Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– До выхода его императорского величества еще остается время. А его высокопревосходительство министр иностранных дел будет премного обязан, если лорд Вичвуд уделит ему несколько минут.
– Я к услугам его превосходительства, – отвечал Уичвуд. Для человека с его опытом он говорил по-французски на удивление плохо.
– Благодарю вас, – сказал Кочубей.
Он жестом подозвал еще трех придворных, рангом пониже (если считать показателем ранга обилие золотого позумента). По ключу на ленте Хорнблауэр угадал в них камергеров. Последовали новые представления, новые поклоны.
– Теперь, сударь, если вы соблаговолите пройти со мной… – обратился Кочубей к Хорнблауэру.
Два камергера занялись младшими офицерами, один – Уичвудом, а Кочубей повел Хорнблауэра прочь. Тот последний раз оглянулся на спутников. Даже твердокаменный Херст, даже Маунд с его притворной ленцой выглядели испуганными детьми, которых родители оставили незнакомой няньке. Однако у Брауна лицо было совсем другое. Зеленые глаза напряженно блестели, он озирался, как будто замыслил нечто отчаянное. Хорнблауэру сделалось не по себе; он вспомнил, что за волнением поездки во дворец позабыл о Брауне, об украденном пистолете, обо всем, что с ним связано. Требовалось время подумать, однако Кочубей быстро шел вперед. Они миновали великолепную комнату – Хорнблауэр едва успел отметить на ходу картины, мебель, скульптуры, – и двое лакеев (казалось, их тут сотни) распахнули следующие двери. Коридор был высок и широк – скорее картинная галерея, чем коридор, – однако Кочубей прошел по нему лишь несколько ярдов. Он резко остановился у неприметной двери. Два лакея торопливо шагнули в стороны. За дверью началась крутая лестница. Пролет – и они оказались перед следующей дверью. Ее охраняли четыре дюжих молодца в красных мундирах и синих шароварах – первые казаки, которых Хорнблауэр видел собственными глазами. Даже прижавшись к стене, чтобы пропустить гостей, они наполовину перегородили узкую лестницу, и Хорнблауэр вынужден был протиснуться боком. Кочубей очень тихо постучал и тут же открыл дверь, заговорщицким жестом поманив Хорнблауэра за собой.
– Сэр Горнбловер, – объявил он.
Дородный сановник во флотском мундире с эполетами и множеством орденов, очевидно, был министром флота; он сердечно шагнул вперед и на очень хорошем французском выразил сожаление, что не говорит по-английски. Однако в дальнем углу комнаты сидел еще один человек, высокий и стройный, в изящном голубом мундире. Он был очень красив, но какой-то странной, неземной красотой; восковая бледность щек, подчеркнутая короткими темными бакенбардами, не выглядела болезненной, скорее в ней было что-то от иного мира. Он неподвижно сидел, уперев кончики пальцев в небольшой столик, и оба русских сановника не подавали вида, что знают о его присутствии. И все же Хорнблауэр понял, что это царь. Что ж, если царские приближенные ведут себя так, будто не видят царя, он сумеет притвориться не хуже их.
Хорнблауэр перевел взгляд на министра флота.
– Надеюсь, – сказал тот, – вы в добром здравии?
– Благодарю, – ответил Хорнблауэр. – В самом что ни на есть отменном.
– А ваша эскадра?
– Тоже в отменном здравии, ваше превосходительство.
– Она в чем-нибудь нуждается?
Хорнблауэру вновь пришлось соображать быстро. С одной стороны, хотелось выглядеть совершенно независимым, с другой – он помнил, что вода на исходе. Чем бы ни командовал офицер – кораблем или эскадрой, – он постоянно держит в голове необходимость возобновлять запасы воды. И министр флота – даже русского – это наверняка знает.
– Дрова и вода, как обычно, были бы весьма кстати, – сказал он.
– Я постараюсь прислать вам воду завтра утром, – ответил министр.
– Я очень признателен вашему превосходительству, – сказал Хорнблауэр, гадая, что у него попросят взамен.
– Вам известно, сударь, – продолжал министр, меняя тему так резко, что Хорнблауэр мог объяснить это только нервозностью, вызванной присутствием царя, – что Бонапарт захватил Шведскую Померанию?
– Да, ваше превосходительство.
– И что вы об этом думаете?
Хорнблауэр ответил не сразу: ему пришлось выстраивать свои мысли и придумывать французские фразы.
– Очень типично для Бонапарта. Он терпит нейтралитет слабых держав, пока ему это выгодно, потом вероломно вводит туда войска, с которыми приходят все ужасы бонапартизма: террор, страдания, голод. Тюрьмы, расстрелы, тайная полиция. Купцов и банкиров обирают до нитки, мужчин принудительно вербуют в армию, женщин… весь мир знает, что происходит с женщинами.
– Но вы не думаете, что грабеж – его единственная цель?
– Не думаю, ваше превосходительство, хотя для Бонапарта грабеж – один из способов свести непомерные расходы с доходами. Бонапарт захватил Померанию в тот же миг, как она, с появлением моей эскадры, перестала быть удобной базой для его каперов.
На Хорнблауэра сошло вдохновение; видимо, его лицо преобразилось, потому что министр, не дождавшись следующей фразы, с явным интересом спросил:
– Мсье хочет сказать, что…
– Бонапарт теперь владеет балтийским побережьем вплоть до самых владений его императорского величества. Это крайне выгодно для него в одном случае, ваше превосходительство. В случае, если он готовится напасть на Россию.
Хорнблауэр вложил в последние слова всю силу убеждения, и министр кивнул. Искушение взглянуть на царя было огромно, но Хорнблауэр его поборол.
– Пока Померания оставалась шведской, Бонапарт не мог быть вполне спокоен за свои коммуникации. Моей эскадре было бы легко атаковать их с тыла. Теперь он может двинуть войска на Санкт-Петербург, не опасаясь, что их отрежут. Это еще одна угроза владениям его императорского величества.
– И насколько она, по-вашему, серьезна?
– Угрозы Бонапарта всегда серьезны. Вы знаете его приемы, ваше превосходительство. Он требует уступок, а получив их, выдвигает новые, все больше истощая намеченную жертву. Он не остановится, пока
