Ради нашей любви - Кристин Григ

– Да бросьте! – проворчал Курт. – Никто вас не увольняет. Просто впредь держите язык на привязи и верьте мне, когда я говорю, что вы не все на свете знаете.

– Доверие, repp Рудольштадт, просто так не дается. Его надо заслужить.

– Так, теперь вы начали потчевать меня добрыми советами! Что же замолчали? Договаривайте до конца!

– Вы тоже не все на свете знаете, герр Рудольштадт. Особенно когда речь идет о чувствах женщины.

Курт уже открыл рот, чтобы ответить, но предпочел промолчать, В таком споре ему никогда не выиграть. Обсуждать чувства – еще чего не хватало! Он мужчина, его интересуют только факты.

А факты просты. Его брак – жалкая комедия: он терпеть не может жену, а жена, Бог свидетель, отвечает ему не более нежными чувствами…

Курт купил для Вилли большого плюшевого – нет, не мишку – медведя. Сын пришел от него в восторг. Он играл с новым «другом» весь вечер, а ложась спать, настоял на том, чтобы взять его к себе в постель.

– Папа, большое-пребольшое тебе спасибо!

– Не за что, милый. – Курт склонился над детской кроваткой и поцеловал сына в лоб. – Спокойной ночи, сынок!

– Пап, а почему мама по ночам плачет?

– Что? Откуда ты знаешь?

– Слышал несколько раз. Поздно-поздно ночью. Она плачет совсем тихо, но я все равно слышу.

Курт сглотнул.

– А почему ты решил, что это мама? Может быть, это ветер выл или кошка за окном мяукала.

– Вот и мама, когда я ее спросил, тоже сказала, что и не думала плакать. Но я знаю, это она. – Поколебавшись, Вилли добавил: – Папа, помнишь, я спрашивал, почему вы с мамой не спите в одной кровати? А ты сказал, что мужья и жены не всегда так делают?

– Помню, – кивнул Курт.

– Я спросил у Гельмута. Он говорит, он спрашивал у своей мамы, а она ему сказала, что муж и жена спят в одной кровати, потому что друг друга любят. Папа, а ты, значит, не любишь маму?

Господи, помоги! Откуда у четырехлетки такая проницательность? Как ему удается задавать вопросы, бьющие прямо в цель?

– Что ты, сынок! Конечно, люблю, как и тебя.

– А почему же не спишь с ней вместе? Наверно, она думает, что ты ее не любишь, поэтому и плачет.

О mein Gott! Курт поспешно встал и укрыл сына одеялом.

– Ладно, Вилли, спокойной ночи!

– Спокойной ночи, папа!

Курт потушил свет, вышел, прикрыв за собой дверь, и в раздумье остановился в холле. Что дальше? Жена рыдает по ночам, секретарша считает его идиотом, а четырехлетний сын предлагает решить все проблемы общей постелью.

Возможно, он прав. Быть может, это именно то, что нужно им обоим. Ворваться к Лорелее в спальню, сбросить на пол одеяло, сорвать с нее ночную рубашку…

Курт застонал и прижался лбом к стене.

Что за бессмыслица! Не забывай, Рудольштадт, что она тебя ненавидит. И плачет по ночам, скорее всего, потому, что вынуждена делить кров с ненавистным мужем.

Нет, он поступит по-другому. «Дамское изящество» для нее дороже всего на свете – не считая сына. Быть может, когда она узнает, что он вернул ей компанию, ее сердце откроется для радости?

Глубоко вздохнув, он вышел в гостиную. Здесь было пусто. Лорелея всегда уходила к себе, как только ложился в постель Вилли. Курт остановился посреди гостиной, вдыхая легкий, почти неощутимый аромат ее духов. Ах, как сладко она пахла в ту ночь, когда они любили друг друга… Нет, об этом думать нечего. Любовь тут ни при чем. Это был секс. Просто секс.

Документ, передающий «Дамское изящество» в собственность Лорелеи, лежал у него в кармане пиджака. Курт достал его, разгладил, пересек холл и решительно постучал в дверь ее спальни.

– Да?

– Это я. Я… мне нужно с тобой поговорить.

– А до утра твое дело подождать не может? Что-то сдавило ему горло. Как же она его ненавидит!

– Нет, не может, – коротко ответил он.

За дверью наступило молчание. Затем послышался легкий шорох шелка и щелчок отпираемого замка. При мысли о том, что она запирается от него, Курт ощутил, как в его сердце растет ярость. Но он не позволил ей взять над собой верх. Сейчас не время для ссор. Он пришел с миром.

Дверь приотворилась. Перед ним стояла Лорелея – в терракотовом банном халате, с распущенными волосами, спадающими на плечи густой золотой волной. В этот миг Курт вдруг с пронзительной ясностью ощутил, что любит ее – любил всегда и никогда не перестанет любить.

– Можно войти?

Она молча отступила, и он вошел в комнату.

– Что тебе нужно, Курт? Уже поздно, и… – Я надеюсь, что еще не поздно… Сейчас только девять. Gott, да не смотри на меня так! Я ничего… ничего тебе не сделаю, – неловко закончил он.

– Пожалуйста, объясни, что тебе нужно. Он протянул ей бумаги.

– Вот.

Лорелея вгляделась в документ. Прядь волос упала ей на лоб. Как хотелось ему отбросить эту прядь, зарыться пальцами в чудные волосы, прижаться губами к…

– Что это? – непонимающе спросила она.

– Я выполнил свое обещание. Теперь ты – владелица «Дамского изящества».

– А, спасибо. – Лорелея с безучастным видом отложила бумаги на туалетный столик.

– Спасибо? И все?

– А чего ты ждал? Спокойной ночи, Курт! И она демонстративно распахнула дверь. Но Курт не тронулся с места. Нет, он не позволит выставить себя за порог – по крайней мере, пока не услышит объяснений!

– Подожди. Может быть, ты не поняла? Я передаю тебе в собственность…

– Да, я все поняла. Спокойной ночи!

– Нет, подожди минуту! – На щеке его задергался мускул. – Ради этого ты вышла за меня замуж, помнишь? Чтобы сохранить за собой «Дамское изящество»!

– Еще раз спасибо. Бабушка будет счастлива. А теперь…

– Черт побери, Лорелея, чего ты добиваешься? Я выполнил свое обещание, а ты…

– А чего ты ждешь? – Она гордо вскинула голову; глаза ее пылали гневом. – Я тебя поблагодарила. Разговор окончен.

– Черта с два!

– Тише. Разбудишь Вилли! Курт захлопнул дверь.

– Ты и так каждую ночь будишь его своими рыданиями!

Лицо ее залилось краской.

– Я не плачу по ночам! Не знаю, почему ему почудилось.

– Ну, разумеется! С чего бы тебе проливать слезы?

– Вот именно, с чего? – отозвалась она, скрестив руки на груди и воинственно вздернув подбородок.

– Вот и я не знаю.

Курт шагнул к ней – и она отпрянула. Это инстинктивное движение разозлило его еще сильнее. Почему, черт побери, она от него шарахается?! Разве он хоть раз причинил ей боль? Ударил? Ворвался к ней и изнасиловал, как грозился в слепой ярости? О нет, даже в мыслях своих он никогда не был насильником. Все эти недели лишь тайно мечтал, что она придет к нему по собственной воле, как уже приходила однажды, что прошепчет его имя, прильнет к его губам, в сладчайший миг страсти выкрикнет слова любви…