Царское прошлое чеченцев. Наука и культура - Зарема Ибрагимова

Петербург. Житель села Шатой просил купить музей высланные предметы и ещё предлагал для продажи старинные, разнообразные монеты. Между М. Гаирбековым и музеем завязалась переписка, о результатах которой нам неизвестно457.

Кавказ давно привлекал научный мир своей непознанностью, но исследователям мешали военные действия, проводившиеся там. Как это ни прискорбно, мы можем констатировать, что широкомасштабные грабительские раскопки на Северном Кавказе начались в XIX веке с приходом российских войск. В большинстве случаев изделия из драгоценных металлов продавались ювелирам и переплавлялись, лишь малая толика их попадала в частные коллекции, либо музеи. В тот сложный период музеев на Кавказе почти не было458. Так, например Терский областной музей (г. Владикавказ) был основан только в 1897 году459. Из полицейских управ и волостных правлений «древние вещи» и клады, поступавшие по постоянно подтверждающемуся указу Петра I, при отсутствии местных музеев, переправлялись в губернские статкомитеты. Очень часто полицейские управления занимались разбором дел, связанных с обнаружением археологических предметов, их хранением и отправкой в Археологическую комиссию или Ставропольский губернский статкомитет. Через полицейские управления чаще всего и рассылал свои запросы Ставропольский комитет, выполняя различные поручения Императорской Археологической комиссии, Московского археологического общества и Кавказского общества истории и археологии. Уже на I Археологическом съезде в 1869 году был поставлен вопрос об участии статистических комитетов в сборе сведений о памятниках древности и предложена программа их изучения. В начале XX века Ставропольский статкомитет получал циркуляры МВД, в которых предписывалось присылать все исторические сведения о губернии, а также результаты проводимых членами комитета историко-археологических и этнографических исследований. Так, в 1901 г. вышел циркуляр МВД за номером 10 «О собрании сведений о всех имеющихся в губернии остатков древних замков, крепостей и других зданий древности»460. В Ставрополе Кавказском было открыто епархиальное церковно-археологическое общество. Целью Общества было всестороннее изучение церковно-религиозной жизни в пределах епархии «в начале христианской жизни на Кавказе»461

На всем протяжении Кавказской войны российские власти старались не трогать «святых мест» – ни «язычески», ни исламских. Отношение к ним было подчеркнуто миролюбивое. Комитет министров в 1833 г. даже изъял «магометанское» население региона из переписи, указывая, что это «может нарушить водворяемое на Кавказе спокойствие». Командующий войсками Кавказской линии и начальник Кавказской области в 1831–1837 гг. генерал А.Л. Вельяминов в проекте «Правил для управления покорными горцами северных покатостей Кавказа» декламировал: «горцам предоставляется совершенная свобода следовать Магометанской или другой какой-либо вере. Никто не должен принуждать их к перемене веры или делать за веру какие-либо притеснения». Никаких ограничений по «святым местам» ислама и паломничеству к ним не установлено и в «Положении об управлении Кавказской Армией» 1858 г., сыгравшем большую роль в «умиротворении горцев»462.

Первое упоминание о монетных находках в Центральном и Восточном Предкавказье в годы Кавказской войны известно из рапортов и донесений. Так, в 1832 г. известный востоковед и нумизмат Х.М. Френ описал ряд монет, обнаруженных на правом берегу реки Терек. Кроме монет эпохи Золотой Орды находили также и древние европейские монеты. Первая находка золотых древнегреческих монет в Ставропольской губернии относится к 1836 г. Деятельный коллекционер-любитель полковник Д.В. Вырубов (он был казачьим офицером, в одно время начальником Нальчикского округа) продал в 1897 году Археологической комиссии ряд античных и византийских монет, происходивших из разных пунктов Балкарии. Найденные монеты из исследованных памятников попадали в Кавказский музей в Тифлисе, но были случаи, когда найденные монеты попадали в музеи Европы. Так, П.С. Уварова упоминает о найденной у села Кобан в катакомбе Сасанидской монете VI века, которая была перекуплена представителями Венского музея463.

В 1844 году в горах Чечни военный отряд, строя крепость у Чахкиринского аула нашел большой каменный крест. Он был высечен из глыбы известкового камня и, повидимому, привезен сюда. Во время Чеченской войны, в 2001 году, заместитель начальника Северо-Кавказского регионального управления Федеральной пограничной службы РФ генерал-майор В.И. Городинский передал в Ставропольский государственный краеведческий музей им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве интересную находку. Доспех, состоящий из сложного боевого оголовья и кольчатого доспеха, был обнаружен в Аргунском ущелье Чеченской Республики, в районе дислокации Итум-Калинского погранотряда. Самое раннее свидетельство бытования такого доспеха на Северном Кавказе мы можем видеть на рисунке Я. Потоцкого конца XVIII в.: знатный чеченский воин одет в кольчатый доспех, очень схожий по покрою с найденным в земле российскими военными в Итум-Калинском районе. Обнаруженный в 2001 г. итум-калинский панцирь датируется 2-й пол. XVIII–XIX в., а весь комплекс защитного вооружения – началом Кавказской войны, на что указывает религиозный орнамент боевого оголовья464.

Первые официальные археологические раскопки на Северном Кавказе и Кавказские археологические съезды

Первые официальные археологические раскопки на Северном Кавказе были проведены в 1849 году А. Фирковичем, представителем Русского археологического общества. В Чечне же, в 1850 году у крепости Воздвиженской на реке Аргун (близ современного села Старые Атаги) во время строительных работ были найдены бронзовые и железные предметы. С этих находок и начинается археологическое изучение Чечни465. В 1871 году известный кавказовед А.П. Берже представил II Всероссийскому археологическому съезду записку об археологии Кавказа. В то время это была сенсация. Изучению мусульманских древностей было уделено существенное внимание лишь на IV Казанском съезде в отделении «древности восточные», причем значительную часть вопросов (из разряда «древности мусульманские») составили вопросы истории Волжской Булгарии и этнографии поволжских татар.

В программе Тифлисского съезда был поставлен лишь один вопрос, аккуратно выделенный в отдельный раздел «древности мусульманские» – про особенности погребального обряда мусульманского населения Кавказа466. Археологический съезд, состоявшийся в 1881 г. в Тифлисе показал, «как много жатвы для серьезной научной работы на Кавказе и как мало жнецов»467. Как справедливо отмечает Е.И. Крупнов, «поворотным моментом в изучении археологии Северного Кавказа явился V Археологический съезд, состоявшийся в 1881 году в Тифлисе. Его влияние на общее развитие историко – археологического и этнографического изучения всего Кавказа в дореволюционный период России было исключительно велико». В частности, начался бурный процесс накопления археологического материала благодаря учёным, работникам музеев, краеведам и коллекционерам – Г.Д. Филимонову,

В.Б. Антоновичу, А.С. и П.С. Уваровым, А.А. Руссову и другим468. Наиболее распространенным было восприятие Археологического съезда, основанное на традиции уважения к науке и просвещению, особенно сильной в 1860-70-е гг. Обозреватели с восхищением писали о приехавших ученых, публичных заседаниях, усердно посещавшихся публикой. V Археологический съезд был назван одной из газет «недельным пребыванием университета в Тифлисе». Украшением съездов были выставки. Археологические съезды действительно становились просветительским мероприятием, беспрецедентным для российской провинции469.

В 1874 году М. Смирнов выступил на страницах газеты «Кавказ» с предложением Археологическому обществу работать над этнографией Кавказа параллельно с Географическим и при участии Медицинского общества. В своей статье он настаивал на невозможности основывать классификацию происхождения народов по изучению особенностей языка как элемента слишком непостоянного и призывал больше внимания уделять физическим и психологическим чертам кавказских горцев. С возражениями по этому поводу выступил Г. Загурский, который находил «странным, что здешнему Археологическому обществу, находящемуся еще в пеленках, приняться за антропологические исследования». «Да и дело ли археологии браться за исследование анатомо-физиологических признаков живых субъектов» – добавлял он. Его оппонент, М. Смирнов, привел для сравнения положение во Франции, где уже удалось в то время составить карты народонаселения по показателям роста людей. В Европе, как правило, эти исследования проводились во время рекрутских наборов и при приеме больных в лечебные учреждения. На Кавказе он предлагал организовывать научные экспедиции для антропологических исследований населения470. Однако предложение М. Смирнова не нашло поддержки у археологов.