Тёмные самоцветы - Челси Ярбро

Перед началом второй заутрени к нему приблизился отец Симеон.

— Нужно бы увести его, — сказал он, движением клочковатых бровей указывая на государя. — Иначе мы тут ничего не успеем.

— Разумеется, отче, — кивнул Ярослав.

Отец Симеон осенил себя крестным знамением, наблюдая, как Ивана уводят из храма.

— Смилуйся над ним, Боже, — промолвил он с чувством и поспешил к алтарю.

Выйдя на свет, Иван вскинул руки к глазам, ослепленный искрящимся снегом.

— Господь привечает меня, — сказал он Ярославу. — Он послал своих ангелов мне в защиту.

— Да, батюшка, — отозвался скопец, знаком веля стражникам вести царя к Благовещенскому собору.

Тем же часом в хоромы Василия Шуйского входил его двоюродный брат Анастасий, сопровождаемый Галиной Александровной Кошкиной и ее дочерью Ксенией.

Обе женщины в пояс поклонились хозяину. Тот небрежно махнул им рукой.

— Худа, бледна, — проворчал он, глядя на Ксению. — Ладно, с худобой ничего не поделаешь, а лицо женки как-нибудь подрумянят. — Князь ткнул пальцем в шкатулку, стоявшую на столе. — Твой жених, как и должно, прислал тебе подношение. Ожерелье из белых камней. — Последнее было сказано с легкой заминкой, ибо редкостные молочно-белые самоцветы не совсем отвечали сложившейся ситуации. На Руси женщинам, и в особенности невестам, обыкновенно дарили одни жемчуга. — Он инородец и обычаев наших не разбирает, а посему ты наденешь дарованное.

— Раз надо, надену. — Ксения вздернула подбородок и стиснула кулаки. Острые ногти впились ей в ладони.

Галина, заметив в глазах дочери вызов, попыталась сгладить неловкость:

— Она слишком переживает, Василий, ты уж не обессудь.

— Вовсе нет, просто я не хочу идти замуж, — сказала Ксения ровно.

— Думай, дуреха, что говоришь, — одернул ее Анастасий. — Замужество — счастие для тебя, оно покроет твое бесчестье. Вместо того чтобы упрямиться, пала бы на колени и возблагодарила Пречистую Деву.

— Если бы Пречистая Дева хотела оградить меня от бесчестья, она сделала бы что-нибудь еще лет двенадцать назад, — возразила с горечью Ксения. Ее большие глаза цвета меда предательски заблестели, но она раздраженно нахмурилась и смахнула слезы рукой. — Не беспокойтесь, я покорюсь вашей воле. И буду молчать.

Галина прижала руку к губам, понимая, что творится в душе дочери. Она сама была в свое время красавицей, и лишь войдя в возраст, избавилась от мужских посягательств, да и то…

— И правильно, и молчи, — одобрил Василий. — Поступай только так, как велит тебе мать. Чти память отца, да простит Господь и его, и твое прегрешение, иначе всей нашей семье позора не избежать. А ты тогда пойдешь по миру, отторгнутая всем нашим родом. Это ужасный удел.

Ксения, еще не обряженная в роскошный, белый с золотом, свадебный сарафан, пошитый для нее по велению Анастасия, пристально посмотрела на родича.

— Но… если муж мой меня о чем-нибудь спросит, что мне ему сказать?

— Придумаешь что-нибудь, — пропела Галина. — Вот погоди, я тебя научу. Ведь все вопросы пойдут от чистых простынок, а мне ведомы способы их замарать.

— Замолчите, бесстыдницы! — прикрикнул Василий.

Галина тут же притихла и поклонилась Василию с Анастасием, толкая в бок дочь.

— Благодари, глупая, своих сродников за заботу. Что бы мы с тобой делали, если бы не они?

— Ну, я тут ни при чем, — отмахнулся Василий. — К царю ходил Анастасий, а я лишь его поддержал. — Он снова критически оглядел Ксению. — Побольше румян — и получится девица хоть куда. — Князь улыбнулся, но ответной улыбки не получил, ибо его племянница уже открывала шкатулку.

— Я хочу поглядеть, что там, — вызывающим тоном заявила она и, прежде чем Анастасий с Василием успели обменяться тревожными взглядами, вытянула из бархатного гнезда череду сверкающих бусин. Губы ее, готовые пренебрежительно искривиться, растерянно дрогнули, а в глазах вспыхнуло неподдельное восхищение. Ожерелье походило на кружево из сорока серебристых камней, хитроумно соединенных между собой мелкими крылышками из какого-то белого, благородного вида металла. Оно сияло и переливалось при каждом движении Ксении, ошеломленной его красотой.

— Где же он взял это чудо? — вырвалось у нее.

— Говорит, сделал сам, — с великим сомнением произнес Анастасий. — Не знаю, верить тому али нет.

— Диво дивное, — ввернула Галина, искренне радуясь, что дочь начинает оттаивать. — И в аккурат по тебе. Примерь-ка его.

Но Ксения уже убирала подарок в укладку.

— Ладно, — вздохнула она и с решительным видом повернулась к Василию. — Раз уж дело затеяно, нельзя ли его поскорей завершить?

Василий грозно повел плечами, но тут же смирился, невольно любуясь племянницей, и хлопнул в ладоши, призывая слугу.

— Проводи моих сродниц на женскую половину. Думаю, их там уже заждались.

Борис Годунов в это время спускался по главной лестнице своих просторных хором, чтобы поприветствовать гостя. Жена его, Мария Скуратова, будучи в положении, опиралась на руку мужа.

— Рад видеть вас в своем доме, — улыбнулся Борис.

Ракоци в итальянской манере поклонился хозяину и хозяйке и, указывая на сопровождавшего его Роджера, торопливо сказал:

— У него мои вещи. Прошу вас, распорядитесь, чтобы его проводили в комнату, где их можно было бы разложить. — Он спохватился и попытался иронически усмехнуться. — Фи, что за тон? Не судите меня слишком строго, ибо я который уж день не в себе.

— А вы ведь и вправду обеспокоены, — сказал несколько удивленно Борис и покосился на супругу, спокойно направившуюся к окну, где стояли резные деревянные кресла. Ракоци не был задет тем, что ее не представили, ибо по русским обычаям, знатным дворянкам не полагалось заговаривать с кем-либо, кроме родни.

— Именно так, — кивнул он. — И весьма глубоко. Видите ли, я никогда еще не был женат.

— Да что вы? — В черных глазах царедворца колыхнулось искреннее сочувствие. — А ведь вы лет на десять старше меня. — Он в свои тридцать два ощущал себя уже пожившим и многое изведавшим мужем. — Вот она — доля изгнанника. Впрочем, тем больше у вас причин возрадоваться подарку судьбы. — Он подозвал одного из челядинцев. — Проводите слугу графа в нужную комнату. Да убедитесь, что там начищены зеркала.

— Зеркала?! — не удержался от восклицания Ракоци, вот уже почти сорок столетий не видевший своего отражения. — Думаю, мы с моим Роджером вполне обошлись бы без них, — прибавил он, словно бы извиняясь. — Но, конечно, благодарю.

— Упражняетесь в скромности? — спросил непринужденно Борис, как только двое слуг увели Роджера, прихватив с собой его сумки. — Это чудесное качество, но оно, безусловно, не помешает нам выпить за вашу новую и счастливую жизнь. Как вы считаете, а?