можно было избавиться. Там еще был какой-то русский. Но они, по-моему, все теперь на том свете. И та женщина, которая была за рулем грузовика. Насколько я осведомлен, с ней расправился кто-то из ваших…
Ледников и Немец переглянулись.
– Боюсь, что не из наших, – покачал головой Ледников. – Когда мы уходили, она была жива… Скорее всего ее просто добили свои, то есть ваши…
Сухоцкий не стал спорить. Видимо, он знал кое-что о нравах людей, с которыми имел дело.
– Ну, меня бы это не удивило. Это страшные люди… Но, кстати, Грюнвальд с самого начала была против радикальных мер, и я был уверен, что все пройдет мирно, без всяких жертв. Но Доусон… Это он устроил так, что ее отозвали в Вашингтон. Мне кажется, еще и потому, что Доусон решил, что операция «Министр Абрамов» приближается к благополучному концу, и не хотел ни с кем делиться лаврами победителя.
– А почему он решил избавиться от господина Ледникова? – поинтересовался Немец.
Сухоцкий вдруг засмеялся.
– А вот это уже была моя частная инициатива! – с вызовом сказал он. – Представляете себе, что я пережил, когда я узнал, что Женя давно и страстно в него влюблена? Больше того, будучи каким-то боком причастным к тому, что случилось с ее по другой Разумовской, я убрал своими руками непреодолимую преграду, что была между ними… Какая насмешка судьбы! Я чуть с ума не сошел… И я решил убрать его. Нет, не убить. Хотя, конечно, можно было бы натравить на вас, господин Ледников, Доусона с его албанскими головорезами… Но я убедил Доусона, что нам не нужны никакие убийства и аварии. И решили просто изолировать господина Ледникова на то время, что нужно на проведение операции по аресту Всеволода Андреевича… За это время я рассчитывал убедить Женю улететь вслед за отцом в Америку.
Все эти откровения Сухоцкого удивили Ледникова и Немца, они переглянулись еще раз и насторожились.
– Но он бежал, – хмыкнул Немец и посмотрел по сторонам.
– К несчастью. Тогда нам пришлось изолировать Женю, потому что было ясно, как он может повлиять на нее. Тем более, рядом с ним появились люди из российских спецслужб… Но вы ее выкрали.
– Я бы сказал – освободили, – поправил его Немец.
– Ну, освободили, – вяло согласился Сухоцкий. – Доусону к тому времени было уже все равно – он узнал, что Всеволод Андреевич покончил с собой. Вся его блестяще задуманная операция оказалась пшиком. Столько лет работы и усилий по шли прахом, потому что никто не мог представить себе, что Всеволод Андреевич может избрать такой выход. Я был уверен, что он будет сражаться…
Сухоцкий весь как-то обмяк, видимо, на него накатилась усталость после всего пережитого. И сразу стало заметно, что он уже далеко не молод.
Ледников подошел к окну и внимательно посмотрел на улицу, которая хорошо просматривалась сквозь низкую ограду.
– Значит, все это вы сделали из-за безумной любви? Предали и продали учителя и друга, участвовали в убийстве женщины, которая вам мешала, вели охоту за мной и моим другом… И все из-за страсти, которая вас обуревала много лет?
Сухоцкий поднял голову и посмотрел на Женю. Потом повернулся к Ледникову:
– Я понимаю, для вас это смешно – любить всю жизнь одну женщину и быть готовым ради нее на все. У вас-то все по другому – в каждом городе по женщине. В Париже одна, в Лондоне другая, в Москве третья, в Берне, как выясняется, четвертая…
Женя вздрогнула.
– Давайте вернемся лучше к вашим подвигам, господин Сухоцкий, – прервал его Ледников. – Вы должны понимать, что за буйные страсти и их последствия надо расплачиваться… Человек, не способный справиться со страстями, должен быть готов к такому развитию событий.
– Ну и что, вы меня прямо тут расстреляете? – с вызовом спросил Сухоцкий. – Или повесите? Или задушите? Давайте, убивайте прямо здесь!
Сухоцкий гордо выпрямился. Видимо, у него началось истерическое возбуждение, которое он еще и всячески наигрывал.
Ледников равнодушно отмахнулся, опять подошел к окну и снова осмотрел улицу.
– Перестаньте паясничать, – устало сказал он. – Никто вас тут убивать не собирается. Много чести… Идите, куда хотите. Надеюсь, вы понимаете, что к Евгении Всеволодовне вам теперь лучше не приближаться. Вам надо просто уйти из ее жизни. Так что идите, но помните, что всю вашу исповедь я записал…
Ледников взял ручку, лежавшую на столе, и показал Сухоцкому:
– Здесь, кроме диктофона, еще и видеокамера. Так что все, что вы тут наговорили, зафиксировано.
– Ну да, – скривил губы Сухоцкий. – Я же забыл, с кем имею дело…
– А зря. Я вот не забыл, с кем имею дело.
– И что вы будете делать с этой записью?
– А вам это не нужно знать. Вам надо знать, что такая запись существует, и вести себя соответствующим образом. Так что идите.
Сухоцкий тяжело поднялся. Он хотел сказать что-то Жене, но та закрыла уши руками и отвернулась.
– Ну, что ж… – скривил губы Сухоцкий. – Прощайте, Женечка. Прощайте… Видит Бог, я этого не хотел.
Он двинулся к двери, глядя себе под ноги. Немец пропустил его молча.
Потом удивленно посмотрел на Ледникова и направился к окну.
– Ну, ладно, душить – это, конечно, слишком. А вот по мордасам надавать можно было. И вообще все это подозрительно…
– Что именно?
– Все! Чего он тут раскукарекался перед нами? Выложил все. Даже то, о чем его не спрашивали… И чего это он так трагически попрощался с Женей? Что-то тут не то, – отрезал Немец и внимательно посмотрел в окно.
Ледников тоже выглянул во двор через его плечо.
Сухоцкий шел по дорожке к калитке. Подойдя, он открыл ее, но выходить на улицу почему-то не спешил. И тут же стало ясно почему. В нее протиснулись трое здоровенных мужиков в черных бейсболках, вид которых не оставлял сомнений в том, чем они зарабатывают на хлеб.
– Ну, сука, – прошипел Немец. – Теперь ясно, чего он тут тянул время и выворачивался… Знал, что все здесь и похоронит.
Сухоцкий махнул рукой в сторону дома и повелительно сказал что-то тяжело и равнодушно смотревшим на него громилам…
– Дверь, Ледников, запираем дверь! – отскочив от окна, прокричал Немец. – Женя, идите наверх и вызывайте полицию! Надо забаррикадировать вход, чтобы они не пролезли… Ледников, ты что стоишь? Я им свою башку просто так не отдам!
– У меня наверху пистолет, – быстро сказала Женя. Она как будто пришла в себя и снова стала решительной и собранной, как тогда, на дороге, когда она спасла Ледникова от бандитов, нарядившихся полицейскими.
