Смерть в театре «Дельфин» - Найо Марш

Аллен осторожно вывернул перчатку.

— Смотрите. Волосок, прихваченный ниткой, — это человеческий волос и, как видите, рыжий. Аллен положил перчатку обратно на стол.

— Эта копия значительно лучше пары для сценического реквизита, хотя и та необычайно хороша. Просто изумительная работа, на расстоянии практически не отличимая от подлинника.

Тут суперинтендант поднял глаза на Джереми и спросил:

— Зачем вы это сделали?

Джереми сидел, опершись локтями о колени, и смотрел на свои стиснутые руки. Над побелевшим лицом ярко горели рыжие волосы. Пара волосинок, как заметил Аллен, прилипла к замше на плече куртки. Наконец мистер Джонс проговорил:

— Клянусь, что это не имеет никакого отношения к Джоббинсу и мальчику.

— Именно из такого предположения мы исходим на данный момент.

— Скажите, можно пригласить сюда Перри? Аллен задумался на мгновение, потом кивнул Фоксу. Инспектор вышел.

— Мне бы хотелось, чтобы он услышал об этом сейчас и от меня, — пояснил Джереми.

Перигрин вошёл, глянул на Джереми и направился к нему.

— Что случилось?

— Я собираюсь сделать признание и хочу, чтобы ты при этом присутствовал.

— Господи, Джер, прекрати валять дурака. Какое признание? В чем?

Тут он заметил на столе скомканную перчатку и пару из театрального реквизита.

— А это ещё что такое? Кто посмел вывернуть перчатку Гамнета?

— Никто, — ответил Джереми. — Это не перчатка Гамнета. Это очень хорошая подделка. Я сам её сделал, так что ручаюсь.

Последовало продолжительное молчание.

— Болван, — медленно проговорил Перигрин. — Просто исключительный болван.

— Пожалуйста, мистер Джонс, расскажите об этом подробнее.

— Да. Я расскажу все. Я хотел как лучше.

— Инспектор Фоке запишет ваши показания. Если в ходе вашего признания вы собираетесь дать нам основания, достаточные для ареста, я предупреждаю, что ваши слова могут быть использованы против вас.

— Да, да. Конечно. — Джереми поднял глаза на Перигрина. — Все в порядке. Я не хотел. И перестань, Бога ради, таращиться на меня. Сядь куда-нибудь и слушай.

Перигрин пристроился на край собственного стола.

— Все началось, — заговорил Джереми, — когда я отправился в «Викторию и Альберт» сделать зарисовку перчатки для реквизита. Эмилия Дюн иногда помогает в магазинчике, и она перевернула все наши запасы, чтобы найти более или менее подходящий материал. Мы выбрали вон ту пару и запаслись достаточным количеством расшитого шелка, золотой нити и поддельных драгоценностей, которые вполне годились для реквизита. Однако во время поисков я обнаружил… — тут он указал на поддельную перчатку, — вот эту вещь. Это подлинная кожа того же типа, что и на перчатке Гамнета, возраст примерно тот же, во всяком случае, плюс-минус пятьдесят лет от возраста оригинала… Маленькая женская рука, отворот, тесьма… только вышивка совсем другая. Я… мне… в общем, увидев настоящую перчатку, я ходил как одурманенный. Я сделал подробный, очень подробный эскиз. И все время, пока я работал над реквизитом, не стихали разговоры, что Кондукис продаёт перчатку в частную коллекцию в США.

Джереми говорил все быстрее, не сводя взгляда с Аллена.

— Я буквально схожу с ума, когда исторические сокровища покидают страну их происхождения. Будь моя власть, я завтра же вернул бы в Афины все античные скульптуры… Я принялся за копию. Сначала просто так. Например, чтобы разыграть Перигрина, похвастаться перед экспертом из «Виктории и Альберта»… не помню, что ещё. Я был счастлив, охотясь за шёлком, золотой и серебряной нитью… За подлинным материалом. Я делал это прямо у тебя на глазах, Перри. Ты не раз чуть было не раскрывал меня. В то время у меня не было ни малейшего намерения, ну абсолютно ни малейшего, совершить подмену.

— А что вы собирались сделать с копией, если оставить в стороне розыгрыши? — спросил Аллен.

Джереми вспыхнул до самых корней предавших его волос.

— Я… хотел подарить её Дестини Мейд. Перигрин издал тихий стон.

— Что заставило вас изменить свои планы?

— Вы, наверное, догадались, что это случилось тем утром, когда оригинал доставили в театр и попросили меня проследить за его размещением. Я решил проэкспериментировать, просто так, в шутку… воспользоваться шансом и проявить ловкость рук. Копия ведь была у меня в кармане. Это оказалось очень просто. Никто не заметил, даже вы. Я собирался сразу же рассказать обо всем… то есть если никто не испортит шутки, извлечь оригинал из кармана, насладиться реакцией, заменить перчатки и вручить Дестини копию. Понимаете, просто хотелось посмотреть, как вы все запрыгаете, а пресса защёлкает камерами, а Маркус примет оскорблённую позу…

— Очень забавно и мило, — сказал Перигрин. — Как раз под стать Гарри Граву.

— Ну, а потом я услышал разговор по поводу сейфа и все то, что вы сказали Уинти, мистер Аллен, и понял, что вы с ходу угадали комбинацию… Я испугался. Я понял, что мы напрашиваемся на неприятность… что грозит похищение, как с картиной Гойи. Я был уверен, что Уинти не позаботится изменить комбинацию… Ну и под влиянием момента, абсолютно импульсивно, решил не рассказывать о своём фокусе. Я подумал, что будет лучше, если в театре для всеобщего обозрения останется копия, а я позабочусь об оригинале. Он сейчас в сейфе, тщательно упакован, уверяю вас. Я собирался подменить перчатки ещё раз, когда реликвию должны были забрать из театра. Я знал, что без меня при этом не обойдутся. Ну, а тут гром среди ясного неба…

— Теперь мне понятно твоё поведение в пятницу, — заметил Перигрин.

— Ещё бы. — Джереми обратился к Аллену:

— В пятницу Перигрин сообщил мне, что Кондукис продал — или можно считать, что продал — реликвию частному коллекционеру из США.

Джереми вскочил и прошёлся по кабинету. Аллен сидел за столом, опираясь на него локтями и опустив подбородок на руки. Фоке кинул взгляд поверх очков, а Перигрин нервно пригладил волосы.

— Ты, должно быть, сошёл с ума, — пробормотал он.

— Считай как хочешь. Можешь не говорить мне, как называется мой поступок. Фактически я украл перчатку.

— Украли, и без всякого «фактически», — подтвердил Аллен. — Насколько я понял, вы решили сохранить оригинал у себя, чтобы оставить коллекционера с носом.

— Не знаю! — Джереми вскинул вверх руки. — Я ничего не решил.

— Вы не знаете, что собирались сделать с перчаткой молодого Гамнета Шекспира?

— Вот именно. Если бы ничего не произошло и я отвечал бы за изъятие реликвий из витрины… я не знаю, как поступил бы. Скорее всего я захватил бы перчатку Гамнета с собой. Но вот заменить… Хочу надеяться, что да… Не знаю!

— Вы обдумывали всерьёз возможность другой линии поведения? Предположим, вы бы не заменили копию оригиналом. Что тогда? Хранили бы перчатку весь остаток своей жизни?

— Нет! — крикнул Джереми. — Нет! Этого я никогда бы не сделал. Наверное, я подождал бы развития событий, а потом… потом…

— Вы отдаёте себе отчёт, что подделка обнаружилась бы сразу, как только покупатель показал её эксперту? Джереми неожиданно ухмыльнулся.

— Мне было очень интересно, как поведёт себя Великий Кондукис. Вернёт деньги или нагло выкрутится, сославшись на своё полное доверие авторитетнейшим именам?

— Гораздо интереснее, как повели бы себя вы.

— Но я действительно не знаю. Оставил все как есть? Потребовал выкупа? Глухо пообещал бы в телефонную трубку вернуть вещь, если она будет отдана нации? Кондукис, ..

— ..поклялся бы, получил перчатку и продал её, — перебил Перигрин. — Нет, ты точно свихнулся.

— Где находится сейф? — спросил Аллен. Джереми объяснил. Это оказалось рядом с их квартирой в Блэкфрире.

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? — продолжал Аллен. — Вы попотчевали нас этим вздором только после того, как я обнаружил подделку. Разве я могу быть уверенным, что вы не собирались продать перчатку на чёрном рынке? Вы ведь знаете о существовании такого рынка?

— Прекрасно знаю, — громко сказал Джереми.

— Заткнись, Бога ради. Заткнись!

— И не подумаю. С чего бы? Не один я слышал о миссис Констанции Гузман.

— Миссис Констанции Гузман? — повторил Аллен.

— Это полупомешанная на исторических реликвиях миллионерша.

— Да?

— Да. Гарри Грав знает о ней все. Марко и Чарльз Рэндом тоже.

— Что же такого они знают?

— Если верить Гарри, — начал Джереми пронзительным голосом, в котором звучала нескрываемая ирония, — она очень щедро приняла Марко во время его феноменального сезона в Нью-Йорке — три года тому назад. Пятидесятипятилетняя миссис Гузман, страшная, как смертный грех, но с бешеным темпераментом, влюбилась в Марко. И закатила сказочный ужин — сказочный даже для неё, — а после приёма попросила Марко задержаться. В знак своей любви она потащила его в какую-то комнату и показала коллекцию сокровищ, которую, по её словам, ни один смертный ещё не видел.