Спящие боги - Дмитрий Щербинин

– Время у меня – до заката. Затем вернется стая. Они сразу почуют мой кровавый след. Погонятся… И мне ли тягаться с ними в беге?.. Да теперь я и на дерево не смогу взобраться…

И все же он побежал. Часто спотыкался, падал – накатывалось забытье, и раз он уступил – провалился во мрак. Когда очнулся, уже смеркалось – он застонал от ужаса, от страстной жажды жить, и смог подняться – побежал…

Яростный вой хлестнул по лесу – кровавый хор прозвучал ответом. Итак, бегство Волода обнаружилось.

Уже совсем стемнело, а волчьи рыки разрывались прямо за спиной, когда среди мшистых стволов просочился свет. И вот он вывалился на небольшую полянку, в колону гостеприимного света – пополз в этом свету.

Голодные волки выскочили на поляну, но в это мгновенье распахнулась дверь, кто–то, закричал:

– А–а–а, разбойники серые! – и, замахнувшись дубиной, бросился на стаю.

Дальнейшего Волод не видел – вновь пал в забытье.

* * * 

Очнулся Волод под низким, темным потолком. Сильно пахло травами, кореньями. Потрескивал огонь в печке, кто–то негромко переговаривался. Но вот Волод пошевелился, и говор смолк. К нему подошел мужик–крестьян – с сединой, но еще крепкий.

– На вот – пей. На поправку идет. – перед Володом оказалась чаша с целебным травяным настоем.

Волод отпил – оказалось очень горько – жар пробрал вены – он вновь забылся…

Наконец пришел день выздоровления – Волод смог подняться, прошелся по небольшой горнице – заявил тем громким, повелительным тоном, которым он привык разговаривать с крестьянами:

– Тесно живете!

– В тесноте, да не в обиде. – отвечал крестьянин. – Да нас и не много: я, сын мой Микола, и доча Василиса. А жена моя Мстиславана уж мертва. Мертва, мертва… – вздохнул он печально. – Псы Царевы схватили ее да и забавились, окаянные. От позора она руки на ся наложила. Вот с тех пор и ушел с сынком да дочурой в сей лес. Так и живу – былое забываю, новому учусь…

Прежде, услышь Волод какое непочтительное слово о Царе, так, не задумываясь, ударил бы кулаком, а то и мечом, но сейчас сдержался. Вспомнил, что они спасли его, выходили – уселся за стол, прикрикнул:

– Ну, что кушать будем?

И тут же из соседней горницы порхнула девушка–красавица – она несла большой поднос с аккуратно расставленными кушаньями. Поставила, низко поклонилась, смущенно улыбнулась невинной улыбкой, прошептала:

– Вот, чем богаты – тем и рады. Пожалуйста, кушайте, гость дорогой.

За время трапезы Волод внимательно оглядел Василису. Девка что надо – все при ней. Овладеть ею?.. Не раз за время осады Гробополя Волод вместе с дружками ходил по окрестным селам – немало девок перепортили – некоторым платили деньгам, некоторым – побоями, а то и сталью. Волод чувствовал, что у него давно не было женщины, но прежнее насилие казалось сейчас непростительной подлостью. Ему, совершенно незнакомому человеку, оказывали такое радушие, а он… И Волод поклялся, что никогда не прикоснется к этой девушке (разве что она сама его попросит).

Скрипнула дверь – в горницу вошел юноша одного с Володом возраста (и даже внешне на него похожий). Это был Микола – он возвращался с охоты – принес оленя, и двух зайцев…

Завязался разговор, в котором, поборов девичье смущение, участвовала и Василиса. И вот что узнал Волод: несмотря на то, что лес был древний, колдовской, с нечистью – помимо этого домика были и иные, тоже с людьми–беглецами. Иногда они наведывались друг к другу, но чаще общались с помощью птиц–посыльных. И с некоторых повелся в лес страшный гость. Наведывался он со стороны гор, на черном коне, из вихрей сплетенных, и плоть его была снежная. Ни оружие, ни заклятье не страшили его. Никакие запоры не останавливали его. Он врывался в дом, кого–либо забирал, и уносил к себе в горы…

– Так и до нашего дома доскачет… – вздыхал крестьянин.

* * * 

На следующий день Волод порывался скорее уйти, однако и в небе, и в лесу разразилась сильнейшая буря. Свяща, несклись, задевали вершины деревьев темные тучи, а деревья качались, трещали, роняли большие ветви; в вой ветра вплетался и волчий вой…

Волод сидел за столом, слушал рассказы крестьянина, Василисы и Миколы. Открывалась простая, но чистая и честная, с природой слитая жизнь… И уже к вечеру Волод понял, что здесь, наконец, обрел счастье, спокойствие. Казалось, так, час за часом и слушал бы их голоса. И за все время один лишь раз сказал:

– Да будь эта война проклята!..

Вдруг в дверь сильно застучали. Висевшая над порогом подкова соскочила, закатилась в дальний угол. Большой и бесстрашный охотничий пес, по щенячьи заскулил и заполз за печь.

Крестьянин сильно побледнел, выдохнул:

– Ну, вот и к нам пришел!.. Я готов идти с ним. Не поминайте меня лихом…

От очередного удара дверь слетела с петель, и рухнула на пол. Взвыл ветрило, и, вместе с потоком темных листьев, в горницу шагнул НЕКТО сплетенный из темного снежного кружева. Темные одеяния обвивали его тело, постоянно разрывались, и тут же вновь складывались.

Крестьянин хотел было шагнуть навстречу, но первым вскочил Микола:

– Забирай меня, нечистый! Отца не тронь!..

Но Василиса обхватила брата за руку, и тихим, но твердым голосом молвила:

– Пойду я.

Трудно описать, что произошло тогда в душе Волода. Но, должно быть, он почувствовал первое раскаяние, за всю жесткость и боль, причиненную им другим людям за время войны. А первое раскаяние, так же как и первая любовь, бывает особенно сильным.

И он оттолкнул этих людей, и бросился в объятия НЕКТО. Объятия оказались ледяными – холод прожег до сердца, и Волод больше не мог двигаться. Но все же он видел, как НЕКТО, перевалил его через плечо и вынес в ревущую бурей ночь. Крестьянин и семья его выбежали следом, кричали что–то, но за воем ветра и волков, их не было слышно.

Волод оказался на черном коне – конь оттолкнулся от земли, и ударил копытами уже по макушкам деревьями. Так, словно по колышущемуся темному полю, поскакал по лесным вершинам, а внизу надрывалась волчья стая…

Творимир, сколько мог, боролся с холодом, но холод сжимал сердце, и, в конце концов, оно остановилось. Последнее, что видел – грозные горные вершины.

* * * 

Очнулся в каменной зале с грубыми стенами. Зала ничем не украшена, единственное окошко открывало обледенелый горный склон. Пошевелился – тело ломило от ушибов, от холода. К тому же Волод чувствовал сильный голод и жажду. Его окликнул грубый, насмешливый голос:

– А–А–А–А! Очнулся! Ну, добро пожаловать, в наш славный орден!..

– Что?.. – Волод обернулся, и увидел сотканного из снега человека.