Смерть под занавес - Екатерина Красавина

- Ярин, - устало откликнулась Катя, - давай все сначала и по порядку.

***

- Да, да, проходите, лучше сюда, в зал, боюсь, что в моем кабинете немного душно. Все равно в театре, кроме Лины, никого нет, ни единой души, так что опасаться лишних свидетелей не стоит.

Катя поправила волосы.

- Это мой коллега из "Белого грифа", Алексей Николаевич Ярин.

- Очень приятно. Элла Александровна Гурдина.

- Я уже с вами знаком, заочно. Да и на ваши спектакли несколько раз ходил.

Они сидели в партере. На сцену с потолка свисали кожаные ремни и железные цепи. В глубине виднелся пышный сад, словно срисованный с пасторальных картин Ватто. Сбоку стояла розовая беседка, находившаяся в полутени.

- Я слушаю, - Гурдина вздохнула.

- Даже не знаю, как подступиться к вам, - пошутил Алексей.

- А вы приступайте прямо, без околичностей. Считайте, что я сижу в "испанском сапоге" или в темном колодце, куда не доходит ни единый луч света. Пытки, они ведь очень разнообразные. Вот сейчас я ставлю, вернее, только приступаю к постановке спектакля по произведениям маркиза де Сада. Видите, вон плетки свисают, разные железные штучки позвякивают. Квинтэссенция зла. Тема знакома, так что давайте уж сразу.

- Почему вы захотели ставить Сада?

- Ну, во-первых, модно, а во-вторых, мне кажется, такой садо-мазохизм, какой был в душе Сада, простите за невольный каламбур, в наше время присущ многим людям. Просто он сейчас выражается несколько по-другому. Ничто не ново под луной, как говорили древние.

- Элла Александровна, мы благодарим вас за доверие, которое вы оказали нам, передав дневник вашего сына. Это ведь его глубоко личное. Мы прочитали дневник. И у нас возникли кое-какие вопросы, которые мы и хотели бы вам задать. Вы знали, извините за несколько бестактный вопрос, что Рудик, как бы это сказать, не совсем психически нормален?

- Да, знала, - голос Гурдиной звучал на редкость спокойно, - знала.

- Как это случилось? Врач-психиатр, к которому я обратился за помощью, высказал предположение, что в детстве мальчику пришлось пережить какой-то шок, стрессовую ситуацию, которая, по-видимому, и явилась причиной заболевания.

Гурдина смотрела на сцену.

- Мне тяжело об этом говорить, но... во всем виновата я... Рудик тяжело заболел, когда ему было семь лет. Он лежал с высокой температурой. А мне надо было выступать. Он бредил и протягивал ко мне руки, умоляя не уходить. А я выскользнула за дверь и не заметила, как он, встав с постели, шатаясь, пошел за мной. Он был очень слаб. Но я не видела его, не видела, иначе он не упал бы с лестницы... Так Рудик получил сотрясение мозга, после которого и произошло все это. - Гурдина заплакала.

- Простите, - Алексей отвернулся, - простите.

- Теперь вы знаете все...

Гурдина приподнялась со стула, как бы собираясь уйти.

- Нет, нет, подождите, есть еще кое-что...

- Да...

- Нам удалось установить, что вы - родом из Алупки.

- Да, это так.

- Но в вашей биографии... - начал Алексей и внезапно умолк. Интуитивно он почувствовал, что не надо сейчас говорить ей о тайном ордене, еще рано, она может замкнуться, и тогда им будет очень трудно разговорить ее... Нет, пока не надо. - Элла Александровна, я не буду утомлять вас ненужными деталями, но мы установили, что вы знали убитого, знали... Вы единственная не подошли и даже не посмотрели на него. Вам это было ни к чему, ведь убитый был вам хорошо знаком. Расскажите, кто он. Мне кажется, это в ваших интересах, - мягко добавил Алексей.

- О чем вы говорите, откуда я могу его знать?!

- О6 этом можете рассказать только вы.

Гурдина закрыла глаза:

- Я расскажу все, только не сейчас, в другой раз. Я не могу...

- Лучше сейчас, ведь, возможно, у Рудика был сообщник, который и внушил ему мысль убить того человека в партере. И он еще ходит на свободе, может быть, он рядом.

Гурдина провела рукой по лбу, словно не решалась заговорить.

- Я попробую, но это очень, очень страшно...

Это было много лет назад, в Алупке, где я тогда жила. В то время Алупка была крупным курортным городом, куда приезжало много отдыхающих. Летом там кипела жизнь. Гастролировал театр. Я познакомилась с сыном одной актрисы. Она была, выражаясь современным языком, женщиной с неустроенной личной жизнью. Отца, я так поняла, ее сын никогда не знал. К сыну она относилась плохо. Даже не плохо, а скорее никак, она просто его не замечала, жила своей жизнью. К тому же сильно пила. Мальчик был подавлен, удручен и от души ненавидел театр и все, что с ним связано. Даже я, будучи девчонкой, хорошо это поняла.

- Сколько вам тогда было лет?

- Двенадцать, а ему - одиннадцать. Кеша, так звали мальчика, был моложе меня на год. Мы были детьми и поэтому с удовольствием бегали и играли в алупкинском парке, купались в море. И вот однажды, я хорошо помню этот день, он пришел в условленное место просто сам не свой, говорил невпопад, был очень бледный и рассеянный. Я подумала, что Кеша заболел. Мы не стали играть, а отправились на пляж, и тут я заметила, что он часто останавливается и потирает себе запястья. Вот так, - Гурдина вытянула вперед руку, - таким движением, как будто рассекает их. Правда, тогда я не придала этому никакого значения. А на другой день я узнала нечто ужасное: мать Кеши умерла. Ее нашли в гримерной после спектакля. Она была уже изрядно пьяна, и вены на запястьях перерезаны ножом. На полу у ее ног лежал в луже крови ее младший сын, пятилетний мальчик, а рядом с ним - ножик из театрального реквизита. Актриса скончалась сразу от большой потери крови. Мальчика отвезли в больницу, там он пришел в себя, но сказать ничего не мог. В результате сильного потрясения он потерял память.

Одни говорили, что это - самоубийство. Другие - подозревали младшего сына актрисы, говорили, что мальчик мог прийти к ней в гримерную и, как бы подражая какому-нибудь театральному герою, нанести порезы матери. Мальчик ведь вырос за кулисами и мог перепутать игру на сцене с реальностью. Он был еще слишком мал...

Ходили разного рода слухи.

Кеша не появился в парке ни на следующий день, ни через два дня. Я случайно столкнулась с ним у городской столовой. Он посмотрел на меня. И в эту минуту меня осенила страшная догадка. Я вспомнила, каким бледным и растерянным выглядел Кеша в тот день, как он машинально потирал свои запястья именно в тех местах, где были порезы у его матери. Но ведь он тогда еще не мог знать, что она мертва, тело-то обнаружили позднее. В моих глазах Кеша прочитал, что я ВСЕ ЗНАЮ. Он бросился бежать со всех ног, и больше я его никогда не видела.

- А почему вы не пошли в милицию? - спросил Алексей.

- Не знаю, ведь мы с ним подружились, к тому же это были всего лишь мои догадки... И потом, я так испугалась! И даже сейчас, когда вспоминаю все это, мне становится не по себе.

Лицо Гурдиной побледнело.

- Я должна... передохнуть... - с трудом про-говорила она.

- Сейчас принесу воды, - откликнулась Катя.

- ...Самое страшное заключалось в том, что эта история имела продолжение. Спустя восемь лет, когда у меня уже был сын, мне неожиданно принесли заказное письмо. Оно состояло всего из нескольких строк. Я помню их почти наизусть: "Я ничего не забыл, как и ты. Вспомни гималайские кедры, наши игры... Я понял, что ты ЗНАЕШЬ, и я не дам тебе покоя, ты будешь жить в вечном страхе за себя и за своего сына. Я приду к вам однажды..."

Представьте мое состояние. Я чуть не сошла с ума, побросала вещи в чемодан и уехала куда глаза глядят, сменила все, даже собственную фамилию. Я колесила по всему Союзу, заметая следы. Но самое страшное - я навеки потеряла покой из-за сына, я страшно боялась за него. Я скрывала его ото всех, и поэтому сын чаще всего жил не со мной, а у чужих теток, которые за ним присматривали. Однажды мы с ним даже разлучились на долгие семь лет...

- Видимо, это момент в дневнике, где Рудик пишет, что он потерял, а потом обрел свою мать.

Гурдина кивнула:

- Да, мы вновь соединились, когда он уже был взрослым юношей. Он работал в моем театре с момента основания, правда, как вы теперь знаете, не под своей фамилией. И никто не знал, что мы мать и сын, мы были вынуждены скрывать это от всего света. В тот день я получила послание от этого человека. Он написал мне, что приедет в театр, чтобы встретиться со мной. Вы, наверное, можете себе представить, как я испугалась. Я ходила по своей комнате, лихорадочно меряя ее шагами, как зверь, попавший в клетку, и разговаривала сама с собой вслух. Рудик, видимо, подслушал мой монолог и решил действовать. Но я не знала, клянусь вам, что он затеял! Я бы остановила его! Остальное вам известно.

- Он сделал главное - он сохранил вашу жизнь, ведь он так любил вас!

- Лучше бы умерла я.

- Теперь вы избавились от вечного страха...

Гурдина как-то странно посмотрела на Алексея.

- Нет, - голос ее звучал как бы издалека. - Вы сказали, что установили факт моего знакомства с убитым из-за того, что я ни разу не подошла и не взглянула на него. Я сделала это зря. Потому что убит был совсем другой. Этот человек - сущий дьявол! Он почувствовал опасность и послал вместо себя другого. Звериный инстинкт!