Безумное танго - Елена Арсеньева

– Так ты что, в журналистки подалась? – Юрий даже руками всплеснул. – Да у тебя же двойка была по русскому с первого по одиннадцатый, ты же корову через ять пишешь!

– В каждой газете есть корректоры, – сказала она, приглаживая взъерошенные белокурые прядки. – Главное – изюминка!

– И как? Получается изюминка? Что-то я ни разу не встречал твоей фамилии в прессе!

– Да что я, больная, под своей фамилией писать? У меня не меньше десяти псевдонимов!

– Псевдонимов? – Юрий прищурился. – Псевдонимов, говоришь?.. Слушай, Ал. Фавитов – это не ты случайно?

– Когда? – деловито уточнила блондинка.

– Что – когда?

– Ну, Ал. Фавитов – когда? Когда печаталась та статья, которую он написал, в каком номере? Или ты тоже пришел права качать насчет вчерашней заметки?!

– Нет, – растерялся Юрий, пытаясь вспомнить, за какое число была газетка с гнусной статьей про Саню. – Не насчет вчерашней, а той, которая была дней пять назад, я думаю.

– Ладно, а статья-то как называлась?

– «Кончить, чтобы кончиться», – буркнул он, чувствуя ужасный стыд из-за того, что произносит эту мерзость. Хотя после того, что он только что узрел, – стыдиться каких-то слов? Смешно!

– «Кончить, чтобы кончиться»? – задумчиво переспросила она. – Что за фигня? Римма, ты не знаешь, кто этот материал готовил в печать?

– Ну, я! – вызывающе откликнулась из угла всеми забытая Римма. – Но я больше ни слова не скажу этому отморозку, если вы мне не ответите толком, что тут происходит и кто он такой!

Блондинка устало вздохнула и, с упреком посмотрев на подругу, объяснила то, что и так было уже всем ясно:

– Да это мой бывший муж, Юрка Никифоров!

Лора и Юрий. 1987—1988

Лору Фролову в классе и за девчонку-то не считали. Тощенькая, кривоногая, с заморенным личиком и вечно немытыми волосами неопределенного цвета, она училась едва-едва на троечки, которые ей ставили в основном из жалости к матери. Красивая женщина восточного типа, она одна воспитывала этого маленького оборвыша, а также двух Лориных братьев, известных всему городу хулиганов.

«Все в отца!» – единогласно резюмировало общественное мнение, поскольку было известно, что Егор Фролов пребывает где-то в местах не столь отдаленных то ли за грабеж с разбоем, то ли за разбой с грабежом, то ли вообще за убийство, а может, даже и за спекуляцию в придачу. В конце семидесятых это слово носило ярко выраженный подсудный оттенок, ну а на семейство Фроловых люди вообще были готовы навесить всех собак. Только женщины этой семьи почему-то считались существами заведомо страдающими, и когда участковый в очередной раз приходил в школу с жалобой на Серегу и Вовку Фроловых, он пенял именно директору, завучу и учителям за то, что пацаны ночью грабанули ларек на привокзальной площади.

«Мать у них одна, ей и так тяжело, бьется, как рыба об лед, а вас тут вон сколько, вас государство зачем учило? Вас государство затем учило, чтобы из таких вот окурков полноценных людей делать по системе Макаренко!» – талдычил он монотонным, тяжко прокуренным басом, и бывший фронтовик-директор вместе с разновозрастными училками стояли перед ним по стойке «смирно», и никто не осмеливался возразить, хотя бы намекнуть, что школа № 57 – это отнюдь не колония для малолетних правонарушителей, а что касается системы Макаренко… По-хорошему, уголовное дело на братишек надо заводить! Вместо этого в очередной раз проводился экстренный педсовет, на котором в несчетный раз принималось решение окружить безотцовщину заботой и вниманием. И никто почему-то не вспоминал в пылу споров о младшей сестренке, которая стояла на шухере, когда братья делали свое черное дело. И никто почему-то не задавался вопросом, отчего это ребята предпочитают шастать по ночам где попало, вместо того чтобы дома сидеть, у телевизора, что ли, или хотя бы спать. Но сидеть братьям, да и Лоре, частенько было практически негде, потому что чуть не каждую ночь у матери был новый ухажер, которого она приводила после своих прогулок по набережной, а жили Фроловы в барачном домишке на Сенной. Не на общей же кухне сидеть, слушая, как мать обеспечивает благосостояние семьи. Лучше уж самим ради него, этого благосостояния, постараться!

Что характерно, и участковый, и соседи прекрасно знали, что Антонина Фролова ведет, так сказать, аморальный образ жизни. Ну, с участковым все понятно, участковый и сам заходил иногда (средь бела дня, понятное дело!) к нигде не работающей Антонине на предмет собеседования о сомнительном поведении Сереги и Вовки, а поскольку она принимала каждый упрек детям очень близко к сердцу и тут же начинала тяжело, красиво рыдать, ее приходилось утешать… Что же касается соседей и вообще общественности, которая должна, ну просто обязана была осуждать поведение Антонины, – тут вопрос был сложный.

Всякий мужчина, видевший Антонину Фролову в ее любимом красном, обтягивающем тяжелую грудь платье, и помыслить не мог о каком-то там осуждении! Это была очень яркая брюнетка с прекрасными бровями, напоминавшими разлет птичьих крыл, и с влажными, как бы подернутыми слезой, огромными глазами. Темные волосы лежали тяжелой, плотной волной; большой, ярко напомаженный рот зовуще улыбался всем мужчинам от мала до велика. Она часто гуляла одна по Верхне-Волжской набережной, а когда навстречу попадались Никифоровы, здоровалась скромно и почтительно: ведь старший Никифоров был зав. отделом обкома партии!

А Юрка, украдкой глазея на Антонину, думал: вот не повезло Лорке, что она совсем не похожа на мать. Эти диковатые восточные черты вполне унаследовали два ее брата, а Лорка выдалась каким-то заморышем – с бесцветными сальными волосами, с глазенками-пуговицами… В таком заблуждении он пребывал аж до десятого класса, и оно бесследно растаяло 30 августа – в день встречи одноклассников перед началом занятий.

Юрка немного опоздал и пришел, когда их классная Евгения Федоровна уже собрала всех вокруг себя и завела свою обязаловку.

Еще пробиваясь сквозь толпу, Юрка понял, что ее никто не слушает. Все исподтишка косились куда-то в сторону, откуда несся звонкий и довольно-таки наглый хохоток. Там стоял Аркадий Капустин из десятого, нет, теперь из одиннадцатого «Б», по которому сохли чуть ли не все девчонки в школе. Они табунами за ним бегали, в штабеля укладывались, а равнодушный красавец принимал поклонение через губу, с ироническим прищуром томных очей. И вот теперь он метал зовущие взгляды, он сверкал улыбками, он сыпал остротами – наверное, и впрямь смешными, если стоявшая рядом маленькая, худенькая девчонка так и заливалась смехом!

Юрка смерил взглядом тонюсенькую талию, обласкал плавное расширение стройных бедер, туго обтянутых оранжевым шелком, спустился к ногам… Ноги у незнакомки не удались, они были откровенно кривыми, однако кто будет смотреть на эти ноги, когда видно, отчетливо видно, что под обуженным платьем нет никаких трусиков!

У него вдруг пересохло в горле и почему-то потребовалось срочно проверить, хорошо ли заправлена рубашка в джинсы. Скользил растерянным взглядом по худеньким плечам, по которым разметались тугие локоны какого-то необыкновенного желто-лимонного цвета, видел иногда маленькое ухо с дешевой цыганской серьгой, мелькавшее меж прядками, и мучительно хотел, чтобы незнакомка обернулась, и отчего-то боялся, боялся этого до дрожи в коленках…

– Фролова, я зачитываю расписание на 1 сентября, ты послушай, послушай, а то опять придешь без учебников! – угрюмо и в то же время заискивающе окликнула Евгения Федоровна.

Смех прервался. Девочка обернулась и насмешливо взглянула на учительницу, потом небрежно махнула Аркадию и шагнула к одноклассникам.

– А у меня нет чем писать, – насмешливо сказала она хрипловатым, низким голосом.

Это была Лора Фролова… и в то же время не она. Юрка не видел ее все лето и не мог понять, каким образом то же солнце, которое светило на всех одинаково, и ветер, который дул равномерно на всех, и дожди, поливавшие всех с однообразным, унылым постоянством, могли до такой степени изменить невзрачного, поистине гадкого утенка. Как вызывающе торчит ее маленькая грудь! Какая длинная, изящная шея! И что за смугло-румяная кожа, и какие точеные черты, какой пикантный носик, какие смелые брови, какие нарядные ресницы, какие глаза…

Какие глаза! Невыразимого желто-зеленого, как бы орехового оттенка, но главное даже не этот удивительный цвет, а сам взгляд: смелый, зовущий, страстный… Вот именно – страстный, с испугом понял Юрка, хотя это слово и не больно-то подходило к девятикласснице. А вот поди ж ты – еще как подходило!

Под этим взглядом класс, только что стоявший дружной гурьбой, мгновенно размежевался. Девочки маленькой, возмущенной, молчаливой кучкой сбились вокруг Евгении Федоровны, а мальчишки, как по команде, шагнули вперед, протягивая ручки, блокноты, тетрадки… Юрка и не заметил, как это получилось, но он тоже шагнул, тоже протянул руку, тоже таращился потрясенно. Она, Лорка? Или все-таки не она?..