И остался Иаков один - Александр Воронель

Конечно, нетрудно понять, что этот поспешный релятивизм есть европейская реакция как раз на идеологическое оболванивание. На тот идеологический тоталитаризм, который так широко разлился по Европе два поколения назад, произведя на свет два сходных, но враждебных друг другу чудища: германский нацизм и советский коммунизм. Но ведь и чудовища эти родились на свет не из ничего. Они отвечали той жажде абсолютного, которой не было утоления. Они продлили детство человечества. Потому что человечество, не меньше, чем хлеба, хочет счастливого детства. В чем состоит долг взрослого? - Помочь ребенку принять сложность мира, не разрушив его уверенности в самом себе. Может ли это сделать человек, сам лишенный этой уверенности?

Когда я украл оловянных солдатиков на именинах у сверстника, полагая, что и так он получил достаточно подарков, родители не оставили мой поступок без последствий. В горечи познал я, что в гостях следует вести себя благородно и сдерживать свою жадность, такую естественную при виде множества хороших вещей, собранных вместе... Но вот настал час и моего торжества: на моих именинах другой мальчик начал лихорадочно рассовывать по карманам мои игрушки. Коршуном я налетел на обидчика и впился в него изо всех своих сил, удесятеренных сознанием правоты. Ведь я уже знал, каким должно быть благородное поведение на именинах, и мной руководили, конечно, самые лучшие чувства... Мальчишка заревел так, как будто это он поступал правильно, а я незаслуженно его обидел. Со всех сторон сбежались взрослые, остановить изверга. И я сам вдруг с первобытным физиологическим ужасом почувствовал, что его тело слишком жидкое для моих железных от правоты рук... Все же самое ужасное случилось потом. Мои родители опять приняли сторону противника! Они объявили, что мальчик был у меня в гостях, я был его хозяин, а хозяин, как известно, должен уступать гостям (а также слабым), чтобы доставить им удовольствие (а также достигнуть идеала благородного поведения). Такого предательства я от них не ожидал. Сквозь бурные рыдания прорвался мой мировоззренческий вопрос: "Если на чужих именинах я должен уступить, как гость, а на своих, как хозяин, то где, кто и когда уступит мне?"...

Я помню, что родители смутились. Они не планировали заходить так далеко в основания этики. Скорее всего эти основания не были им вполне ясны. Ясны ли они кому-нибудь из нас? Что-то родители, конечно, говорили насчет того, что, если я сейчас уступлю Васе, то впоследствии, возможно, и Вася уступит мне. Впрочем, они, как и я, зная Васю, заранее понимали, что говорят чепуху. Нет, на самом деле, ответа на этот вопрос. Обоснования этики не могут быть найдены рационально. Взрослый человек живет в джунглях сомнения, в пустыне свободы...

Действительно, взрослость вселяет в душу сомнения. Сознание абсолютной правоты, как и состояние невинности, редко сохраняется до зрелых лет. Но эти сомнения даны нам не для того, чтобы идти в никуда, к бессмыслице, к смерти души. Сомнения даны нам для поиска, чтобы лучше взвесить свой выбор, чтобы расширить круг возможностей. Душа требует упорядоченности и красоты. Живая душа требует смысла. Сомнения прирождены мышлению, но они не составляют его результата. Когда мы приходим к результату, по необходимости несовершенному, возникающие у нас сомнения свидетельствуют вовсе не о бесполезности умственных усилий, а о необходимости их продолжать. Для интеллигенции - это профессиональный и одновременно гражданский долг. Если, вместо созидания, сомнение приводит к разрушению, интеллигент обязан осознавать, что идет не вперед, а назад. Человек отличается от скота своей жаждой абсолютного. Поэтому, когда мы разоблачаем относительность очередного абсолюта, мы делаем это не ради относительности как таковой. Мы делаем это ради другого абсолюта, высшего. Относительность Эйнштейна не разрушила гармоничную картину мира, а создала более совершенную. Своим названием эта теория сбивает с толку только профанов. У самих физиков вполне хватает детского оптимизма, чтобы верить, что они изучают реальный мир - и даже больше - что он "хорош", т. е. гармоничен. Они мыслят, эти физики, и следовательно существуют. Даже такой скептик, как Сартр, назвал эту максиму "абсолютной истиной познающего сознания".

Но мы, русские выходцы, сохраняем детскую уверенность в своем существовании и существовании окружающего мира, просто поскольку мы действуем. Действуя, мы начинаем также верить, что это наше необоснованное существование в мире - ценность. Таким образом, про нас скорее можно было бы сказать, что мы мыслим лишь постольку, поскольку мы существуем. Это гораздо меньше, чем Сартр признал бы за абсолютную истину, ибо логически не равносильно обратному утверждению. Однако, пусть гордится своей утонченностью тот, кому этого недостаточно. Мы происходим не "от позднего чтения и путешествий", а от наших родителей. Мы похожи на них вопреки раннему и позднему чтению, а также путешествиям в Грецию. В нашем "русском" национализме и религиозности нет "ничего от национального или религиозного", но зато сколько угодно экзистенциализма. В нашем правом консерватизме содержится ровно 50% левого радикализма. Ибо те же причины, которые на Западе склоняют к левизне, в России отталкивают вправо. И наша нетерпимость всегда включает способность принять самую неожиданную радикальную точку зрения. Просто наша манера и терминология сложилась в другом социальном климате и выбор, который Израиль нам предоставил, не соответствует нашему настроению. Наш экзистенциализм не культурного, западного происхождения, а полудикого, автодидактического, с русской достоевщиной из XIX в., замешанной на возвышенных мечтах о "хрустальном здании" всеобщего согласия вперемежку с социальным цинизмом, происходящим от жизненного опыта: "Пусть даже так будет, что хрустальное здание есть пуф, что по законам природы его и не полагается, и что я выдумал его только вследствие моей собственной глупости, вследствие некоторых старинных, нерациональных привычек нашего поколения... Не все ли равно, если оно существует в моих желаниях, или, лучше сказать, существует, пока существуют мои желания?.. Я не успокоюсь на компромиссе... Я не приму за венец желаний моих - капитальный дом, с квартирами для бедных жильцов по контракту на тысячу лет. Уничтожьте мои желания, сотрите мои идеалы, покажите мне что-нибудь лучше, и я за вами пойду...

Какое мне дело до того, что так невозможно устроить... Зачем же я устроен с такими желаниями? Неужели же я для того только и устроен, чтоб дойти до заключения, что все мое устройство одно надувание? Неужели в этом вся цель?" ("Записки из подполья", Ф. Достоевский).

Цель, я думаю, действительно не в этом. Я думаю, цель, возможно, в том, что в Израиле открылась вакансия на замещение должности "старшего брата". Наше жестокое и трогательное русское прошлое обеспечило нас непотопляемой устойчивостью, которая при настоящих условиях может пригодиться.

Гуляя по чужим именинам и видя, как быстро растаскивают вокруг игрушки, которые могли бы принадлежать нам, да еще и выслушивая время от времени лекции о благородном поведении, мы с неприятным, издавна знакомым чувством ощущаем, как твердеют от правоты руки. Ну, устройте нам наши именины, дайте разок ощутить себя хозяевами, а уж потом требуйте уступок в пользу Васи! Кто знает, может, как хозяину, мне и впрямь захочется уступить...

В любом случае, наш детский эгоизм и острое чувство подлинности существования возвращают этику на ее реальную почву: наше право жить по своему образу и произволу предшествует гуманизму, национальным движениям и международным договорам. Напротив, наша экзистенциальная цепкость, не зависящая от политических убеждений. воля к абсолютной жизни приводят нас к гуманизму, толкают нас к сочувствию национальным движениям и, быть может, приведут и к международным договорам. Может, мы еще сгодимся израильтянину на роль "старшего брата"?

Р. S. "Романтический бред" - может быть, скажет Иорам Брановский. "Да, пожалуй. А почему бы и нет?" - отвечу я. "Но ведь все это уже не ново... да и кому это нужно?" - скажет он. "А я живу впервые, и это нужно мне".

ОТКЛИКИ

ПО ТУ СТОРОНУ УСПЕХА

(Речь на II Всемирной Конференции Еврейских Общин в поддержку советских евреев в Брюсселе, 17 февраля 1976 г. Впервые опубликовано в ж. "Сион" № 14, 1976)

С конца 30-х и особенно после 40-х годов евреи не могли больше строить себе иллюзий относительно исчезновения антисемитизма в России и перестали рассчитывать в своей повседневной жизни на справедливое отношение, выдвижения по службе или любовь избирателей. Все силы старшего поколения и все способности младших в течение 20-30 лет были сосредоточены на профессиональной компетентности, как единственной неотъемлемой ценности, и образовательном уровне, как единственном пути к благополучию и самоуважению.

Действительно, в 60-х годах евреи занимали прочные позиции во всех областях, требовавших компетентного подхода, несмотря на заметную дискриминацию. Даже в системе советской пропаганды для них был выделен специальный участок - "Литературная газета" и научно-популярные издания требовавший особой живости ума и эрудиции, где эти качества поощрялись.