Его осенило в воскресенье - Карло Фруттеро

Синьор Воллеро отошел еще на три шага назад по серому ковру. Клиент наискосок пересек дорогу, подошел к витрине, в которой была выставлена картина «Полет Икара» размером 68 на 42. Как только Воллеро увидел, что потенциальный клиент остановился и стал разглядывать картину, он скромно спрятался за мольбертом в центре первого, самого длинного зала, в котором на почетном месте красовалось большое, размером 80 на 130, полотно «Похищение Европы», притаился и стал ждать, когда скрипнет дверь…

Минуты две все было тихо. Недурной знак! Картина «Полет Икара», которую он купил в Мюнхене у фирмы «Хейм унд Теллер» за двенадцать тысяч марок, конечно, не шедевр искусства. Но случайному прохожему и неискушенному покупателю она должна показаться самой интересной и декоративной. Именно поэтому он скрепя сердце и выставил ее в витрине. Но раз друг синьоры Дозио столько времени любуется ею, значит, он человек довольно примитивных вкусов и недавно разбогатевший. Один из подрядчиков, которые строят на окраинах народные дома, либо крупный торговец молоком. Но исключено даже, что он миланец. Синьор Воллеро непроизвольно поморщился. Приходилось мириться с действительностью: новую клиентуру отныне он черпает из этих источников. И еще слава богу, что пока находит.

Тяжело вздохнув, Воллеро выглянул из-за мольберта. У витрины никого не было, незнакомец исчез. Неслышными прыжками синьор Воллеро подскочил к двери и увидел, что друг синьоры Дозио неторопливо идет по противоположной стороне улицы. Внезапно он остановился у ресторанчика «Мария Виттория», посмотрел на вывеску и после секундного колебания вошел.

Какие причины привели этого господина в дешевенький ресторанчик? Да еще в необеденное время!

2

Обе официантки были вне себя от радости.

— Отведайте хоть фруктов, комиссар, — сказала Валь-д’Эльса, пододвигая ему плетеную корзину.

— Две вишенки! — пропищала Альтопашо, кокетливо ставя перед ним свою тарелку.

— Не хотите ли чашечку кофе? — предложила владелица ресторана, встав из-за круглого стола, за которым обедала вместе с официантками.

— Спасибо, не откажусь, — ответил Сантамария и взял из тарелки Альтопашо вишню.

Бригадир полиции, которого послал сюда Де Пальма (скорее всего, Никозия), похоже, не оставил после себя приятных воспоминаний. Вероятно, он допрашивал трех женщин со скрытой угрозой в голосе, точно на основании их ответов он решит, закрывать ресторан или нет. Результат не заставил себя ждать — обычно разговорчивые тосканки сообщили ему лишь самый минимум: да, Гарроне в день преступления приходил в ресторан, притом один, и ничего более.

— Словом, пусть все будет как в кино, согласны? — сказал он владелице ресторана, которая готовила кофе. — Расскажите мне, что Гарроне сказал и сделал с того момента, когда вошел сюда и до самого его ухода. Все, до малейших подробностей. Понимаете, нам нужно составить по возможности полное представление об убитом…

На самом деле он не ради «полного представления об убитом» заглянул сюда, прежде чем зайти в галерею Воллеро.

Упоминание о «золотом телефоне» дало ему, пусть весьма неопределенный, но все-таки ориентир для поисков. И вот теперь он решил проверить, не остался ли и здесь след грандиозных прожектов, о которых Гарроне говорил матери, ну, скажем, в выборе блюд, хотя ресторанчик явно не был храмом гастрономии.

Но Альтопашо сразу опровергла его гипотезу. Гарроне заказал обычный ужин для туристов стоимостью в тысячу сто лир и бутылку пива.

— Значит, он не показался вам веселее обычного? Вел себя, как всегда? — спросил Сантамария.

— Да, как всегда, — подтвердила Валь-д’Эльса. — Разве что очень торопился, иначе бы…

— А верно! — воскликнула Альтопашо. — Чаевые! Но он, по-моему, вовсе не торопился. Я даже подумала, комиссар. Подумала…

Краснея, строя ему глазки, перебивая друг друга и хохоча как безумные, официантки рассказали ему о своих догадках.

— Понимаете, комиссар, он прежде ни разу не бывал таким щедрым. Перед праздниками и то не оставлял на чай больше пятидесяти лир. Поэтому я и предположила…

Видно, мне сегодня весь день суждено защищаться от женских хитростей и уловок, подумал Сантамария, глядя на Альтопашо. Ведь если разобраться спокойно, и синьора Дозио вовсю с ним кокетничала и весьма искусно заставила его забыть о своей недоступности. Взгляды, которые она изредка на него бросала — обычный женский трюк, — обещали ему остров сокровищ, заоблачный храм, мир совершенства и гармонии. Стоит лишь отважно переступить черту и протянуть руку к добыче.

— Но чем его убили? Случайно не ножом?

Сантамария отвел взгляд от Альтопашо.

— Нет, безделушкой, — ответил он, механически дотронувшись до кармана, где лежали фотографии. — Каменной статуэткой.

— Видишь? Значит, это не он. Если только…

— Кто он?

— Один из тех, кто ужинал в тот день у нас.

— Вместе с Гарроне?

— Нет, он сидел за другим столиком, тоже один. Он и прежде раза два-три бывал здесь. Знаете, он влюблен в Тину, но она на него даже не смотрит.

— В Тину?

— Тина — это я. Мое полное имя Умберта, — сказала уроженка Альтопашо. — И не потому, что он кукурузник. Просто уж больно он некрасив.

В Турине Сантамария встречал даже уроженцев Пульи, калабрийцев, которые свысока говорили о кукурузниках. Расизм поражает людей, словно заразная болезнь. Прожив немного в Турине, все начинают искать кого-либо, кто прежде жил южнее их, пусть даже на полкилометра.

— И что же сделал в тот вечер этот кукурузник?

— Ну, мы говорили об архитекторе, о его немного… соленых, но вообще-то не злых шутках. А южанин из своего угла все слышал. И вдруг он, хоть никто его не спрашивал, вскочил и сказал, что, будь он женихом Тины, он бы с этим архитектором сам расправился. И лицо у него было такое зверское…

— А у меня, заметьте, жениха и нет вовсе. Но я ему об этом говорить, конечно, не стала, — уточнила Тина, пристально глядя на Сантамарию.

Тот отвел глаза.

— Когда он вышел из ресторана? Сразу после Гарроне?

— Нет, еще немного посидел.

— Что это за тип?

— Темноволосый, низенький, совсем молодой.

— Он что, со странностями?

— Да как вам сказать? Их ведь никогда не разберешь… Вечно с ножом в кармане, вечно твердят о чести, о праве на уважение… Мне они все кажутся странными.

— Но он не знал архитектора, — вмешалась Валь-д'Эльса. — А значит, и адреса его не знал.

— Если он тоже с виа Мадзини, то мог и знать, — заявила хозяйка ресторана. — Там полно южан.

Сантамария встал.

— Спасибо вам за все. На всякий случай оставлю вам номер телефона. Если этот претендент в женихи снова появится у вас, позвоните мне, хорошо? Ведь всякое бывает.

Тина откинулась на спинку стула и притворно-ленивым жестом сплела руки над головой. Ее грудь предстала Сантамарии во всей своей обнаженной красоте.

— Вам на службу позвонить или домой? — спросила она, полузакрыв глаза.

3

Подавив свое разочарование, синьор Воллеро подумал, что вообще-то заполучить еще одного знакомого в полиции совсем неплохо. Неприятности из-за неосторожной покупки могут случиться с каждым, хотя он обычно покупал исключительно картины с «честным прошлым».

Увы, он мало в чем мог помочь комиссару. Конечно, он отлично помнит вечер, когда было совершено преступление. Несостоявшаяся продажа картины «Леда» по вине этого кретина Гарроне до сих пор наполняла его желчью. Лично для него именно в этом заключалось истинное «преступление», и он долго жаловался Сантамарии на человеческую глупость.

Сантамария всем своим видом показал, что в полной мере оценил изящную и, в сущности, скромную чувственность «Леды», а затем принялся с искренним интересом рассматривать другие картины. «Похищение Европы» его не слишком впечатлило: картина, конечно, эффектная, но, честно говоря, не шедевр. У «Двух Диан» он постоял всего несколько секунд, зато на картине «Венера и Марс» от его внимания не ускользнули чудесные цветы слева на переднем плане. Вдруг он прервал разговор с синьором Воллеро и направился к лучшему экспонату — маленькой, размером 14 на 16, выполненной в голубых тонах картине Поленбурга. На ней были изображены руины замка и нимфа.

— О, это просто великолепно! — воскликнул он.

— Вы находите? — Синьор Воллеро улыбнулся широко, бескорыстно.

— Глядя на нее, я припомнил, что во Флоренции, во дворце Питти, есть, кажется, небольшой зал, в котором выставлено примерно двадцать похожих картин. Они ведь тоже работы Поленбурга? — спросил Сантамария.

— О да! — радостно воскликнул Воллеро. — Именно его!

Он был счастлив. Дело делом и выгода выгодой, но, в сущности, не так уж ему было важно непременно продать все эти картины. Половину удовольствия он получал, разыскивая их по всей Европе, вторую половину — когда слышал похвалы знатоков, возгласы восхищения, которые и были признанием его неустанных трудов. Подумать только, в городе, где подлинная аристократия почти вывелась либо совершенно разорилась, а те, кто еще обладали средствами, могли часами стоять, задрав голову, перед тремя кубами из пластика со свечой внутри, нашелся человек, оценивший его по достоинству. И кто же — комиссар полиции да вдобавок южанин!