Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина

Она произнесла это столь серьезно, что Демьян с трудом сдержал улыбку.

- Тебе, - согласился он.

- Когда… это вот… «вы»… то кажется, что с кем-то чужим говоришь… знаешь, все мои… женихи, - она обняла себя. – Ко мне обращались исключительно на «вы». И я знаю, что так правильно, что положено по этикету, и вовсе… и это знак уважения, но… я устала говорить с чужими людьми. Понимаешь?

И как ни странно, Демьян ее понял.

И ответить хотел.

Он бы нашел правильные слова, наверняка, но… пронзительный свист перекрыл и стрекот кузнечиков, и звонкую песню жаворонка. Он осадил ветер, и заставил лошадей вскинуть головы, повернуться в поисках опасности.

- Эге-ге-й! – этот конь шел широкой ровной рысью. И красуясь, выгибал шею. И был, безусловно, хорош. Могучий зверь угольной масти, без единого белого пятнышка.

Впрочем, всадница была не хуже.

- Доброго дня! – крикнула Нюся и помахала рукой с зажатым в ладони стеком. И конь шарахнулся было в сторону, но был остановлен решительнейшим образом.

И стало понятно, что в седле Нюся держится весьма даже уверенно.

- Доброго, - премрачно отозвалась Василиса и отступила, словно желая спрятаться от насмешливого Нюсиного взгляда.

А та, осадивши жеребца, поинтересовалась:

- А что это вы тут делаете?

- Кузнечиков считаем, - не слишком вежливо отозвался Демьян.

- А… и много насчитали? – Нюся спешилась и сорвала стебелек лаванды.

Понюхала.

И сунула коню.

- Другим разом лучше нумера какие снимите, как маменька делает, - сказала она. – А то… мало ли кто и чего увидит?

Василиса густо покраснела, а Демьян поднял куртку и встряхнул, сбивая пыль.

- Да и муравьи опять же… или вот кузнечики. Я вот лично терпеть не могу всякое ползающее…

Сама Нюся по обыкновению была диво до чего хороша. Волосы ее, завитые локончиками, выбивались из-под кокетливой шляпки. Костюм из узких брючек и жакетика, украшенного двумя рядами блестящих пуговиц, подчеркивал и стройность Нюсиных ног, и мягкую округлость ее фигуры.

- Не понимаю, о чем вы, - Василиса ответила сухо и равнодушно.

- Конечно… - согласилась Нюся с немалой поспешностью. – Маман моя говорила, что в высоком обществе о некоторых вещах говорить не принято. Только я, уж извините, в обществе бываю редко…

Она погладила жеребца по бархатной морде.

- Заметно, - едва слышно произнесла Василиса. Но Нюся тотчас захлопала ресницами и в огромных ее глазах заблестели слезы.

- Я… я… пожалуй, поеду, - сказала она.

- Куда?

- Туда, - Нюся махнула рукой на горы, и Василиса со вздохом сказала:

- Туда нельзя. Там волки.

- Да? – хлопнули ресницы, а слезы исчезли, будто их и не было. Может, и вправду не было. Что вообще Демьян о слезах-то знает. – Настоящие?

- Настоящие. Меня едва… - Василису передернуло.

- В самом деле?

Нюся подпрыгнула и хлопнула в ладоши.

- А он вас спас, да? Как герой?

- Почти.

Василиса сунула пальцы в рот и свистнула. И жеребец ее, до того наблюдавший за людьми с видом почти равнодушным, - этак и вправду поверить можно, что вовсе ему нет дела ни до хозяйки, ни до ее окружения, - вскинулся и подошел.

- Ученый, да? А мой красивый, но не ученый. Глупый даже. Правда, он совсем не мой, мне Полечка дал… знаете, в последние дни он сделался совершенно невозможен! Я ему говорю, что не стоит печалиться. Помер мошенник? Туда ему и дорога. Радоваться надо, что помер.

Нюся стрекотала, куда там кузнечикам, и крутилась, вертелась, умудряясь и до Хмурого дотянуться, и собственного жеребца по носу хлопнуть, когда тот вздумал скалить зубы.

Она коснулась Демьяновой руки.

Ткнула пальцем Василису, затем пощупала ткань, из которой Василисин костюм изготовлен был. Сунула свой рукав, предлагая отплатить тем же… от голоса ее тотчас заболела голова.

А еще серьга в ухе потеплела.

Самую малость.

- …а он мне, что я, мол, ничего-то в мужских делах не понимаю. Может, и не понимаю. Но это же еще не повод вести себя подобным образом… возмутительно! Я и взяла Мрака, чтобы покататься и развеяться. Самую малость. Я ведь могу развеяться, правда?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Можете, - согласился Демьян, желая лишь одного, чтобы эта именно женщина замолчала.

Каждое ее слово отзывалось в голове ударами молотка.

И за шиворот опять словно кипятку плеснули. Впрочем, быстрая эта боль отрезвила.

- Вот… и я так подумала! Он обещал мне прогулку? Значит, прогулка будет, даже если этот дундук решил, что у него настроения нет гулять.

- Одной гулять может быть небезопасно, - Василиса произнесла это и слегка покраснела.

- У меня револьверы имеются, - Нюся с легкостью взлетела в седло. – И еще амулет. Вот.

Она сунула руку под воротничок и вытащила толстую серебряную цепочку, на которой покачивалась бляха амулета.

Нахмурилась Василиса.

А Демьян… он не был артефактором и до недавнего времени все-то амулеты казались ему сходными, он чуял силу, заложенную в них, при должной сноровке мог бы различить и некоторые линии, однако же на том его умения и заканчивались.

Ныне же…

Бляха казалась покрытой плесенью, до боли знакомым уже налетом, надежно въевшимся в металл.

- Позволите? – Демьян протянул руку, и Нюся с немалой готовностью стянула амулет с шеи.

Плесень была темной.

Черной почти.

И гляделась донельзя ядовитою.

- Чешется, - пожаловалась Нюся и, сунув руку под воротник, поскребла шею. – Я маменьке говорила, что, небось, бракованный продали. А она ж и слушать не хотела.

Демьян перехватил цепочку, ибо прикасаться к черноте не хотелось столь категорически, что поневоле в голову лезли всякие дурные мысли.

И собственный рисунок ожил.

Ощерился дракон.

И задрожало диковинное древо, растопырило листья. Твари же на нем устроившиеся, оскалились. Им тоже не по вкусу была запертая в серебряной пластине магия.

- Боюсь, - Демьян вытащил платок, на который и положил амулет. – Вашу матушку и вправду обманули. Эта вещь может быть опасной.

- А то… у меня от нее сыпь, - пожаловалась Нюся. – Отвратительная просто! И я ей говорила, а она… порой такая упертая, просто страх! Заставила поклясться, что носить стану. Я и…

Она потерла переносицу.

И нахмурилась.

- Я его снять собиралась… точно… вчерась еще, когда мы пошли. Она его дала, и я подумала, что чего мне ссориться? Надену, а у себя сниму тихонечко.

И это было вполне в Нюсином характере, о чем Ефимия Гавриловна не могла не знать. Но знала ли она о другом? О несомненной опасности, что скрывалась в этом простеньком с виду украшении.

Прямоугольная форма, будто рамка, из которой вынули фотокарточку. Завитки по краям. Пара крошечных камушков, правда, помутневших, утративших всякий блеск.

- И забыла… вот совсем забыла… а вы сказали, и вспомнила, - Нюся хмурилась все сильней. – Я прежде ничего не забывала!

- Верю, - Демьян закрутил амулет в платок, а сверток сунул в нагрудный карман. Нет, плесень еще ощущалась, близкая, однако больше не вызывала желания немедля избавиться от неприятной вещи.

Вероятнее всего почтенная Ефимия Гавриловна, зная характер дочери и желая защитить ее, - защитить ли? – попросила встроить заклятье отвлечение.

Легкое.

Безопасное.

- И куда мы теперь? – Нюся поправила воротничок. А смотрела она отчего-то на Василису, которая пожала плечами и ответила:

- На конюшни.

- Это те, где пожар был и десять человек сгорело?! – в голубых очах вспыхнул немалый интерес. И Василиса вздохнула:

- Почти.

- Что, девять? Или восемь? И еще все лошади! Мне Полечка сказывал, а он хоть и дундук бесчувственный, но врать не будет… а вы совсем конюшни продавать не хотите? Там, небось, теперь призраки будут. С призраками если недвижимость, то она всяко дешевле пойдет…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Демьян посмотрел на солнце, которое зависло на небосводе, и подумал, что нынешний день будет тяжелее обычного.

Глава 21