Люди Дивия - Михаил Литов

Ее звали Дарьей. Очень хорошо, всегда мечтал об обществе девушки с таким именем. Положив в быстро проворачивающем идеи уме никогда не изменять его полной форме и торжественной музыкальности, я повернулся к моей новой знакомой для усугубления растущей близости, но прелестное и трогательное существо, разгадав мои намерения, уползало - бочком, бочком, и кидая окрест себя исполненные тревоги взгляды, - за край видимости.

- Дарья! - выкрикнул я, поспешая за ней. - Вам нечего бояться. Я понимаю, при виде моих седин у вас возникает впечатление чего-то ненужного, кое-как доживающего век... А тут, поди ж ты, выполз искать свою крабиху! Но насчет седин следует рассудить по-справедливости: они ведь преждевременны! Я еще поживу, и, поверьте, у меня на уме нет ничего нечистого... я вовсе не настроен обременять чем-либо свою совесть. Обещаю вам, вопросы, которые последуют у меня один за другим, никоим образом не затронут чувствительные струны вашей души. Другое дело ваши маленькие тайны, все эти потрясающие причины вашего пребывания в лесу... Боюсь, вы поддались не только соблазну, но и обману. Я о многом догадываюсь! Мне ли не знать, что делается здесь! Но если вас завлекли сюда обещаниями грандиозных тайн и к тому же потребовали происходящее хранить в строжайшей тайне, то знаете... поверьте, все эти обещания и тайны все-таки надо делить пополам. Я не скажу, будто вас обманули так, что это уже следует признать за надувательство, о нет, тем более что и я в этом до некоторой степени участвую. Но чуточку все же обманули, то есть пустили пыль в глаза.

Она остановилась, слушала меня, а затем, потупившись, спросила:

- Почему вы так думаете?

- Да потому что я знаю предысторию, историю и в некоторой мере даже то, чем она закончится.

- А зачем вы все это мне рассказываете? - сменила вдруг Дарья тон на равнодушный и даже передернула хрупкими плечиками, показывая намерение презрением сразить и поумерить мою говорливую любознательность.

Ее вопрос перевернул мои представления о ней и о причинах, по которым она находилась в лесу. Я почесал затылок.

- Ну хорошо, - сказал я, - чтобы вы убедились, что у меня нет от вас секретов, расскажу, что произошло со мной. Вы же нашли меня там, на холме, в довольно странном состоянии, так ведь? И невольно задумались о причинах...

- Ну, задумалась... действительно, - слегка уступила она.

Мы спустились к озеру и неторопливо пошли берегом. Там никто не протоптал никаких тропинок, и почва не везде была основательной и прочной. Заботясь о спутнице, я выбирал самые безопасные пути.

- Я жил себе спокойно у человека, имя которого вам вряд ли что-нибудь скажет, - говорил я, - но, пожалуйста, у Авенира Ивановича, моего дальнего родича. Жил в его деревеньке, когда поступило распоряжение о моем переселении. Вы уже, естественно, догадались, что я тоже участвую в игре... Игра - да, называю так. Пока, временно... Пока ситуация не прояснилась. Но не считайте меня легкомысленным человеком, я вполне серьезно воспринимаю... впрочем, об этом после. Итак, мне велено переселиться. Приближение к центру, понимаю; и приветствую этот акт, считаю его почетным для себя. Но каким образом пришел приказ? Записка с указанием нового местожительства, вдруг появившася на обеденном столе... Как? почему? где же работа курьера? Я не хочу сказать, что записка возникла как бы из воздуха, из ничего, хотя ни за что не ручаюсь... Я только о том, что хотел бы видеть лицо доставившего мне послание человека и, может быть, даже выслушать историю его жизни. Вот как и вашу... Ибо... Для чего я, плодовитый литератор, встречаюсь с людьми? Я встречаюсь с ними исключительно для познания их существа во всем его объеме и ни в коей мере не для выпячивания собственного. Моего существа нет в свете историй, которые рассказывают мне люди. В этом смысле я, как никто другой, далек от поисков истинного отечества, высшего Я, от всей этой эзотерической и несколько утомительной круговерти... И вдруг какая-то записка, которую не расспросишь, - я мгновенно ощутил ее сходство, ее замысловатое и неразборчивое родство с неисповедимым и ждущим разгадки исчезновением моей жены. Моя душевная рана была растревожена, неведомый писец окунул в нее перо и с улыбкой пошевелил им в ней, вообще в моем болезненном отношении к некоторым вопросам. Не я ли всю жизнь стремился к капитальности? Садясь за очередной роман, я всегда предполагаю и очень надеюсь, что уж он-то, не в пример предыдущим, будет твердым, как сталь, как дамасская сталь, как романы многих и многих моих собратьев по перу.

А о какой капитальности можно говорить, когда моя жизнь внезапно погрузилась в туман, и все в ней зашаталось, и жена пропала, и златом искушают мой бедный мозг, и небрежно нацарапанной запиской перемещают меня с места на место, как старый шкаф. Встревоженный и в глубине души протестующий, я направился в деревню, в домишко, куда мне надлежало переселиться в ожидании дальнейших указаний. Деревня та была вообще глухая, достаточно сказать, что я оказался в ней единственным обитателем; но домик неплохо сохранился. Я надеялся если не застать в нем убывающего постояльца, то по крайней мере обнаружить весточку от него, которая мне многое объяснит. На столе, грубо занимавшем добрую половину избы, был приготовлен для меня крестьянский ужин, еще теплая пища. Не притронувшись к ней, я угрюмо и зло лег на аккуратно застеленную постель и уставился в потолок с остатками давней побелки. Хотя уже ясно было, что от моего предшественника здесь не осталось ни весточки, ни что-либо говорящих моему пытливому уму следов, воля к ожиданию разъяснительного разговора не покинула меня. Вполне возможно, что я знаю того, кто предшествовал мне в домике, потому как знаю почти всех их, перемещающихся здесь, но напрасно я искал признаки, по которым мог бы догадаться, установить, - предшественник или тот, кто побывал здесь после него, тщательно стер все следы.

Итак, я ждал, погружась в ни во что и с отчаянием обреченного сражась с этим отвратительным наступлением пустоты. Что угодно, только не она! Даже смерть... Мне казалось, что смерть полнее и значительнее того неведения, в которое я проваливался со своими потугами на определенность и капитальность.

Дарья! Давайте разберемся. Мне ничто не угрожало, обо мне помнили и заботились, меня опекали, пролагая мне пути записками, здоровой пищей и приготовленной постелью. Почему же я впал в отчаяние? Потому что в моей душе не было покоя? А почему его не было? Потому что исчезла моя жена? Разобраться невозможно. Поставьте себя на мое место. Есть все основания предполагать, что моя сбежавшая жена находится где-то здесь, в лесу, в очерченном волей учителя пространстве, очень похожем на круг, и, по велениям той же воли перемещаясь из домика в домик, я неуклонно приближаюсь к благополучной развязке, в которой смогу заключить найденную и кстати смахнувшую с себя чары жену в объятия. Так что же меня тревожит и бесит? Собственная неспособность вполне довериться чужой воле? Или страх, что в системе, созданной этой волей, не все настолько учтено, предусмотрено и взаимосвязано, чтобы можно было полностью исключить возможность неувязки, катастрофы и противоположного благодушным чаяниям, совсем не благополучного конца?

Не описать, как я томился на той деревенской металлической кровати, как мучился, пока не был вознагражден за верность ожиданиям появлением на потолке тускловатых и как бы отчасти мерцающих слов, гласивших: "Я здесь страдал и ухожу, ожидая еще худшего". Вот, я читал послание моего предшественника, ту весточку, которой и ждал от него, и содержание ее было не таково, чтобы вселить в мое сердце большую радость. Значит, он страдал, и это было в недавнем прошлом, а сейчас страдаю я, и это настоящее. И не то чтобы времена путались в моей голове, а просто вдруг устроилась полная ясность понимания, что мои страдания едва ли не совершенно схожи со страданиями этого неизвестного, а в каком-то смысле и известного мне человека. Даже если его вовсе не мучило такое досадное явление, как бегство жены. Но при том, что я внезапно столько узнал о моем предшественнике и даже обнаружил наше с ним тайное сродство, я не был уверен, что действительно видел надпись, поскольку она тут же исчезла с потолка. А знаете, что происходит со словами, которые исчезают столь же неожиданно, как появились? Как опытный литератор, смею вас уверить, что в какой-то момент невольно перестаешь полагаться на них, начинаешь сомневаться, видел ли ты их вообще. Такой момент для меня наступпил. От слов осталось только впечатление чего-то смутного, легко ускользающего... Я решил проверить это впечатление, с новой силой вгляделся в надпись, и вот тут-то я увидел то, что прошло мимо моего внимания при первом чтении. Понимаете, там после глагола, подразумевающего действие мужского организма, в скобках значилась буква "а", т. е. в недавнем прошлом страдание здесь коснулось, может быть, мужчины, но, может быть, и женщины. Если я верно понял, мне предлагалась возможность выбора в этом вопросе. А если принять во внимание, как я страдал в настоящем, для меня уже не могло быть секретом, что мучения неизвестного, или неизвестной, чью горестную историю мне поведал потолок, продолжаются. И кто же это был? Я перестал бы быть самим собой, когда б постарался затереть и задвинуть в дальний угол сознания догадку, мысль, ощущение, что это была моя жена. Тут я встал, подошел к окну, с треском распахнул его и заревел, как зверь. Наконец-то я мог позволить себе это! Вся моя прошлая жизнь ничего не стоила перед этим мгновением.