След ангела - Олег Рой

Глядя поверх голов, она словно под гипнозом читала бессмертные строфы, а ее красивые, выразительные пальцы то сплетались в узел, то плавным движением разлетались в стороны, как крылья парящей птицы.

Был вечер. Небо меркло. ВодыСтруились тихо. Жук жужжал.Уж расходились хороводы;Уж за рекой, дымясь, пылалОгонь рыбачий. В поле чистом,Луны при свете серебристом,В свои мечты погружена,Татьяна долго шла одна…

— Вы только представьте себе, какая благодать, какое вечернее успокоение разлиты в природе! — Казалось, она унеслась далеко из классной комнаты и на самом деле видит ту далекую картину. — Девушки-крестьянки закончили свои песни и пляски и тихо, словно сходя со сцены, разбредаются по домам. Рыбаки вытащили свои сети и теперь собрались варить уху. Их костер в сумерках виден издалека, пламя вьется, дым летит к небу — а ни звука оттуда не доносится. В поле чисто — никого уже нет вокруг. Все тихо. И чтобы подчеркнуть эту удивительную вечернюю тишину, Пушкин допускает только один лишь звук — «жук жужжал»! В самих словах этих будто слышится низкое, басовое жужжание. Подумайте сами — громко ли жужжит жук? Его и за несколько шагов уже не слышно. Значит, если слышится жужжание жука, то выходит, что вокруг все тихо, беззвучно… Вслушайтесь на минутку в эту волшебную тишину…

Тут она сделала паузу, подняв кисти рук жестом пианистки. И вдруг в охватившей класс мгновенной тишине раздалось негромкое, но внятное:

— Ж-ж-ж-ж-ж!

Это было настолько неожиданно, что весь класс, словно выйдя из-под власти лирических чар, дружно грянул хохотом. Растерявшаяся Марина Евгеньевна — редкий случай — даже не нашлась, что сказать, только спросила удивленно:

— Ты что?

Ну конечно же, это был не кто иной, как Сазонов, двоечник и отпетый хулиган, только вчера явившийся в школу пьяным и со свежей кровоточащей татуировкой. Возмущению учительницы не было предела. И уже совсем другим, железным голосом она громко произнесла:

— Ты что, Сазонов?

— Да ничего, — он даже не стал подниматься из-за парты. — Вы же говорили — тишина. Вот я и хотел, чтобы все типа услышали, как было тихо и как жук жужжал…

— Как ты смеешь! — Гнев закипел в ее груди. Лицо пошло красными пятнами. — Да как ты смеешь… — Снежная Королева даже не могла найти нужных слов, чтоб объяснить, что именно посмел сделать Сазонов.

Она подошла к своему столу. Оперлась об него руками, будто после такого оскорбления ей трудно было удерживаться на ногах.

— Ну, Сазонов, ну все! Лопнуло мое терпение! Долго я выносила твои проделки, и все тебе сходило безнаказанно. Но на этом — хватит! Баста! Я еще могла бы снести неуважение ко мне, но — к Пушкину! Ко всей русской литературе! Уж это тебе с рук не сойдет!

Санек начал было, уставившись в столешницу парты, бубнить что-то извиняющее, как не раз ему уже доводилось за долгие школьные годы, что-то вроде:

— А что я? Я ничего! Да я не хотел… Я думал…

Но на этот раз бубнеж был совсем не к месту.

— Вон из класса! — сказала, как отрезала, Марина Евгеньевна. — Иди и жди меня возле кабинета директора. Там и поговорим!

Она стояла, как очень красивая статуя, показывая пальцем на дверь. Санек с грохотом вылез из-за парты, скинул тетрадь и учебник в сумку, сутулясь, прошествовал из класса.

Только когда за ним громко хлопнула дверь, учительница немного пришла в себя.

— Итак, начиная со следующего урока мы с вами переходим к Некрасову. Напоминаю, с какими из его произведений вы должны ознакомиться…

Пятнадцать лет назад, в самом начале его работы в школе, с Романом Владимировичем случилась занятная история. В конце учебного года он, молодой учитель, должен был впервые в жизни принимать экзамены у выпускников. А накануне Роман Владимирович с приятелями до поздней ночи яростно резались в преферанс. И вот, когда последняя пуля уже подходила к концу, Роман Владимирович взял на мизере так называемый «паровоз» — аж пять взяток, и оказался в крупном проигрыше.

Друзья-преферансисты посовещались и вынесли вердикт:

— Мы, Ромка, конечно, знаем, что денег, чтобы расплатиться, у тебя нет. Стреляться, как в старых романах, мы тебя не заставим. Но ты за свой проигрыш сделаешь вот что: поставишь на экзамене первым пяти ребятам пятерки, как бы они ни отвечали. Все логично: пять взяток — пять человек по пять баллов. И будем мы тогда в расчете. Как уж ты это проделаешь — твоя забота. Все, а теперь расходимся — баиньки пора.

Плохо спалось той ночью Роману Владимировичу. Сложность его задачи была в том, что заветные пятерки нужно было проставлять не только перед сдававшим экзамены классом, но и перед строгой и внимательной комиссией, которая, конечно, будет тщательно проверять работу молодого учителя. Однако к утру он выработал план действий.

На школьный двор он пришел за полчаса до начала экзаменов и увидел, что почти весь класс уже собрался. Ребята волновались, пересказывали друг другу материал, наскоро листали учебники, обменивались шпаргалками — словом, все как обычно.

Роман Владимирович заранее продумал, к кому из учеников ему надо подойти. Сначала он обратился к девочке — тихой троечнице. Подошел, поздоровался. Спросил заботливо:

— Ну, как? Готовилась?

— Готовилась, — пролепетала она.

— Материал знаешь?

— Ну в общем-то…

Тут Роман Владимирович подпустил теплинку в голос:

— Я понимаю, конечно, что у тебя другие интересы, и физика тебе, как говорится, по барабану. Девочка ты хорошая, и жалко, если случайно получишь плохую отметку. Это тебе многое может в жизни испортить… Поэтому давай договоримся так: ты заходишь в класс в первой пятерке. Отвечать будешь самой первой. А я тебе за храбрость балл-другой накину!

Ну кто бы отказался! Девочка просто расцвела на глазах. Она теперь была уверена, что уж тройка-то ей обеспечена! Закивала и заулыбалась.

Роман Владимирович, пройдя быстрым шагом мимо групп школьников, как коршун на цыпленка, спикировал на другого троечника.

— Ну как? Готовился?

— Готовился…

— Материал знаешь?

— Ну в общем-то…

Роман Владимирович по-отечески обнял его за плечи:

— Я за тебя беспокоюсь. Ты мне давно нравишься своей самостоятельностью, упорством в отстаивании своей позиции… Думаю, надо тебе помочь. А то как бы ты не провалился с треском. Скажи, какой вопрос ты запомнил лучше всего?

— Законы Ома, — отвечал парнишка, густо покраснев.

— Вот и хорошо! Значит, так, слушай, что мы с тобой сделаем. Заходишь в первой пятерке. Берешь билет, как все. Но какие вопросы там будут, неважно, готовишься к ответу по законам Ома. Отвечать выйдешь вторым. Сядешь передо мной и протянешь мне билет. Молча. А я уж сам тогда скажу: «Ага, законы Ома». Сможешь их ответить?

— Смогу, — пролепетал троечник, не веря внезапной удаче.

Остальное было проще — Роман Владимирович подошел к каждому из трех лучших учеников класса и строго потребовал, чтобы он или она выходили отвечать в первой пятерке:

— А то начнете возле дверей друг за дружку прятаться, время тянуть. Нужно, чтобы весь класс видел, что вы — ребята храбрые, готовились, материал знаете. Получите от меня моральную поддержку.

Естественно, никто из них и не думал возражать.

Затем Роман Владимирович прошел в учительскую и сидел там тихо, как мышка, выслушивая последние отеческие наставления более опытных преподавателей.

Ровно в 8.20 приемная комиссия подошла к дверям класса. В коридоре, как стайка перепуганных воробышков, сбились ученики. Как же изменился в этот миг облик Романа Владимировича! Это был уже не заботливый товарищ и не тихая мышка, а грозный рыкающий лев. Он даже стал выше ростом. Голос его разносился по всему гулкому коридору:

— Ну, двоечники, собрались на расправу! Теперь-то вам придется держать ответ за каждое опоздание, за каждую вашу несчастную шпаргалку, за каждую подсказку! Терпели вас, терпели весь год — наконец-то и на нашей улице праздник! Все вам припомнится! Нечего тут глазами хлопать — заходите, начинаем!

Разумеется, ребята задрожали еще сильней. Никто и не пытался приблизиться к двери класса.

— Ну что, до вечера так будем стоять? — продолжал учитель голосом людоеда. — Сейчас по журналу буду вызывать, наугад. Итак, кто у нас в первой пятерке?

Он наугад ткнул пальцем в классный журнал, назвал фамилию троечницы, потом — троечника. Так все пять учеников, с которыми он договорился заранее, прошли в класс — в немалом беспокойстве. Члены комиссии разместились за столом, Роман Владимирович занял почетное место в центре.

Прошло всего минут десять, как он снова подал голос:

— Сколько же можно так сидеть-пыхтеть? Поберегите время и свое, и ваших товарищей. Мы не можем ждать, пока вы тут диссертации напишете. А ну-ка (он назвал фамилию троечницы), иди отвечать! Обещаю за храбрость добавить тебе балл.