Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 - Саша Токсик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Убью, — Кэт хмуро показывает мне маленький кулачок, — так что там про клофелин?
— Ирина… белые волосы… красная "Лада"…
— Ах ты гандон! — отвешивает Джону такого леща, что у него повязка слетает с головы. — Ты обещал! Говорил, что с этой шалавой больше не общаешься! Что она в Краснодар уехала… Говнюк!
— Кэт! — трагически заламывает руки Джон, — он всё врёт!
— Ага, и суку твою белобрысую сам выдумал!
Кажется, дело тут не в защите моего честного имени, а в банальном любовном треугольнике. Попавший между молотом и наковальней Джон терпит оплеухи и оскорбления с щенячьими глазами.
— Они меня просто ограбить хотели, — вставляю, когда Кэт устаёт лупить своего бойфренда. — Ничего личного.
— Иди нахер, — резюмирует, Кэт.
Джон стоит как оплёванный, но не уходит. Изгнание из стаи для него равнозначно потере дохода. Есть такие люди, и как раз их безошибочно притягивает фарца, барыжничество и прочие бизнесы. Они способны пережить унижение, разлуку с любимой… Но убытки — никогда.
— Кэт, ну пожалуйста! — складывает он лапки на груди, — сбесил он меня сильно, вот я его Ирине и сдал. А дальше она сама всё! Я не при делах!
Сказать, что у Джона есть собственные ключи от квартиры клофелинщицы, мне мешает какая-то дурацкая мужская солидарность.
— Сам тогда с Аликом разбирайся, — мягкое женское сердце даёт слабину.
— Я компенсирую, — Джон обращается ко мне, — скажи, чего ты хочешь?
— Штаны, — говорю, — снимай.
Тут на меня пялятся все. Мужское население просто охреневает, а Кэт, как девушка прогрессивная, кажется, подозревает что-то совсем нехорошее.
— Что замер, — повторяю, — Ты спросил "чего хочу"? Джинсы хочу.
Джон трясущимися пальцами расстёгивает "болты" на Левисах. Джинсы у него зачётные. К стандартным клёшам в бока вшиты малиновые клинья. По самому низу, чтобы не тёрлись об асфальт, штанины проклёпаны согнутыми монетками. Каждый шаг издаёт мелодичный звон, намекающий на близость цыганского табора.
Кэт снова не выдерживает.
— Пойдём, я тебе вместо этих, новые дам.
— Думаешь, я их собираюсь носить? — отвечаю, — да они мне на три размера больше!
— А зачем тогда?!
— Спалю нахрен, — говорю, — оболью бензином и сожгу. Чтоб неповадно было.
Брюнетка в ужасе. Как любой торгаш, она понимает цену денег. Пустить на распыл три месячных зарплаты инженера для неё — жуткое кощунство.
— Так возьми новые и носи!
— Тогда двое, — предлагаю, — мне и Женьку. Найдутся по размеру?
— Кэт, спасибо… — подаёт голос Джон.
— Заткнись! — рычит она, — до копейки мне отработаешь, козлина!
* * *
Почему джинсы стали самой популярной одеждой в мире? Какой псих додумался шить их из жёсткой как дерево парусины? Зачем штаны, единственное достоинство которых в том, что можно ползать на карачках по камням, не протирая коленки, носят айтишники и модели, музыканты и домохозяйки, студенты и миллиардеры?
В них жарко летом и они накаляются от холода зимой. Они не пропускают воздух, под ними чешется кожа, они сдавливают бёдра и дико трут между ног.
— Алик, а что круче: "Ливайсы" или "Ли"? — переживает Женёк.
Ему как раз достались "Ли", ещё и на молнии, а не на "болтах". Ассортимент, хранящийся у Кэт, был ограничен. Я и так ломал голову, как произвести впечатление на капризную заказчицу свадьбы, и тут такое везение.
Американские штаны стоили по 200 рубчиков за пару. Джон кряхтел, краснел, но кивал. Не знаю, как он будет отрабатывать свои долги перед Кэт — фарцовкой или каким другим способом. Меня это волновало меньше всего.
Мои на мне еле сошлись и нещадно жали. Я понадеялся на свойство денима растягиваться и терпел. Зато заметно окрепшая за последний месяц фигура выглядела как на буржуйском плакате. Кэт чуть не мурлыкала рядом, то и дело стараясь задеть то рукой, то коленом. Джон при этом кряхтел ещё больше.
Изрядно сэкономив я решил потратиться. Купил две рубахи с огромными остроконечными воротниками. Себе взял простую, без рисунка из тёмно-синего сатина, а Женёк запал на огненно-рыжую в "огурцах".
— Шузы надо, — критически оглядела нас Кэт, — на платформе.
— А кросы сможешь? Адики?
— Дорого выйдет, — задумалась она, — а так — все смогу.
— Ничего, к тому времени Джон снова накосорезит.
Посмеялся даже Джон, правда невесело.
Сейчас мы, сияя обновками, идём за аппаратурой. Птицы поют, солнце светит, девушки оглядываются. Новые джинсы похрустывают при каждом шаге.
— Так какие круче?
Не носите джинсы Левис…
В них е..… Анжелу Дэвис.
А носите джинсы ЛИ
В них Анжелу не е…………
Женьку этот чудесный факт чрезвычайно радует. Он даже начинает смотреть на мои "ливайсы" немного свысока.
Анжела Дэвис — коммунист, борец за права чернокожего населения США
Мы сворачиваем с проспекта. Индустриальная, бывшая "Межевая" зеленеет газонами и шумит липами. Тихий райончик рядом с центром облюбовала номенклатура и примкнувшая к ней творческая и промышленная интеллигенция.
Основательные трёх-четырех этажки с лепниной по стенам и полукруглыми балкончиками на глаз смотрятся выше, чем соседние пятиэтажные хрущёбы.
"Сталинский ампир" в провинциальном исполнении. Тот недолгий период в советской архитектуре, когда для класса-победителя строили дворцы. Потом станет понятно, что дворцов на всех не хватит, а жить где-то надо.
На широченной полуторной двери табличка с гравировкой. "А. С. Орлович. Член Союза художников СССР"
— Может, ну его? — робеет Женька.
На него все эти признаки сословного неравенства оказывают ожидаемый эффект. Не с вашим рылом — в калашный ряд.
Решительно жму кнопку звонка. За дверью отдаётся напевной канареечной трелью. Даже звонки здесь особенные, не как у простых смертных.
Дверь открывает хмурая женщина сельского вида с косынкой на голове. Она не произносит ни слова. Просто неодобрительно смотрит на нас.
— Антонина, кто там? — слышится мягкий мужской голос.
— Мы к Афанасию Сергеевичу! — говорю намеренно громко. — Он нас ожидает. Здравствуйте.
— Проводи ко мне ребят, пожалуйста! — отзывается голос из глубины.
— Ботинки снимайте, — произносит мегера.
Орлович фамилии не соответствует. Он невысокий, округлый, с небольшой залысиной и аккуратной шкиперской бородкой без усов. Борода очень чёрная. Кажется, он её подкрашивает.
Впервые вижу мужчину в домашнем халате. Афанасий Орлович вальяжен и благожелателен. Он усаживает нас на приземистый диван, кричит Антонине относительно чая, и не
