Мост - Манфред Грегор

Он был совершенно опустошен. Он слышал выстрелы американских орудий, вой гранат, взрывы. Воздушной волной его швырнуло к стене дома. Когда он очнулся и побрел дальше, то почувствовал, что рана на руке снова кровоточит. Осколки камней впились в лицо. Он брел сквозь весь этот ад, сквозь грохот, гул, языки пламени, удушливый дым. Он брел сквозь все это и, казалось, был неуязвим.

Он больше не чувствовал ни страха, ни опасности.

Механически переставлял он ноги, будто все это происходило где-то в другом месте, далеко от него.

Он снова видел их всех,

Зиги Бернгард — как он дурачился, когда ему засунули за ворот рубашки майского жука.

Юрген Борхарт — не знающий поражений спортсмен с фигурой атлета.

Карл Хорбер — весельчак и балагур, которому лишь в жалкую щелку удалось подсмотреть одну из тайн жизни.

Клаус Хагер — с его страстью к музыке и склонностью к самобичеванию.

Вальтер Форст — циничный, испорченный; до боли в сердце обидно за тебя, Вальтер Форст…

И Эрнст Шольтен.

Мучительная мысль опять засверлила в мозгу: «Почему? Почему?»

И в то время как вокруг рвались гранаты, горели крыши и рушились стены домов, он все твердил: «Почему именно я?»

И еще: «Что происходит, когда наступает смерть? Кончается ли все? Или приходит что-то новое? Иное?..»

И тут же, испугавшись, стал молиться: «Боже милостивый, прости мне мои мысли!»

Так брел он своей дорогой.

Перед одним из домов он увидел старый автомобиль с бросающимся в глаза красным крестом на белом поле. И в то время как с запада орудия извергали смерть и разрушения, дверь дома отворилась, и двое мужчин вынесли женщину. Альберт подбежал к машине и распахнул дверцу.

— Преждевременные роды. Вероятно, результат испуга, — тихо сказал ему один из мужчин. — Но мы спасем его!

Машина отъехала, пробираясь между обломками, усеявшими улицу, и исчезла.

Альберт почувствовал, что смысл жизни, который он так мучительно искал, где-то здесь, совсем близко. И странное чувство единства с этими людьми овладело им. «Хоть бы спасли ребенка!» — подумал он.

Примиренный, продолжал он свой путь. Всепожирающая пустота вокруг него исчезла. Он вспомнил мать, Траудль и почувствовал глубокую нежность. Они начнут строить свою жизнь, когда все это будет позади. Тут он вспомнил, что ему еще нет и шестнадцати лет.

Наконец он добрался до своей улицы. Отворяя калитку палисадника, зацепил карабином за столб. Тогда он снял карабин с плеча, долго смотрел на него, вернулся на улицу и со всего размаху швырнул его на землю. Карабин разлетелся на куски.

Потом он сел на каменный цоколь лестницы у входа, уперся локтями в колени и уронил лицо на руки. Так и сидел, уставясь в темноту.

Он не знал, сколько времени просидел, когда почувствовал, как что-то мягкое, ластясь, трется у его ног. Он поднял котенка, посадил его к себе на колени и стал почесывать у него за ухом. Пальцы его машинально гладили пушистую шерстку. Время от времени Мутц наклонялся и с глубоким волнением слушал его мурлыканье.

Орудийный огонь прекратился. И когда в конце улицы загрохотали американские танки, Мутц поднялся и пошел к дому, прижавшись лицом к котенку.

— Нам обоим пора домой! — оказал он и нажал кнопку звонка. Дверь отворила мать.

Прежде чем войти, он в последний раз оглянулся. На востоке пробивался бледный свет зари, возвещая наступление нового дня…

В тот вечер я долго стоял на мосту. Смотрел на реку. И сегодня, как и десять лет назад, не мог найти ответа на вопрос, в чем же смысл того, что тогда произошло. Позади меня проносились машины, подо мной шумела река. Ее воды омывали автомат, десять лет пролежавший там, внизу. Те, кто восседал в блестящих машинах, проносились на мотоциклах или прогуливались, нарядные и оживленные, ничего не знали об этом автомате. А если бы знали?

Рядом со мной стоял пожилой мужчина. Он не смотрел на реку, он глядел прямо на улицу. Кивнув в сторону юношей и девушек, мчащихся мимо на мотороллерах, он сказал:

— Вот она, нынешняя молодежь! До чего мы дошли!

Мне не следовало бы ему отвечать. Ведь мысленно я был так далек отсюда, перенесся на десять лет назад. И все-таки я ответил:

— Молодежь сама по себе ни плоха, ни хороша. Она несет в себе приметы своего времени.

А он отечески снисходительно возразил:

— Вы еще слишком молоды для таких рассуждений. Вам не мешало бы кое-что пережить и поднабраться опыта, молодой человек.

Я молча взглянул на него. И ушел с моста.

Примечания

1

От глагола schelten — ругаться, браниться. (Прим. перев.)

2

Стихи даны в переводе С. Круглова.

3

Бросьте, ребята, бросьте, мы не воюем с детьми (англ.).

4

Сдавайся, сукин сын, не то я прострелю твою дурацкую башку! (англ.).