Под сенью благодати - Даниель Жиллес

— Нет, ревнуешь! — воскликнула Сильвия. — И к чему, о великий боже! К моим размолвкам с Юбером, к нашей однообразной жизни, к нашему молчанию! Ах, Бруно, Бруно! Нелегко тебя любить, дорогой мой мальчик! Вчера тебя вывели из себя рассуждения Циклопа и отца Грасьена, сегодня — Милорд. Неужели ты еще не знаешь, что стоит возникнуть любви, как все вокруг стремятся опошлить это чувство, уничтожить источник скандала? Для тех, кто не изведал любви, ничто не может быть мучительнее и непереносимее чужого счастья. Ты, конечно, уже догадался о причинах — основательных или неосновательных, по которым Милорд хочет отдалить тебя от меня? Все, что он тебе рассказал, — чистейшая ложь; повторяю тебе: я никогда не любила Юбера. До того как я тебя встретила, я не знала даже, что такое любовь. Ты мне веришь?

Словно, догадавшись, что Бруно смущают ее зеленые очки, она сняла их и посмотрела на него, слегка склонив голову набок, как часто это делала. Ее черные глаза, ослепленные солнцем, казались нежными и кроткими. Бруно не выдержал и улыбнулся. В свою очередь он погладил тайком ее руку. Он только хотел было сказать Сильвии, что, с тех пор как любит ее, ему хочется видеть всех счастливыми, но в эту минуту Кристиан вторично окликнул его.

— Бруно! — нетерпеливо кричал Кристиан. — Правда, это был хороший мяч? Посмотри сюда, на заднюю линию; тут до сих пор виден след. Ну, скажи же!

На всякий случай Бруно ответил утвердительно. Он не переставал удивляться этой черте в характере Кристиана, который всегда спорил, даже немного жульничал, хотя был очень хорошим игроком. И ничто так не раздражало Бруно, как непрерывные пререкания Кристиана на площадке, Бруно стал следить за игрой более внимательно и с сожалением увидел, что партия скоро кончится. Сильвия, готовясь приступить к игре, расстегнула чехол ракетки. Она расправила руку, и темная впадинка у сгиба исчезла, — Бруно стало грустно: он был уверен, словно не раз целовал эту впадинку, что она должна быть удивительно теплой и нежной.

Они долго и горячо спорили о том, кому в какой команде играть. Кристиан, так же как и Бруно, хотел быть в одной команде с Сильвией. Она не принимала участия в споре, но, когда по жеребьевке, к которой пришлось прибегнуть, ей выпало играть с Бруно, она от радости легонько и незаметно ущипнула его за руку.

Вскоре, впрочем, у нее появились все основания жаловаться на своего партнера, хоть она этого и не сделала, так как Бруно очень плохо начал партию. Он играл неровно, нерешительно и, всецело занятый мыслью о том, что думает о нем партнерша, совершал ошибку за ошибкой. Обычно счет не интересовал его, но сегодня ему зверски хотелось выиграть, а он терял очки один за другим. Он и резал, и прибегал к обводке — ничто не помогало: играл он по-прежнему неточно, отвратительно. Промахнувшись, он принимался с удивленным видом рассматривать ракетку; это вызывало у Сильвии смех, а его только больше взвинчивало. Его партнерша из самых добрых чувств всячески старалась ему помочь, но ее слабая неопытная игра не давала результатов; к тому же Сильвия частенько перехватывала его мячи. Выступавший против них Кристиан — да и Жорж тоже — играл просто замечательно; рисуясь перед Сильвией, он атаковал только Бруно. Они с Жоржем без труда выиграли первую партию со счетом 6:2. Перед началом второй партии Кристиан стал настаивать на том, чтобы изменить состав команд, но Бруно отказался расстаться с Сильвией.

— Проиграем, ну и пусть! — весело сказала ему Сильвия, когда они выходили на корт. — Погода стоит великолепная, мы вместе, я люблю тебя, ты любишь меня! Твоя горячность в игре мне тоже очень нравится, и я ничуть не сержусь, когда ты меня немного поругиваешь, мой дорогой мальчуган! Обещаю не перехватывать больше твоих мячей. Ты доволен?

Бруно ответил движением век. Его умиляли жемчужинки пота, медленно скользившие по ее щеке возле уха.

Он с большим вниманием стал относиться к игре. Он вдруг понял, что всю первую партию думал только о Сильвии, о том, как она ударила по мячу, о том, что она рядом. Даже не глядя на нее, он видел ее ноги, ее спину, ее бедра, которыми Кристиан тоже, наверно, любовался, когда она упала у сетки. Во время первой партии присутствие Сильвии на одной с ним площадке раздражало Бруно, сковывало, но теперь ему удалось постепенно забыть о том, что Сильвия рядом, и он обрел свою обычную спортивную форму. Он думал только об игре, относясь к ней немного по-детски, как к некоему обряду, который он неизменно соблюдал, хоть и никогда бы не решился в этом признаться. Состоял этот обряд из весьма любопытных примет (если я поставлю ногу в таком-то месте на линию, то забью мяч), страстных пожеланий (пусть Кристиан отобьет этот мяч обратной стороной ракетки, я так хочу) и хитроумных пари с самим собой. У него снова появилась вера в себя и в свою добрую старую ракетку, которая вновь составляла с ним единое целое и которую в промежутке между двумя ударами он украдкой нежно поглаживал. В четвертой партии его подачи стали неотразимыми. И когда немного спустя Кристиан принялся спорить из-за бесспорного мяча, Бруно решил, что это хороший признак. В игре явно наступил перелом в его пользу; Бруно предпринимал одну атаку за другой, играл все более и более дерзко, упивался своим превосходством над противником. Время от времени он бросал взгляд на Сильвию, но теперь она была для него лишь белым пятном, тенью его самого. Он больше не видел ни ее груди, ни ее голых колен, его интересовали лишь удары ее ракетки. И если они были удачными, на лице его появлялась ободряющая улыбка.

Тем временем вернулся Милорд и сел на скамейку; одет он был безукоризненно, хотя брюки его из пожелтевшей фланели и выглядели довольно старомодно; он принялся следить за игроками и комментировать их удары. Поскольку Кристиан, начав проигрывать, все чаще и чаще заводил спор по поводу забитых мячей, Милорд предложил посудить. Он делал это немного театрально, но зато вполне беспристрастно. Несколько раз ему пришлось поставить Кристиана на место, и тот, надувшись, а потом разозлившись, к концу партии стал играть из рук вон плохо. Бруно и Сильвия выиграли, и это была заслуженная победа.

Когда, счастливые и усталые, они медленно направлялись к скамейке, у Бруно вдруг появилось ощущение, что теперь их с Сильвией ничто не может разлучить, что они спаяны так крепко, словно провели этот час в объятиях друг друга. Сильвия принадлежала ему, он был в этом настолько уверен, что невольно положил ей руку на плечо. И с большой неохотой убрал ее, заметив удивленный взгляд Милорда. Жорж, с которого ручьями тек пот, рухнул на скамью и громко закричал, требуя воды. Сильвия вызвалась сходить за прохладительными напитками, и Бруно решил ее сопровождать.

Они пошли прямиком через луг, где росла высокая трава, щекотавшая их голые ноги. Не сговариваясь, даже не обменявшись взглядом, оба на цыпочках пересекли холл: они успели заметить в полуотворенную дверь гостиной Юбера, спавшего в кресле, откинув на спинку голову. Кухня помещалась в полуподвальном помещении; там было довольно темно и очень прохладно. Бруно медленно закрыл за собой дверь, затем повернулся к Сильвии, которая, казалось, только и ждала этого и тотчас бросилась ему на грудь. Чувствуя, как она вся дрожит, он осыпал поцелуями ее шею, веки, губы, впадинку на висках, где он только что видел жемчужные капельки пота. Долгий поцелуй, которым они обменялись, зажег в нем упоительный огонь. Рука Сильвии неподвижно лежала у него на затылке.

С явной неохотой они разжали объятия и, словно сомнамбулы, стали искать поднос, стаканы, лед, бутылки с гренадином и оранжадом. Затем вернулись в сад через черный ход. Они шли молча, но поминутно обменивались взглядами, и взгляды эти были столь красноречивы, что они вскоре перестали поднимать глаза. Когда они подошли к теннисной площадке, Сильвия в последний раз повернулась к своему спутнику.

— Я твоя жена, — медленно проговорила она, — твоя жена. Ты ведь это знаешь, да?

— Да, моя маленькая, — ответил он, — это так, безусловно так.

Прежде чем разливать напитки, встреченные с ликованием, Сильвия надела зеленые очки; Милорд — сама любезность — предложил Бруно одну из своих дорогих сигарет. Некоторое время, наслаждаясь оранжадом, они говорили лишь о драйвах, ударах слева, ракетках. Потом Сильвия села на траву возле Кристиана и очень мило принялась его успокаивать, — немного лести, и все было в порядке. Бруно и Милорд, сидя на скамейке, беседовали с Жоржем, который жаловался на ногу, сломанную зимой, и видел в этом причину своей неровной игры. Словно боясь, что другие догадаются об их тайне, Сильвия и Бруно теперь избегали разговаривать друг с другом. Когда было решено возобновить игру — на этот раз с участием Милорда — они сами объявили, что будут играть в разных командах, и Бруно встал в пару с Милордом, а Сильвия с Кристианом. Бруно старался играть как можно лучше, но уже несколько часов его не покидало ощущение, будто он бессознательно ждет чего-то, что непременно должно произойти. Встречая взгляд Сильвии, он видел, что и она полна ожидания.