Мартин-Плейс - Дональд Крик

— Ну, Дэнни, как вам нравится ваша работа?

Дэнни заколебался и вновь услышал слова Риджби, выражавшие его собственную внутреннюю потребность. Сердце его забилось, и он сказал:

— Та работа, которую я делаю сейчас, мистер Рокуэлл, мне не нравится, но я надеюсь, что позже она откроет передо мной возможность заниматься делом, которое мне понравится.

Затянувшись сигаретой, Рокуэлл спросил с недоумением:

— А почему вам не нравится ваша теперешняя работа?

Стоя у основания утеса, Дэнни поглядел на вершину: подъем на нее казался еще более трудным теперь, когда его предстояло начать.

— Слишком мало самостоятельности, — сказал он. — Это все механическая работа и очень простая.

«О наивность и порывистость юности!» — подумал Рокуэлл и едва удержался от вздоха.

— Сколько вам лет, Дэнни?

— Почти восемнадцать.

Управляющий кивнул. Он словно признал, что подобный возраст заслуживает обдумывания. А потом мягко спросил:

— Не кажется ли вам, что для самостоятельности у вас еще хватит времени?

Время! А сколько именно времени? Это ведь тоже жизненно важно.

— Времени не так уж много, мистер Рокуэлл. И ждать нетрудно, когда знаешь, чего ждешь. Но мне ведь ни разу прямо не сказали, на что я могу рассчитывать.

О господи! Да если каждый станет претендовать на твердые гарантии своего будущего, это приведет к дичайшему хаосу, подумал Рокуэлл. Впрочем, все, пожалуй, и претендуют именно на такие гарантии. А у этого мальчика хватило логики и честности облечь свое желание в слова.

— Скажите мне, — потребовал он, — на что, собственно, вы хотели бы рассчитывать?

Дэнни начал карабкаться на утес. Он поднимался медленно, нащупывая надежную опору.

— На возможность показать, на что я способен, мистер Рокуэлл, — он замолчал и уставился на свои колени; как выразить самую суть того, что ему нужно? — Дело не в том, чтобы получать большое жалованье, — сказал он. — И не в том, чтобы получить право называться тем-то и тем-то. Необходимо верить, что ты делаешь нужное дело, а иначе к чему все это? И здесь я как раз и хочу найти для себя нужное дело. Так могу я на это рассчитывать?

— Да, — не задумываясь, ответил Рокуэлл, — Безусловно. — Опершись локтями о стол, он всматривался в горевшее оживлением лицо, лицо поколения, которое больше не было для него потеряно. Ведь только что лейтмотив всей его жизни был сформулирован этим невероятно юным мальчиком. — Я рад, что вы сказали это, Дэнни. Когда вы узнаете больше и поймете сущность «Национального страхования», перед вами откроется возможность конструктивной деятельности. Мы играем важную роль в жизни нашей страны, и, во всяком случае, я могу заверить вас, что здесь делается нужное дело, — он испытывал почти отеческую благодарность за предоставленный ему случай высказать все это. И ему хотелось продолжать. Он еще больше наклонился над письменным столом. — Находить удовлетворение в своей работе — это и значит жить. Все прочее — всего лишь существование. Именно это вы уже и поняли. Такая вера вещь сугубо личная. Следуйте ей, и она, возможно, приведет вас в это кресло. Ничего лучшего я не могу вам пожелать. Но я хотел бы посоветовать вам не требовать слишком многого слишком рано.

Когда Дэнни вышел от управляющего, ему хотелось свистнуть, рассмеяться, запеть. Об этом разговоре надо будет рассказать Риджби. И Поле. Каждое слово навеки запечатлелось в его сознании — ведь это же поворотный миг всей его жизни!

В кабинет управляющего вошел Льюкас и, источая тактичное молчание, направился к своему столу. До чего же типично, подумал Рокуэлл, и до чего фальшиво! Он сказал:

— Мальчик, конечно, ничего не знает.

— Как и следовало ожидать. Боюсь, это неразрешимая загадка, — и, словно не желая упустить хотя бы малейшую возможность ее разрешения, он задумчиво добавил: — Нет ли оснований полагать, что Риджби страдает какой-нибудь манией? Он ведь мог подобрать ключ к сейфу — даже много лет назад. Впрочем, готов признать, что это представляется мне маловероятным.

— И очень хорошо, — Рокуэлл был резок. Уж лучше так ничего и не узнать, чем выслушивать Льюкаса в роли сыщика-любителя. — Я побеседовал с О’Рурком. Мне кажется, этот мальчик подает надежды.

— Он очень добросовестен, — ответил Льюкас. — Многообещающий тип характера.

— В таком случае нам следует присмотреть, чтобы это не пропало втуне. — Взяв блокнот с записями, предстоящих дел, он начал его перелистывать. — Будьте так добры, Мервин, подождите прибытия полиции у мисс Стайлс, — сказал он. — В курс дела их введете вы.

Когда Льюкас вышел, Рокуэлл встал и направился к окну. Он думал: этого человека не следовало бы назначать на должность, связанную с выработкой курса, которого будет придерживаться компания. Он, безусловно, надежный помощник, но иногда чувствуется, что его сдержанность — только маска, скрывающая критическую усмешку и даже презрение. А жаль, потому что он удивительно работоспособен и прекрасный специалист.

Но безнадежно узок. Для Льюкаса нет и не может быть причины или результата, если их нельзя выразить черным по белому в годовом балансе, для него невозможна победа принципа над экономическими требованиями, для него не существует идеала выше служения собственным целям. Здесь, в своем собственном кабинете, Рокуэлл уже ощущал неприметные изменения былого порядка. И винил в этом себя. За все долгое время своего пребывания на посту управляющего он никогда не встречал явного противодействия и правил самодержавно — сам себе хозяин и хозяин тех, кто осуществлял его политику. Нет, ему следует получше узнать людей, проталкивающихся теперь на должности, которые открывают путь к его креслу. К этому времени он должен был бы уже хорошо знать своего преемника. О’Рурк лет через двадцать? Слишком долгий срок, чтобы серьезно взвешивать такую возможность. Но только не Льюкас. Если он позволит Льюкасу остаться, то через три-четыре года окажется во власти оккупирующей державы, чьи принципы ему глубоко отвратительны. А сколько еще служащих «Национального страхования» посмеиваются про себя, как Льюкас? Он испытывал дружескую теплоту единомышленника к мальчику, который сам, без подсказки, заговорил на его, Рокуэлла, языке, и почувствовал глубокое сожаление, что времени так мало и он в лучшем случае успеет только, направить его на правильный путь и пожелать ему удачи.

32

Ослепительно солнечный день, теплый песок, седой прибой. «Пошли, Дэнни!» И бегом по пляжу, прочь от остальных: Руди и Джеффа, Бетти и Гей — от всей компании Полы, пусть загорают на полотенцах. И красная машина Руди на набережной, вызывающая горькое воспоминание и злость, теперь заглушенные солеными брызгами, криками и смехом.

А еще раньше — знакомство, тоскливое ощущение одиночества среди этой веселой болтовни и поддразнивания: чужак в незнакомом мире. Где центр — Пола, отодвигающая Бетти и Гей на второй план; а Руди и Джефф — оба старше, чем он, загорелые, запанибрата с девушками; нм ничего не стоит растянуться на песке, положив голову на колени кому-нибудь из девушек или даже придвинуться вплотную, обнять. Джефф, подхватив Гей на руки, тащит ее в воду; всплеск, визг: «Джефф, прекрати! Сейчас же прекрати!»

«Лови!» Взлетевший в воздух мяч, мягкий удар о его ладони и… «Эй, Дэнни, мне!» — кричит Джефф. Возглас Полы: «Дэнни, бросай его мне, Дэнни!» И он бросает мяч Поле, Джефф кривит губы, девушки неуклюже кидают мяч друг другу, стараясь удержать его у себя, но Джефф выхватывает его у Полы и бросает Руди, подальше от девушек — и больше они не доверяют его Дэнни.

И вопрос Гей: «Где вы живете, Дэнни?» — «Глиб». Сегодня это название звучит по-иному, как и его голос — голос чужака, пещерного жителя, попавшего в страну особняков, газонов и садов.

И вопрос Руди: «Вы работаете в этой страховой конторе вместе с Полой, как я слышал. Уж не попахивает ли здесь нежным романом между клерком и машинисткой, а?» И оглушительный хохот Джеффа, и Пола, набравшая пригоршни песку, чтобы рассчитаться с ними обоими: «Мы с Дэнни понимаем друг друга, вислоухие тупицы!» И пригоршни песка — часть их шутки, шутки, принадлежащей только им.

Когда они с Полой вышли из воды и пошли по пляжу, она спросила:

— Что, собственно, происходило сегодня утром в «Страховании», Дэнни-Дэн? Что-то сверхсекретное?

И Дэнни, лишь на секунду вспомнив об осторожности, рассказал ей о краже.

— Да-а! — сказала она. — Сейф был взломан?

— Как будто нет. Но деньги исчезли.

Ее глаза широко раскрылись.

— А у кого есть ключи от сейфа?

Дэнни загнал в подполье воспоминание о том вечере, когда он отдал ключ Риджби, — подозрение, которое он навсегда утаит ото всех. Он сказал:

— Только у Лори Джаджа, насколько мне известно.

— Сколько украдено?