Снега Колорадо - Кристина Ролофсон

— Замолчи! Ты не знаешь, о чем говоришь!

— Ты живешь здесь, а твой дом в горах гниет. — И я не знаю, о чем говорю?! — у нее задрожал голос. — Продай его, сожги или вернись в него — но пусть твоя жизнь продолжается.

Дэн, стиснув губы, указал на дверь.

— Уходи!

— Я уйду. Но вы с Анной могли бы поехать вместе со мной. Мы поселились бы в Нашвилле, вместе бы ездили в турне. Это еще не поздно сделать. — Джесс посмотрела в его потемневшие глаза, и ее гнев рассеялся. — У нас получилось бы, если бы мы хотели жить вместе. — Ее глаза наполнились слезами, но она смахнула их, надеясь, что Дэн ничего не заметит. — Знаешь, ты никогда не говорил, что любишь меня. По-моему, ты просто меня не любишь.

Дэн долго молчал, затем промолвил:

— Да, наверное, не люблю.

Джесси, отворив дверь, вышла в коридор и обернулась.

— Все очень плохо, потому что я люблю тебя, шериф. Очень люблю, черт побери.

Джесси захлопнула дверь и не оглянулась, услышав, как она открылась. Она знала, что Дэн смотрит ей вслед; она буквально чувствовала затылком его взгляд. Но она не обернулась. Если хочет остановить, достаточно просто окликнуть ее.

Но единственным звуком в коридоре были приглушенные ковром ее шаги. Она поспешно спустилась вниз и вышла. О том, что она плачет, Джесс поняла лишь тогда, когда пронизывающий декабрьский ветер обжег ее влажные щеки.

Пора возвращаться домой.

— Эта песня точно будет хитом. Наверное, ее можно сделать заглавной песней альбома.

Джесс едва взглянула на листы нотной бумаги, которые показывал ей Билли.

— Как скажешь.

— Я заказал на понедельник студию звукозаписи и договорился с музыкантами.

— Замечательно.

— Но мы не будем записывать все песни сразу. — Билли раскрыл другую папку. — Например, над этой стоит поработать. Она немного затянута в середине, и слова нужно переделать.

— Хорошо.

Билли пристально взглянул на нее.

— Ты ведь не знаешь, о чем я говорю.

— «Небеса в полночь», — ответила Джесси. — У меня не получилась середина, так?

— Верно. — Сдвинув ковбойскую шляпу на затылок. Билли откинулся на спинку кресла. — Не хочешь рассказать, что стряслось?

Джесс взяла чашку, попробовала холодного кофе.

— Не хочу.

— В Колорадо случилось что-то такое, о чем мне следует узнать?

— Нет.

— Значит, дело в мужчине, — вздохнул Билли. — Я посмотрел твою музыку. Не знаю, когда ты сочиняешь лучше: когда счастлива или когда в отчаянии. От последних песен у меня едва не разорвалось сердце. Я точно не могу ничем помочь? Хочешь, отправлю ему билет до Нашвилла?

— Он не возьмет. — Джесси снова уставилась в ноты. — Давай лучше поговорим о том, кто будет делать снимки для обложки альбома.

— Тебя придется сильно гримировать. Выглядишь ты просто ужасно.

— Спасибо. Билли нахмурился.

— Ты все еще собираешься выступать в Колорадо?

— Да. Я дала слово.

— Группу возьмешь?

— Нет. Полечу одна. Меня не будет всего один вечер.

Она не станет высматривать Дэна в зрительном зале, но, наверное, поздоровается с Бесс.

И с Грейс, и с Амосом. Может быть, выпьет чашечку кофе у Мейзи перед тем, как вернуться в аэропорт.

Может быть, сердце у нее и не разорвется.

Не обращая внимания на озабоченное лицо Билли, Джесси сделала вид, что поглощена нотами. Ей не хотелось обсуждать, почему она не может есть, спать и строить планы на летние гастроли. Ей не хотелось отвечать ни на какие вопросы. Она хотела иметь лишь музыку, Дэна и Анну. Писать песни и жить в Колорадо, но желание это было неосуществимо.

Дэн не любит ее, и с этим ничего нельзя поделать. Как поется в песне: «Я не могу заставить тебя полюбить меня».

Жаль, не она написала эту песню. Этими словами все сказано. Она любит Дэна Макадамса, но не в силах изменить себя и то, чем она занимается. Вот и все. Закрыв уши руками, чтобы не слышать рассуждения Билли по поводу обложки альбома, Джесси старалась не залить слезами Ноты своего будущего хита.

— Грустно здесь, правда? Передай мне сливки. Пододвинув Амосу вазочку, Дэн снова углубился в изучение утренней газеты. Стул слева от него, где обычно сидела Джесси, теперь занимал грузный незнакомец, постоянно чихающий и сморкающийся. Дэн поднял газету выше.

— Джесси тебе не звонила?

— Нет.

— А мне звонила, — гордо объявил старик. — Вчера вечером.

Дэн еще глубже уткнулся в газету. Он отдал бы все, лишь бы услышать ее голос.

— Она будет здесь двадцать третьего. Прилетит утром и сразу же поедет в Голд-Сити. Я предложил встретить ее, но она сказала, что не хочет обременять меня.

— Очень мило с ее стороны.

Дэн отложил газету, понимая, что ему все равно не удастся прочесть прогноз на предстоящие футбольные матчи.

— Ты уже купил билеты? — кудахтал Амос. — Их расхватывают, словно горячие пирожки. Говорил же, эта девчонка соберет полный зал.

Дэн нахмурился. «Эта девчонка» была причиной многих его бессонных ночей.

— Что ж, это у нее хорошо получается. Ну, мне пора на работу.

— В это время года в гостинице не может быть много приезжих, — заявил старик. — И никаких чрезвычайных происшествий не было. В городе сейчас тише, чем в церкви. Выпей еще чашечку кофе, поболтай со мной.

Дэн не хотел кофе, не хотел разговоров о Джесси, но он не собирался обижать старого друга. Мейзи снова наполнила ему чашку, и он вернулся к Амосу.

Амос откашлялся.

— Я давно знаю тебя, еще с тех пор, как вы с Уэйдом были детьми. Я знал ваших отца и мать, я помню, как ты женился, уехал отсюда и вернулся, чтобы похоронить брата и Сюзи.

— Амос, я…

Старик поднял вверх морщинистую руку.

— Знаю, сынок. Ты не хочешь говорить о прошлом, и я тебя нисколько не виню за это, но тебе нужно двигаться вперед, и я — тот человек, который говорит тебе об этом.

Дэн молча ждал. После завтрака он вернется в гостиницу и будет сидеть у себя в кабинете. Поправимся: в кабинете Уэйда. Он будет притворяться, что работает, стараясь не думать о сероглазой блондинке с улыбкой, от которой у него подгибаются колени, и голосом, покорившим его сердце.

— Ты позволил ей уехать. — Они оба прекрасно знали, кого имеет в виду Амос. — На мой взгляд, большая ошибка. — Амос принялся за кофе, словно собираясь с мыслями. — Я тоже похоронил жену. В том же году, что и ты, и с тех пор не проходит и дня, чтобы я не скучал по ней, вспоминая, как она бранила меня.

— Она готовила великолепное овсяное печенье.

— Да. Самое вкусное, — вздохнул Амос. — Так вот, главное — ты должен идти дальше. Когда станешь таким старым, как я, похоронишь многих друзей и большинство родных, а также кое-кого из молодых, кто обязан был тебя пережить, ты поймешь, что я имею в виду.