Расследователь: Предложение крымского премьера - Андрей Константинов

— Понял, — сказал Обнорский. — Я все понял, Серега…

Посидели, помолчали… Потом Андрей спросил:

— Ты информацию качаешь, а потом что — в стол кладешь?

— По-всякому бывает. Иногда удается кое-что реализовать. Но в основном это касается рядовых быков… Отец для меня недосягаем. Потому и отдаю тебе — может, ты сумеешь?

— Я попробую. Но как ты сам понимаешь…

— Я все понимаю. Ну что, поехали за бумагами?

— Поехали.

Первый тревожный звонок от Повзло раздался под вечер в среду. Андрей сидел в номере, просматривал документы, которые передал Сергей. Часть бумаг большого интереса не представляла — газетные статьи о Матецком, написанные как его сторонниками, так и противниками. Полезной информации они несли немного.

Другая часть документов представляла несомненный интерес — в них описывался «бизнес» депутата в Крыму. Обнорский любил и умел работать с документами. Он сел к письменному столу, включил настольную лампу и взял в руку справку о покупке Матецким санатория в районе Ялты… В этот момент и позвонил Повзло.

Собственно говоря, перезванивались они ежедневно, но именно сегодня Колин голос насторожил Обнорского с первых секунд разговора.

— Коля, — сказал Обнорский, — что-то случилось, Коля?

— Нет, — сказал Повзло. — Ничего не случилось. Ты когда приедешь?

— Не знаю. Дня через три-четыре… А что?

— Ничего. Просто, понимаешь… — произнес Коля и умолк.

— Ну давай рожай, Николай Степаныч.

— Следят тут за нами. И вообще, мутно что-то.

— Та-ак… давно?

— Как ты уехал — так и началось, — ответил Повзло. Обнорский вспомнил, что еще накануне уловил в Колином голосе какие-то странные нотки, но не насторожился, не придал этому значения… Конечно, это можно списать на собственную усталость и головную боль… Конечно. Списать все можно. Но ребят сюда привез он. И отвечает за все тоже он.

— Рассказывай, — сказал Обнорский… Все можно списать на усталость, но если твои товарищи обеспокоены и «что-то мутное» вокруг них, ты несешь за них ответственность и еще вчера обязан был врубиться. И еще вчера обязан был об этом знать. Потому что, как сказал Соболев, «…расклады в этой игре идут такие, что козыри могут меняться».

— Рассказывай, Коля, — произнес Обнорский.

— Трудно рассказывать. Ситуевина совершенно непонятная ни мне, ни Родьке. Что-то варится, а что — непонятно.

— Интересное кино. Ну хоть факты изложи. Потом вместе будем соображать, что это означает.

— У нас сложилось впечатление, что за нами глаз смотрит…

— Да это я понял, — перебил Обнорский. — Факты-то каковы?

— Да фактов-то нет… Серьезных по крайней мере.

— А несерьезных? — уже раздражаясь, спросил Андрей.

— Два дня подряд к нам без вызова приходят. Вчера — сантехник, сегодня — «скорая»… А мы не вызывали.

— Любопытно. И это все?

— Не совсем, — вяло сказал Коля. — Когда я встречал Родиона в Борисполе, на трассе меня тормознул гаишник, очень долго проверял документы.

— Ну и что?

— Да, в общем, ничего… имеет право. Но он и у Родьки проверил документы. Скажи мне: на кой ляд у пассажира проверять?

Обнорский испытал облегчение: ну ни хрена себе — слежка! Ну ни хрена себе «мутное заваривается»! Ребята, вы чего?

— Слушай, Николай Степаныч, — сказал Андрей, — вы чего там — бухаете с Родионом Андреичем? После крутой пьянки — по себе знаю — давит депрессняк и все чего-то нехорошее чудится…

— Андрюхин! Мы не бухаем. Но у нас… у обоих — заметь!… у нас складывается впечатление, что вокруг как-то нечисто.

— Креститься надо, голуби, — сказал Андрей. Повзло промолчал, и Обнорский уже серьезно продолжил:

— Да вы чего, мужики? Возьмите себя в руки. Это ж бред какой-то… сантехник, гаишник… «скорая». Ерунда все это. Даже слышать этого не хочу. Рассказывай, Коля, по существу дела.

Коля рассказал «по существу дела». Кажется, он несколько успокоился. Обнорский тоже расслабился… а зря.

В Киев он прилетел через день. Сергей предложил ему взять с собой документы, которые могут представлять интерес. Обнорский взял часть бумаг, от другой категорически отказался.

— Спасибо, Серега, — сказал он. — Не хочу тащить с собой копии документов с грифом «совершенно секретно». Сам подумай: я иностранный подданный… Коснись чего — у меня вдруг обнаружат такие интересные бумажки. Нормально это?

Сергей рассмеялся и сказал:

— Шпионаж все равно не пришьют… Но — смотри сам.

— Спасибо. За информацию спасибо. Если бы мне пришлось самому копать — я бы и за год столько не накопал.

— Да брось ты… Невелика помощь-то. А тебе пригодится то, что я тебе дал?

— Не знаю, — честно сказал Обнорский.

— Ну бывай… Соберешься в Крым — звони.

Они попрощались, обменялись номерами телефонов, и машина умчала Обнорского в аэропорт. По дороге он думал об этом загадочном руководителе союза «афганцев»… Кто он? Откуда он черпает информацию? Как ее реализовывает?

Ответа не было.

Спустя три часа, после двухчасовой утомительной болтанки в «АН-24», Андрей прилетел в киевский аэропорт Жуляны. Он ничего не стал сообщать Повзло и Каширину о своем прилете, взял в аэропорту такси и за пятьдесят гривен быстро добрался до центра… Сидя на переднем сиденье старенького «жигуленка», Андрей некоторое время размышлял, куда ехать: к Галине или к ребятам, в «штаб-квартиру»? Решил, что сначала к ребятам.

Водитель остановил машину на углу Крещатика и Тараса Шевченко, Обнорский вышел. В Киеве было даже теплей, чем в южном Симферополе, шел дождь.

Андрей поднял воротник, посмотрел поверх головы памятника Ленину на окна квартиры. В одном из них горел свет. Значит, дома инвестигейторы.

Обнорский перебежал бульвар, вошел в темный подъезд и поднялся в лифте на пятый этаж. Нажал кнопку звонка… Из озорства закрыл дверной глазок пальцем. В квартире было тихо. Обнорский подождал несколько секунд и повторил звонок.

— Кто? — спросил из-за двери напряженный голос Повзло.

— Серый волк, — сказал, изменив голос, Андрей.

— Кто-кто?

— Волк из Таращанского леса, — очень серьезно, с украинским акцентом, произнес Андрей. — Я принес вам голову Горделадзе.

Тишина за дверью сделалась напряженной, струна за мгновение до обрыва. Обнорский понял, его шуточка не так уж и безобидна… Он кашлянул сказал нормальным голосом:

— Коля, Родик… Это я. Открывайте.

— Андрюха? Андрюха, это ты?

— Да я, я. Кто еще?

— Ты один?

— Глаза разуй, Повзло, — рявкнул Обнорский, — в глазок погляди.

— Заклеила глазок сволочь какая-то, — ответил Коля из-за двери.

— А, черт! — спохватился Андрей и снял палец выпуклой стекляшки «глазка».

Спустя секунду-другую звякнула цепочка, дважды металлически щелкнул замок, и дверь отворилась. Из прихожей на Андрея смотрели Коля и Родион.

— Ну вы, блин, даете, — произнес Обнорский и шагнул в квартиру, протягивая руку.

Поздоровался с Колей. Потом протянул руку Каширину и… Родя застенчиво переложил из правой руки в левую сковороду. Повзло за спиной Обнорского закрыл дверь.

— А сковорода зачем? — спросил Андрей.

— Да… так, — ответил Родя неопределенно. Обнорский посмотрел на Родю… посмотрел на Колю. Покачал головой.

— Тяжелый случай, мужики, — сказал он. — Совсем можно сказать, запущенный случай… Будем лечить.

Через пятнадцать минут сковородка стояла на плите. Родя бойко жарил яичницу с сосисками.

— Сосиски, — говорил Родя. — Сосиски — это что? Тьфу эти сосиски, вот что… Я, когда на Диксоне служил, оленьими языками питался. Погранцы с вертолета набьют оленей…

— Как они набьют оленей? — поинтересовался Коля.

Родя шуровал у плиты, Обнорский и Повзло сидели за кухонным столом. Посреди стола стояла запотевшая бутылка «Немировской» и три стопки. Выпить предложил Андрей. Он видел, как сильно напряжены мужики, испытывал некоторую неловкость за свое озорство (пошутил, блин, серый волк!) и предложил выпить… — Есть? — спросил он. Ясное дело, нашлось.

— Да как? Обыкновенно. Поднимают вертушку, находят стадо…а стада там — тысячи голов… находят стадо и — из автоматов! А потом вырезают только языки да печень.

— А остальное мясо? — спросил Коля. — Остальное куда?

— Остальное песцы сожрут, — ответил Родя. — Но языки оленьи, доложу я вам, — чудо. Вкуснотища. На всю жизнь запомнил.

— Сволочи вы, — сказал Коля. — Из-за языка оленя убить!

— Сволочи, — согласился Родя. — Но языки очень хороши. Это вам не сосиски.

Обнорский сидел, курил, улыбался. Они уже выпили по первой, и было видно, что напряжение ребят несколько отпустило, и они заговорили. И все же было Андрею очень тревожно. Он видел, что мужики здорово не в себе. Можно сказать: напуганы… Что же тут происходит? Мужики-то не трусы, не истерички…

— Готово, — сказал Родион, снимая сковородку с плиты.