Новогодний рейс - Алиса Лунина

Но на пятимесячном сроке беременности любовь и страдания для Фани неожиданно закончились. Как будто болел зуб — мучительно, невыносимо, и вдруг его вырвали, и боль отпустила. Она переболела этой любовью, все перегорело.

За месяц до родов Фаня поехала в Вологду, к маме. Рожать сбегала так — словно между делом. Появился у нее здоровый активный мальчик. Назвали Василием. И тут Фаня задумалась, — что делать с этой кричащей неразумной лялькой? Ей, между прочим, пора в Москву, работать. Она не может сейчас поставить крест на карьере.

Решение нашлось само собой — вот оно, очень ответственное, с высшим педагогическим образованием, называется мама. Фаня подкинула младенца матушке и уехала в Москву, когда сыну было два месяца. Нет, конечно, при любой возможности она приезжала в Вологду, но, учитывая ее безумную загруженность в журнале, возможность такая представлялась нечасто.

Сейчас ее сыну Васе уже было пять лет. Фаня звонила ему почти каждый день и читала сказки по телефону. Вася, наверное, ее воспринимал как тетю из телевизора, Оксану Федорову, например, из «Спокойной ночи, малыши».

Кстати, у Васи и отец имеется. А может, правильнее сказать — дедушка. Мамин муж, короче говоря. Пару лет назад Фаня устроила мамину личную жизнь. В очередной приезд в Вологду случайно встретила на улице отца своей школьной подруги и подумала: а почему бы и нет? Мужчина порядочный, вдовец, жильем обеспечен (не будет претендовать на мамины и без того скудные метры) и даже без вредных привычек (ну почти). Пригласила его в гости. Он не отказался.

Когда гость ушел, Фаня спросила у мамы:

— Как он тебе?

Мама не поняла:

— Ну что сказать? Мужчина, по всему видать, положительный! Серьезный. Не то что эти молодые попрыгунчики! Но… он ведь пожилой, Фанечка… Намного старше тебя!

— Ты все правильно говоришь, мама, — улыбнулась Фаня, — мне он мало подходит, а вот тебе в самый раз!

— Ты о чем, дочь? — У мамы вытянулось лицо.

В общем, благодаря Фане встретились два одиночества. Для полного счастья у них есть все, что надо, — даже общий ребенок, Фанин сынишка.

Все эти годы после рождения сына Фаня работала как проклятая, никакой личной жизни, но девять месяцев назад на дружеской вечеринке она встретила Петю. Во время фуршета она почувствовала, что ее буквально пожирают глазами, и, оглянувшись, увидела высокого, широкоплечего привлекательного незнакомца. Она улыбнулась красавчику. А он подошел к ней, взял за руку и молча повел за собой. Что удивительно — Фаня пошла. Ничего не спросив. И только в его машине они, собственно, уже и познакомились.

«Петр!» — «Стефания!»

Потом Петя признался ей, что влюбился с первого взгляда. А она ему сразу выложила правду — и про ребенка, и про роман с актером актеровичем, а главное — про того парня, которого любила и с кем могла бы прожить всю жизнь, если бы не трагедия.

На улице шел ливень, они сидели в Петином джипе. Фаня пила коньяк, который захватила с фуршета, ревела и рассказывала Пете о своем прошлом.

«Я его очень любила! И он меня любил! Собирались пожениться. А за месяц до свадьбы все разбилось, рухнуло… В тот вечер мы приехали в загородный дом к друзьям, и я вдруг вспомнила, что у меня нет сигарет. Попросила его съездить купить сигареты. Это я, я послала его на смерть! За этими гребаными сигаретами! Шестьсот метров, всего шестьсот метров до магазина. А навстречу трактор без опознавательных знаков, в темноте! Смял всю мою жизнь. А после этого не было ничего настоящего… Разве что сын».

Петя слушал и молчал. В нужный, самый слезный момент достал свой носовой платок и протянул Фане. Потом они поехали к ней и провели ночь в постели. А утром Петя серьезно сказал ей: «Просто позволь мне сделать тебя счастливой!»

Он окружил ее заботой и вниманием. Он действительно старался сделать ее счастливой, и не его вина в том, что у него не получилось.

— Так что насчет Нового года? — спросил Петр.

Фаня едва не подавилась кофе.

— Я еще не решила, пока не знаю.

— Может, купить елку? Все-таки это наш первый Новый год!

Он взял ее за руку.

— Хорошая идея, — виновато улыбнулась Фаня. — Извини, у меня много работы сегодня, я побежала.

Работы и впрямь было много — сдавали номер, после обеда у нее было интервью, потом еще ряд важных встреч, а вечером в редакции она столкнулась со своим бывшим коллегой Куприяновым. Несколько лет назад он вышел на пенсию (провожали его всем коллективом, с почетом — как старейшего, уважаемого журналиста, слывшего «честью и совестью» в журналистских кругах); иногда старик захаживал в редакцию погонять чаи и потолковать о жизни. Фаня любила поговорить с ним обо всем на свете, да и он относился к ней с симпатией, хвалил и называл «очень небездарным журналистом».

Увидев Куприянова, Фаня расплылась в улыбке.

А тот ее огорошил. Взглянул в ответ, как обдал холодом, усмехнулся и сказал:

— Вы для меня, милочка, теперь не рукоподаваемый человек. Разрешите с вами раззнакомиться! — И прошел мимо по коридору.

Фаня так и застыла. Потом опомнилась, кинулась за ним, догнала и спросила:

— Это за какую такую провинность вы решили со мной раззнакомиться?

Куприянов отрезал:

— За вашу статью о режиссере Т. Как вы смели писать подобную чушь?! Поверхностная, небрежная, я бы даже сказал — подлая статья! Вы писали о вещах, о которых ничего не знаете, фактически вы оклеветали человека! А ему семьдесят семь лет! Прочитав эту богомерзкую статейку, он так разволновался, что у него, представьте, случился инфаркт!

— Я всего лишь изложила собственное субъективное мнение относительно его творчества, — жалко пролепетала Фаня.

— И я вам изложил собственное субъективное мнение относительно вашей порядочности. Знать вас более не желаю!

Куприянов коснулся края шляпы, уничижительно шаркнул ногой, раскланялся и ушел.

Настроение было безнадежно испорчено. Она, конечно, попыталась себя успокоить — ну что такого она, в самом деле, написала? Упомянула, что этот режиссер в застойные времена славился лизоблюдством и подсидел коллегу, высказала предположение, что его теперешние проблемы — следствие его прошлых ошибок, своего рода наказание за прошлое. Что здесь такого? Журналистика вообще субъективная вещь. И чтобы быть хорошим журналистом, зачастую надо обладать цинизмом и жесткостью. А Куприянов с его старомодными представлениями о профессии задержался в средних веках, не иначе! Подумаешь — честь и совесть русской культуры! Взял и отчитал ее, как девчонку.

Фаня сто раз повторила, что «фиг с ним, старик много берет на себя!», но легче не стало. Потому что Куприянов действительно — ум-честь-совесть. И если он решил с ней раззнакомиться, стало быть, и впрямь что-то она или в статье, или вообще с совестью накосячила.