Твой выход, детка! (СИ) - Перова Вера

— Ничего подобного. Егорыч мне ее почистил и заправил. Зажигай, — я сняла стекло, освобождая доступ к фитилю.

Он полез в карман джинсов за зажигалкой. Обычная, дешевенькая, она почти выдохлась, но ему через несколько щелчков удалось высечь огонек. Фитиль зашипел и загорелся. Я поставила на место плафон. Пламя уютно осветило веранду.

— Офигеть.

Мы продолжали сидеть в полной тишине.

— Обещай не пропадать, — он берет мою руку и подносит к губам.

— Обещаю. Да и Лилька не даст пропасть.

— Да…

Мы еще какое-то время сидим, потом Вадим поднимается и подает мне руку.

— Уже поздно. Надо идти спать. Завтра в шесть выезжаем. Не проспишь?

— Постараюсь…

Последний взгляд — и все было кончено. Он закурил и подождал пока я закрою за собой дверь.

Я прошла в спальню, собрала вещи и легла. Печаль и чувство облегчения по очереди брали верх. Отныне в наших с Вадимом отношениях полная ясность, я обрубила связывавшую нас пуповину. Радость от предстоящей встречи с Ромой компенсировала накатывающую грусть. Наш роман с Вадимом, который, по сути, так и не стал романом, теперь окончательно завершился. В какой-то момент сон настиг меня.

***

Было раннее утро.

Вадим молчал, сосредоточенно глядя перед собой на дорогу и гнал как одержимый. Временами Лилька косилась на мертвую хватку, с какой его руки сжимали руль, но от замечаний удерживалась. Я без конца прокручивала минувший восхитительный вечер прощания, недосказанности, любви, выуживая из памяти отдельные произнесенные слова, жесты, взгляды Вадима.

Остановились мы только раз, у одного из придорожных кафе — заправить бензином бак и выпить по чашке кофе. Мы сидели в самом углу стеклянного зала и я молча смотрела, как поставив локти на стол, Вадим обеими руками с силой растирает лицо, пытаясь взбодриться и одновременно закрываясь от моего взгляда. Лиля принесла крепкий и неожиданно приличный для такой забегаловки кофе. Обжигаясь, Вадим отпивал его большими жадными глотками, рассеянно блуждая взглядом по усталым лицам шоферов-дальнобойщиков, остановившихся здесь также ненадолго, перехватить кофейку с бутербродами и, наконец, на несколько секунд перевел взгляд на меня. Я смотрела на него и видела только одно: болезненную бледность родного лица от бессонной ночи. Лилька взяла свой стакан и направилась к выходу.

— Ты как?

— Нормально.

Он поднимает на меня глаза. Я придвигаюсь поближе и целую его на прощание, он отвечает на поцелуй, но в нем уже нет страсти — лишь нежное признание разлуки.

***

Мы стоим на перроне.

— Поверь мне, ты еще будешь счастлив.

Он взглянул на меня, и вдруг я все поняла. Все: его мучительную страсть к Насте, его чувство вины ко мне, его горечь и гнев. Ему казалось, что его любят не те и не за то. Был миг, когда я его испугалась. Мы защитились молчанием. Это было единственное, что нам оставалось.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — тихо проговорил он, и, в общем-то, я готова была с этим согласиться.

Мы потеряли друг друга.

Глава 12

Через три дня моего отсутствия, вернувшись домой, я обнаружила, что Рома забрал свои вещи. Дом был пуст. Несколько мгновений я стояла в прихожей, не раздеваясь, еще не веря, еще надеясь, бессильно отметая все вопросы, нестыковки, опасения, что наваливались со всех сторон. Вдруг моя пустая квартира показалась мне пугающе унылой, ненужной. Потом заметалась в поисках записки, какого-то знака, отлично понимая, что все мои надежды бессмысленны и нелепы. Что все это логичный ответ на мои поступки. Что все это я заслужила. Ну, а дальше, как дальше-то быть? Я пыталась утихомирить панику внутри себя. Давай не сейчас. Давай потом, ладно? Лихорадочно успокаивала себя. А что — потом? И — когда, это собственно, потом?

Несколько последующих дней я пыталась загрузить себя работой в магазине и заботами по оформлению детской комнаты, чтобы не думать о Ромке, но сегодня вечером, устав и измучившись тоской, я все-таки набрала его номер. Сразу после злополучной поездки я несколько раз пыталась ему дозвониться. Безуспешно. В этот раз он ответил сразу же, как будто ждал этого звонка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Привет.

— Привет. У тебя все хорошо? — в ледяном и колючем голосе мне послышались заботливые нотки. Или я все себе придумываю?

— Да, все нормально. Ром, мы можем встретиться?

— Хорошо. Я завтра подъеду в магазин, — слишком быстро соглашается он, не спрашивая даже причину встречи, как будто для него уже все решено.

На следующий день где-то к обеду перед магазином остановился синий BMW.

— Елена Геннадьевна, там Роман Александрович приехал, — Света тихонько приоткрыла дверь в подсобку.

— Хорошо, Света, сейчас выйду, — я поднялась с дивана и подошла к зеркалу: бледное измученное лицо с покрасневшими припухлыми глазами. Да, в моем положении было все труднее создавать порядок на лице, особенно, когда кругом полный хаос. Наспех пригладив растрепавшиеся волосы, я вышла в торговый зал. Яковлев стоял на улице спиной к витрине и курил. Со сжавшимся сердцем я на минуту застыла в неподвижности, потом вышла и окликнула его. Он оглянулся не сразу, но я увидела, как у него покраснела сначала шея, потом права щека, которая была видна мне.

— Ты хочешь поговорить со мной? — наконец сказал он. — Давай только на улице.

Мы перешли через дорогу и сели на лавочке в небольшом сквере. Он не смотрел на меня, только спросил хриплым голосом, как я себя чувствую, потом склонился и напряженно уставился на свои широкие ладони.

— Попытайся понять меня… — начала я, решительно не зная, как себя вести, что говорить. И тихим голосом начала что-то объяснять, но все мои убедительные доводы, которые я крутила в голове длинными бессонными ночами, теперь казались глупыми и несерьезными. Так было больно и тяжело оправдываться! Я смотрела на Рому, но передо мной была каменная глыба, которая должна была сейчас решить мою судьбу, и слова едва долетали до этой глыбы. Я ждала разрыва, и все, что я говорила, было только способом обмануть это ожидание.

— Я не люблю, когда на меня плюют, — в конце концов сказал он.

— Но это же не так… — начала я.

Он поднял на меня глаза. Они были серые и бешенные.

— Это именно так. Когда живут с одним, три дня с другим не проводят. Вот и все.

— Я же стараюсь все тебе объяснить…

— Здесь не нужны объяснения.

Я была совсем без сил и закрыла глаза. Возникла пауза, такая плотная, что трудно было вздохнуть. Он помолчал, потом спросил сдавленным голосом:

— Зачем?

Я взглянула на него, не сразу поняв, о чем он спрашивает.

— Зачем ты позвонила?

Я снова закрыла глаза и запрокинула голову назад, не давая побежать слезам. В виски больно стучала кровь. И вдруг услышала, как отвечаю ему:

— Мне плохо без тебя.

И, почувствовав, что это наконец-то правда, расплакалась. Он наклонился, опершись локтями о колени и до побеления костяшек, сцепил руки.

— Лен, я не могу…прости…

Я смотрела сквозь слезы ему вслед, как он быстрым шагом уходил от меня.

***

Я перемыла посуду. Запустила стирку… Заварила себе душистый чай из травок, собранных заботливыми руками моей названной мамы и встала у окна кухни с чашкой в руке, невидящим взглядом упираясь в дом через дорогу. Впереди было выходное воскресенье — одинокое, промозглое, как сама тоска. За ним такой же понедельник… Мне ничего не хотелось делать, хотелось накрыться этими днями, как двумя толстыми одеялами. Я приучала и приучала себя к мысли, что мне хорошо одной и, что в моей жизни больше нет местам мужчинам. Во всяком случае, в ближайшие два-три года. И никто, никто! не сможет больше вмешиваться и руководить моей жизнью. Ну что, ты добилась своего: наконец-то своя, своя, своя жизнь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тишину квартиры нарушил звонок домофона. Кто бы это мог быть в такую рань? Я подошла и остолбенела, увидев на экране макушку Яковлева. Он не терпеливо топтался на месте, наклонив голову и не глядя в камеру.