Кодограмма сна - Сергей Агафонов

С некоторых пор комиксы составляли его единственное чтение, к которому, впрочем, крайне неодобрительно относилась куратор Софронова от Общества защиты домашних животных Марта Мартынюк из-за пропаганды комиксом культа насилия жестокости и секса. Она все время подсовывала Андрею другие книги. Например, сейчас за диваном валялся сборник воспоминаний обратившихся к Кришне, разработчиков бактериологического оружия из стран бывшего СССР. Софронова же больше волновал длиный изящный хвост Марты. Когда Марта вспрыгивала в комнату к парню, она так ловко цеплялась хвостом за казенную люстру, что ее зад открывался во всей своей мозолистой красе и звал, звал… Но тщетно Андрей старался пристроиться к нему. Куратор Мартынюк всегда обнаруживала баловника вовремя и лупила почем зря случайными предметами, приговаривая: "Не срослось еще дерево МАМХЕН с деревом ПАПХЕН…"

Бывали, конечно, редкие организованные походы в публичный дом, где вымазанные тюленьим салом эскимоски развлекали гостей перечислением слов, которые служат в их языке для обозначения различных состояний снега и льда, но с некоторых пор Софронов предпочитал этой ерунде встречи с Уматом Залетаевым.

Он не мог заменить Андрею хвостатого куратора, хотя Умат когда-то был промоутером известного в Москве ночного клуба "КОМПОСТ" и гражданской женой знаменитого баснописца Кубина Воньга. Но то ли "КОМПОСТ" не способствовал проращению дочки одного большого начальника в будущее, а, напротив, низвел ее до состояния служащей бани с дурной репутацией, то ли у Воньги стали пропадать из холодильника печень и почки его бой-френдов, короче говоря, какая-то дама не вовремя родила и Умат вынужден был стать актуальным художником, т.е. взял в ветеринарной клинике справку, что он "действительно является бездомной собакой" и выехал как гуманитарный беженец на Фарерские острова…

Здесь он выдумал фотографировать "поляроидом" местных овец и колоть фотографии булавкой. Овцы не дохли, как хотел Залетаев, но иногда у некоторых из них шерсть становилась оранжевой или розовой… Однажды ночью Софронов проник в комнату к Умату в рассуждении украсть чего-нибудь, чтобы пережить острое ощущение греха и подстегнуть вдохновение. Залетаев не спал, а колол булавкой ранводушные мордочки овец на фотографиях. Волей-неволей ему пришлось посвятить Андрея в свою историю, и среди фарерский овец изредка стали попадаться еще и особи зеленого окраса, кроме уже привычных оранжевых и розовых. Овцеводов, людей недалеких, такие аномалии нисколько не радовали. Но они, стоит отдать им должное, мужественно приняли вызов природы, создав общественную организацию "НАУЧИМСЯ ЖИТЬ РЯДОМ С ЦВЕТНЫМИ ОВЦАМИ!"

47

В том выпуске комиксов, которым просвещался борец с серостью овец, мощнец Егула, несмотря на внешнюю свирепость, оказался добрым серпентом. Он и так всегда был готов поделиться последней шкурой апрометана или куском зигги с первым встречным чакой. Но теперь меч – чаровник Егулы крошил направо и налево не только трупрокков и явудов, мешавших небесному сращению Капнисты и Цугуни, но и высокомерных обидчиков маленьких, слабых и пожилых. При этом степень посвящения злодея не играла никакой роли. Однажды козадей Кикимон отнял у простого земледуна, корявого Пуляя, его тяпку и корзину роблени, якобы для того, чтобы сотворить чудо плесневения. Дочка Пуляя, бывшая Анастаси, тут же смело квакнула в орце, хоть и надо было просочиться сквозь облако Урри на дно небесной пропасти Экко и добрый мощнец очнулся от енелани на неделю раньше положенного срока, чтобы надрать задницу Кикимону. А этот козодей не просто на базаре шканки дерюжил бесплодным и нестоялым и госты подновлял увечным и расслабленным, он действительно оси двигал и ану множил. Поэтому Кикимон знал все наперед и отвалил за нет ысков в Лидертоновы топи. Мощнец о том не ведал и тыкался по йомене наугад, потрясая основы и созиждя огни новых процессов восхождения к Юбу. Сколько дромов и супрастов изничтожил мощнец несчитаемо – карцев не хватит. Даже походя с Абырвалком сразился, но Козодей гадил на славу. От того гад притомился и все-таки опустился на гребун оправиться и анус погреть. А там его каарок настиг. В кустах триоли сидел честный Егула, хас кушал. Увидев Кикимона, греющего анус над священным пламенем Адора, мощнец вылетел как мупс стрекотай. Поначалу козодей отшваркнулся зубатками и икотой, но Егула все равно размозжил Кикимону череп и фаллос раздробил костяной, хотя четырнадцатый спутник Нарваны и рухнул в океан Маньга, положив конец цивилизации рукощупов, впрочем, не явивших Босморковой Земле ничего кроме щаги и окота ведьм. А это мирописные столбцы во многих тоннах селин уже отразили на урок пропекантам. После этого обыкновенного подвига мощнеца дочка Пуляя – Гавиппа – вестница справедливого возмездия дала Егуле по предназначению и кулем и настилом и еретуем. В такие моменты зарницы кудес переливались всеми цветами радуги в хрустальных куполах вырканов и фьюстепы услаждали мироздание оригамическими гимнами. На все это с Небесной укурупы сердито взирал Чинну – Великий и ужасный жорох. Чинну замышлял месть от имени всех экстраловных козадеев клану типичных мощнецов. Но пока Егула наслаждался своей женой Гавиппой, картинками в книге МАЛГИЛ и жирными фирюлями на бретелях в собственном дворце из паршута на берегу жописной реки Аценнай и ждал новых запросов на вырубон из любого уголка Вселенной… Позвони ему сам, если не веришь, жабра утконосого дрома – 22221 – Е.ГУЛА.кро.

48

Что же за картинки были в той мудрой КНИГЕ…

…Очередная скучная ночь спустилась на вымирающую индустриальную окраину некогда могучей империи.

Ни единого огонька не было видно в урбанистических трущобах, вольготно раскинувшихся на южном берегу пролива "Золотые ворота".

Между циклопическими сооружениями эпохи "Однополюсного мира" не наблюдалось ни малейшего движения в сторону прогресса и процветания.

Звериной тоской по одноразовой посуде, гормональной говядине и политкорректности сквозило из выбитых окон жилых комплексов.

Сердце щемило от сознания, что никогда уже не будет гулять по разбитым офисам мертвых небоскребов веселые факи и звонкая тарабарщина специальных терминов.

Детские и спортивные учреждения, школы и больницы, супермаркеты и парки развлечений выжимали слезу за слезой своей заброшенностью и заставляли помянуть по- хорошему радушие и некомпетентность их худосочных служащих, а также скудоумие и претенциозность их ожиревших клиентов.

Только улицы остались прежними. Те же вольеры баскетбольных площадок, те же костры в металлических бочках, те же шипяще – заедающие звуки музыки и гавкающее пение потомственных получателей социальной помощи, и сами они, несмотря на катастрофу системы социального обеспечения, по-прежнему одетые ярко и пестро, но от этого не менее похожие на стаи навозных мух, роящиеся от одной кучи гниющего мусора до другой в поисках одурманивающих испарений…