Всадники - Жозеф Кессель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проскакав между лежащими на земле пастухами, он с размаха швырнул овцу на землю, вытащил из чапана пригоршню афгани, бросил эти деньги пастухам:
— За барана! За собаку! И за страх! — и умчался вдаль.
Когда стадо осталось далеко позади, он придержал бег коня. Вытерев пот со лба, он поправил на голове тюрбан. Тот съехал немного набок.
Одну секунду Турсен подумал о том, какое мнение сложилось о нем у этих несчастных пастухов. Седой старик нападает на невинное стадо, а потом играет, с парой собак, в бузкаши. Сумасшедший, безумный старик!
«Вообще, мне надо бы стыдиться, что я так себя вел» — подумал Турсен.
Но вместо этого он гордо поскакал дальше. Стар? Конечно. Безумен? Может быть.
Но зато какая победа над самим собой!
Турсен ласково погладил коня. Тот счастливо и благодарно заржал.
Кончиками ногтей Турсен нежно почесал ему лоб между глазами. «Этот конь, — думал Турсен, — не может сравниться с Джехолом, но все же очень и очень хорош!»
Странное чувство было у него к этому коню. Первый Джехол был Турсену как брат. Следующие — словно сыновья. Но этот жеребец, такой юный и такой еще неопытный, и все же его спутник этим неповторимым утром, — стал ему словно маленьким племянником. И когда конь вновь помчался по степи, Турсен рассмеялся с отеческой нежностью.
В этот момент он увидел тот самый дом.
Он узнал его сразу. Одиноко стоящий посреди степи, он был известным местом встреч. Но для Турсена он значил большее. Когда-то с высоты его крыши, верхом на Джехоле и сжимая в руке тушу козла, он одержал победу над лучшими чавандозами всех трех провинций.
Раньше, проезжая мимо этого дома, Турсен всегда отворачивался. Старый всадник этих дней, не имел ничего общего с тем победителем прошлого. Но не сегодня, не этим волшебным утром. Сегодня он поскакал прямо к нему. Чавандоз этого дня мог без стыда и зависти посмотреть в лицо любому. Они были достойными противниками, те, которые стояли там, внизу, и те, которые пытались взобраться на крышу, и над бессилием которых он издевался и хохотал. И как тогда Турсена наполнила невероятная, счастливая гордость.
Он словно вновь увидел перекошенные ненавистью лица своих врагов, слышал их проклятия и брань, и среди них он узнал юный, ясный голос, который кричал ему: «Отец, отец, что я могу для тебя сделать?… Отец, ты мной доволен…? Отец…»
И Турсена охватило странное волнение: «Урос… мой сын… мой мальчик…»
Но он тут же запретил себе об этом думать. Язвительная усмешка появилась на его губах. Из маленького мальчика вырос жесткий, гордый, замкнутый человек.
Жеребец остановился, его уши дрожали. Ничего не изменилось. Степь, под палящим солнцем, была по-прежнему бесконечно широка, ветра не было, и на небе ни облака.
Не двигался и Турсен. Колени, шпоры и плетка не делали ни единого движения.
Но инстинкт предупреждал коня о чем-то, и тело этого всадника стало вдруг для него чужим и враждебным.
Турсен кусал губы. «Как глупая баба, — думал он, — как Айгиз, плачу я по прошлому».
И Турсен вновь увидел себя на крыше дома. Но сейчас, этот непобедимый чавандоз стоящий наверху, насмехался и бросал вызов ему, только ему одному.
«Ну, давай же! Попробуй меня достать! Попробуй прыгнуть сюда, ты, хромающий паралитик! Ну, что же ты? Прыгай!» — кричал ему его двойник. А его сын, Урос, стоял рядом с домом, и смотрел на Турсена твердым, холодным взглядом.
Турсен пришпорил своего коня. Снова и снова хлестал он по бокам жеребца плеткой, и когда он помчался прямо на дом, Турсен повторял не переставая:
— Ты должен это суметь… Ты сможешь… скачи быстрее… быстрее! прыгай!!!
И конь, обезумев от боли и страха, превзошел самого себя, — он прыгнул так, как на самом деле прыгнуть не мог. Его брюхо было уже над крышей дома. Турсен почти победил. Но внезапно его пронзила боль в спине, она пришла так неожиданно, что Турсен на одно мгновение дернулся назад. Но этого было более чем достаточно. Конь достиг самой высокой точки прыжка, но большего сделать не мог. Он сумел лишь коснуться края крыши, и, избежав столкновения со стеной, невредимым соскользнуть вниз.
Дом, на который сейчас смотрел Турсен, показался ему вдруг невероятно высоким.
Конь под Турсеном дрожал. Подгоняемый шпорами и плеткой, ради желания хозяина, он показал все, на что был способен. Но теперь он был вымотан, на пределе своих сил.
Каждая новая попытка будет напрасной и глупой.
Турсен это знал точно. И все же…
Он развернул коня назад, отъехал на нужное расстояние и погнал его на дом снова… и снова… и снова…
Все более неточными стали прыжки коня, все более тяжелыми. Но словно одержимый дьяволом игрок, который поставил на кон все, до последнего афгани. — Турсен не сдавался. Он гнал его на дом вновь и вновь, пока измученный конь не сумел в очередной раз оторваться от земли и не натолкнулся на его стену.
Турсен проиграл. Он вновь взглянул на крышу. «Я должен был ее взять… В первый раз это почти получилось…»
Конь стоял, тяжело дыша.
«Я сам виноват, — подумал Турсен. — Урос был на моей стороне, он помог бы мне дальше»
Но тут он язвительно усмехнулся. «Урос! Он не смог даже на Джехоле, на лучшем из коней, выиграть шахское бузкаши!»
И он усмехнулся вновь, охваченный злорадством и мрачным удовлетворением.
Но наслаждаться этим победным чувством он смог недолго. Ужас объял его, и, несмотря на жару дня, его зазнобило.
Чего он испугался? Кого? Турсен замотал головой. Не думать, не спрашивать себя…
В Калакчаке у него это получилось.
Его мысли все настойчивей и горше кричали ему о том, что он трусливо пытался сохранить от себя самого в тайне. Он увидел образ человека, увидел так четко, словно в зеркале. И от этого образа ему захотелось бежать. Умчаться прочь.
И он ударил плеткой по крупу коня. Но тот был без сил. Скачка и прыжки, к которым Турсен его принуждал, сломили его. Он не мог скакать быстрее, он слишком устал. Турсен прекрасно это чувствовал, и знал, что может произойти, если он будет заставлять коня скакать дальше. Он вспомнил сегодняшнее счастливое утро, их общую скачку, и обоюдную радость. Инстинкт старого чавандоза твердил ему, что он должен был сойти с коня, поблагодарить его, и обтерев степной травой подождать пока его дыхание успокоится, а потом медленно отвести его домой. Но сильнее всего сейчас был в Турсене страх.
Страх узнать самого себя. И он вновь начал хлестать бока коня, на которых уже были раны. Но тот смог сделать только пару жалких скачков. Турсен хотел было ударить его вновь, но тут опустил руку.
