Голова Путешественника - Николас Блейк

– Не могу с тобой согласиться, но все это чрезвычайно интересно.

– Вот почему я говорю, что убийство всегда безрассудно. Или скажем так: всякое убийство – это акт безумия, наступающего постепенно или мгновенно, не имеет значения. Убийца больше не владеет собой; внутри него сидит другой человек, который принуждает его совершать насилие над самим собой не в меньшей степени, чем над жертвой. Ну а по прошествии времени… знаешь, я могу представить себе, что, убив человека, я через год совершенно искренне не верил бы, что пережил это не во сне, а в реальности. Как только затянется рана, нанесенная самому себе собственным актом насилия, – а природа в таких случаях действует быстро, – я буду жить и заниматься своими делами точно так же, как любой другой гражданин.

Найджел шел по дороге в Ферри-Лейси, и слова Пола Уиллингхэма не выходили у него из головы. Он поужинал на ферме и договорился, что Пол пригласит Ванессу Ситон погостить у него, если дела в Плаш-Мидоу пойдут совсем плохо, – а Найджел этого сильно опасался. Вспоминая разговор с Полом, Найджел отметил про себя, что тот нес много околесицы, но, сам того не подозревая, в одном отношении попал в самую точку.

Предумышленное или нет? Предположим, что убийство Освальда Ситона было предумышленным. Что из этого следует?

Первое: убийца должен был знать, что Освальд жив и вернулся в Англию. Второе: если убийца знал о том, что произошло между Освальдом и Марой, он мог быть уверен, что Освальд постарается скрыть свое появление в этих местах из простого чувства самосохранения. В Плаш-Мидоу о преступлении Освальда не знали только Финни Блэк, Ванесса и, может быть, Лайонел. Ванессу можно сразу исключить, Финни слишком неполноценен умственно, чтобы спланировать убийство, у Лайонела нет мотива – если только он не разузнал про Освальда и Мару. Третье: убийца, если ему была известна эта тайна, имел, так сказать, идеальную жертву – человека, который уже десять лет числится в покойниках, который сам боится раскрыть свое инкогнито. Но зачем, – эта мысль как гвоздь засела у него в мозгу, – зачем было убивать его в Плаш-Мидоу, в единственном месте в мире, где «неопознанный труп» может ассоциироваться с Освальдом Ситоном, исчезнувшим десять лет назад? Из этого с неумолимой логичностью следовало, что именно потому, что Освальд был убит в Плаш-Мидоу, убийство не могло быть предумышленным.

И сразу же вся сложная и непонятная мозаика этого дела представилась Найджелу в ином свете. Запланированное убийство представлялось ему теперь немыслимым, если только убийцей не руководило чувство мести или опасение за собственную судьбу. А это значит, что Освальд мог погибнуть, скажем, в результате неожиданной ссоры, или несчастного случая, или даже, – почему-то подумал Найджел, – простого испуга, шока, вызванного неожиданной встречей в такую мрачную ночь, полную грозовых раскатов, – встречей с человеком, которого убийца имел все основания принять за привидение…

На следующее утро, часов в десять, Найджел направлялся к старому амбару. Проснулся он рано, и в голове у него беспрестанно звучала одна фраза – звучала так ясно, будто ее только что прошептали ему в ухо: «У нас у всех тогда Освальд не выходил из головы». Так говорил Реннел Торренс, пытаясь объяснить, почему его привела в такой ужас вылепленная Марой глиняная голова Роберта. Как тогда заметил Найджел, к величайшему смущению Реннела, это объяснение никак не соответствовало обстоятельствам, потому что в то время никому, кроме, естественно, убийцы, не могло быть известно, что убитый – Освальд Ситон. Однако если бы оказалось, что Реннел виделся с Освальдом в ту роковую ночь, его смятение от того, что скульптурный портрет так сильно напоминал Освальда, стало бы вполне объяснимо. Но он сказал: «У нас у всех тогда Освальд не выходил из головы». Было ли слово «все» обыкновенным фразеологическим оборотом – или, может быть, оно подтверждало абсурдное предположение Пола Уиллингхэма, что все жители Плаш-Мидоу сговорились, чтобы убрать Освальда?

«Э нет, – подумал Найджел, – так не пойдет; я же сам вчера вечером пришел к выводу, что убийство Освальда не было предумышленным. Да, но хорошо продуманные усилия, предпринятые, чтобы скрыть следы преступления, вполне могли быть делом рук всей компании. Непредумышленность еще не означает, что не было сговора. Сколько же, в таком случае, в этом преступлении соучастников? Соучастников, помогавших убийце после убийства? Господи, ерунда какая-то!» – не выдержал Найджел, вспоминая милый семейный завтрак, на котором присутствовал всего час назад: Лайонел и Ванесса подшучивали друг над другом, Джанет Ситон строила планы на день – она предложила устроить пикник; ее муж, сидя во главе стола и улыбаясь детям, расспрашивал Найджела о Поле Уиллингхэме, а потом встал и, не допив кофе, быстро поднялся к себе наверх, чтобы продолжить работу над нетерпеливо дожидавшейся его поэмой. Ни один из них не проявил озабоченности или даже любопытства по поводу заявления, которое, как накануне вечером оповестил их Найджел, Реннел Торренс должен был сделать этим утром. Единственное, что их тревожило, это погода: она начинала портиться, собиравшиеся на небе облака угрожали запланированному пикнику. Не успел Найджел войти в амбар, как по крыше застучали первые капли дождя.

Суперинтендант Блаунт был уже там, а с ним один из людей инспектора Гейтса, пришедший сменить сержанта Бауэра. Блаунт расчистил место на одном из заваленных барахлом столиков. Реннел Торренс, сидевший развалясь в плетеном кресле, демонстративно отвернулся от Найджела, когда тот вошел в студию. Со второго этажа доносился шум пылесоса. По стенам стыдливо жались пестрые претенциозные полотна Реннела – следы впустую прожитой жизни.

– Давайте начнем, – сказал Блаунт и произнес положенную в таких случаях официальную формулу о необходимости придерживаться правды и только правды.

Как это похоже на серьезную хирургическую операцию, подумал Найджел: у Блаунта на лице непроницаемая бесстрастная маска; все страшно напряжены; дряблое, мертвенно-бледное лицо Реннела Торренса напоминает лицо пациента под общим наркозом. Это была операция по извлечению осколка правды, отравляющего организм больного.

– В ночь с четверга на пятницу… – Так началось заявление Реннела, и потекла размеренная беседа: вопрос – ответ, вопрос – ответ, – неторопливая и обстоятельная до умопомрачения.

В ту ночь Реннел долго не ложился, а Мара, наоборот, ушла к себе пораньше. Приблизительно в десять минут первого художник услышал, как кто-то тихо стучит во французское окно. Оно не было заперто, и ночной гость вошел в студию. Реннел не сразу узнал его – он признался, что был несколько пьян; а кроме того, он никогда не видел Освальда Ситона без бороды.

Нет, он вовсе не ждал Освальда; какого черта он мог его ждать, если всем было известно, что Освальд уже десять лет как мертв? Нет, он не поддерживал с ним связи. Когда Освальд появился перед ним, это поразило его, как гром среди ясного неба.

– Вот и я, – заявил Освальд первым делом. – Воскрес из мертвых. Представляю, сколько радости я вам всем доставлю. Как насчет выпить? У меня была долгая прогулка.

– Налейте себе сами. Но откуда, черт побери, вы взялись?

Реннел обратил внимание на то, что Освальд, наливая себе виски, не снял перчаток.

– Как вы знаете, самоубийства я не совершал, – отозвался Освальд. Немного поболтался по миру, сменил имя, работал в Малайе, когда туда пришли япошки. Три года лагеря для военнопленных. Теперь, Торренс, меня тюрьмой не испугать. Предлагаю вам все забыть – что было, то было. Вы увидите, что я не менее щедр, чем мой братец. Я целиком и полностью полагаюсь на вас; надеюсь, ваша – как ее там – Мара не начнет болтать?

Найджел заметил, что по какому-то зловещему совпадению в этот самый момент наверху замер шум пылесоса. Сквозь французское окно было видно, что дождь расходится всерьез. Джанет Ситон в длинном темно-синем макинтоше шла от дома по подъездной аллее. Найджел снова повернулся к Реннелу Торренсу.

– Я понял, – говорил тот, – Освальд считает, я с самого начала знал, что его самоубийство было инсценировано, и с тех пор шантажировал Роберта.

– А это правда? – осведомился Блаунт.

– Боже мой, конечно, нет. Спросите Роберта, если мне не верите. Мара рассказала мне вчера, что говорила об Освальде со Стрейнджуэйзом. Так что вам известно, почему он уехал из страны.

– Что же было дальше?

– Я удивился, как только ему хватило наглости сюда явиться, и сказал, что лучше ему поскорее убраться подобру-поздорову, пока я не вздул его так, как его в жизни еще не били. Потом я сказал, что он погубил жизнь моей дочери и что я его немедленно сдам полиции.

– Почему же вы этого не сделали?

– Знаете, мне не понравилось, как он сунул правую руку в карман, когда я это сказал. Я боялся, что у него там пистолет. – Реннел зябко повел плечами.