Битвы божьих коровок - Виктория Платова

— А дальше у меня для тебя интересное известие, — улыбаясь, сказал тот. — Незадолго до смерти девушка имела сексуальный контакт.

— Действительно интересное…

— Тебя, я смотрю, это совсем не волнует…

— Отчего же… Волнует. Сексуальные контакты являются моим приоритетом.

— Тогда продолжу. В каминной золе содержатся небольшие фрагменты ткани. Скорее всего — это одежда жертвы. Сожжена практически полностью. Кроме одежды, жгли еще какие-то бумаги, довольно жесткие, возможно — кусочки картона. На это указывает специфический состав пепла. Бумаги эти жгли уже после того, как одежда была уничтожена.

— Что еще?

— Теперь по поводу нитки, которую мы извлекли у нее из-под ногтя. Нитка — достаточно плотная, от красной фланелевой рубашки…

— Неужели кто-нибудь до сих пор носит фланелевые рубашки?

— Не кто-нибудь, а скорее всего убийца. Что касается микрочастичек кожи… Опять же у нее под ногтями… Экспертиза по ним займет чуть больше времени. Но к концу недели, думаю, справимся. А группу крови предполагаемого убийцы могу сообщить тебе уже сейчас. Четвертая группа, резус отрицательный…

— Н-да… — Забелин откинулся на спинку кресла. — А у самой жертвы?

— Вторая, резус положительный.

— А у Спасского?..

Крянгэ надолго замолчал. А потом произнес с едва скрытой досадой:

— Первая, резус положительный.

— И что мы имеем, Федор Игнатьевич? — Что?

— А имеем мы полную задницу. Как я, впрочем, и предполагал. Да, если тебе интересно… Феликс Спасский длительное время состоит на учете в одном частном пикантном кабинете… После тяжелой травмы три года назад… Короче, он импотент… Во всяком случае, был им до последнего времени.

Лицо Крянгэ исказила гримаса, и он инстинктивно прикрыл рукой пах.

— На себе не показывай, — посоветовал Забелин.

— Бедняга… — Крянгэ принялся интенсивно плеваться через левое плечо.

— Так что твое сообщение о романтическом соитии в жилу, как ты понимаешь… Ладно, оставляй мне это чертово заключение, я попозже с ним ознакомлюсь. Что с моей просьбой?

— Ну, наконец-то! А то заключение, заключение…

Крянгэ бросил на стол Забелина красную папку, присел на стул и принялся постукивать пальцами по еще одной папке. Зеленой.

— Зеленый — цвет надежды. Колись, — воззвал следователь к эксперту.

— Может быть, ты мне объяснишь для начала?

— Все будет зависеть от того, что ты мне принес.

Крянгэ, невольно поддавшись торжественности момента, раскрыл папку и хорошо поставленным голосом взвыл:

— Начнем с волос. Структура образца “а”, найденного в квартире убитой, и образца “б”, предоставленного эксперту Крянгэ Ф. И. следователем Забелиным Д. К., абсолютно идентична. Из чего следует вывод, что волосы эти принадлежат одному человеку.

— Дальше.

— Пункт второй. Отпечаток большого пальца правой руки, обнаруженный на бокале в квартире убитой, и отпечаток, предоставленный эксперту Крянгэ Ф. И. следователем Забелиным Д. К., полностью совпадают. Из чего следует вывод, что отпечатки эти принадлежат одному человеку.

— Да… Одному человеку.

— И ты знаешь, кто этот человек?

Забелин поднялся и принялся ходить по кабинету. — Возможно, Федор Игнатьевич. Возможно… И все равно, кем бы он ни был… Я не понимаю, как они попали в особняк! И он, и девушка… Свидетели утверждают, что к особняку никто и близко не подходил…

— Ну, на свидетелей в таких делах…

— Их было трое! Трое свидетелей. Ты понимаешь — трое. Они работали на открытой площадке, в том крыле, которое выходит на “Чертову мельницу”. Я сам ее видел… Оттуда хорошо просматривается вход в особняк… Начали в субботу, в восемь утра. Там же и обедали. И закончили в половине двенадцатого ночи. И никого в особняке не было.

— Стало быть, уходящего Спасского они тоже не видели?

— Нет. Но это не противоречит показаниям самого Спасского. Он ушел в половине седьмого, в сторону Юкков. Там вышел на трассу. Говорит, что поймал попутку. Так что видеть они его не могли. И вообще видели сторожа крайне редко, даже когда он был в доме. Спасский мог неделями не выходить из особняка. Слыл затворником.

— Чем же он там занимался? — удивился эксперт.

— Не знаю. Писал свои исследования… Пишущая машинка в наличии, а что еще нужно импо… Человеку в его положении, — тотчас же поправился Забелин.

А Крянгэ снова трижды сплюнул через левое плечо.

— Значит, твои свидетели утверждают, что Спасского они не видели, — закончив магический ритуал, сказал он.

— Да.

— А что, если эти трое…

— На объекте их пятеро.

— Неважно. Что, если эти трое… или пятеро лгут? — осторожно спросил Крянгэ. — Если это они сами, так сказать, совершили надругательство? И в данном случае имел место сговор…

— Сговор хохла, молдаванина и таджиков? Да еще в России… Ты надо мной смеешься. Они нелегалы, по шестнадцать часов работают, всего боятся, лишний раз с объекта не выходят… Даже в магазин не заглядывают. Это и Спасский подтвердил. И парень, который к ним приставлен. Ты же их видел, Игнатьич! Дремучие люди.

— Вот именно. Дремучие люди с первобытными инстинктами, — Крянгэ задумчиво дернул себя за ухо.

— Интересно, как ты себе это представляешь? Владелица приезжает в особняк, в котором, по утверждению Спасского, была только один раз. И это, заметь, в течение года… А потом ей попадает шлея под хвост, и она неожиданно решает приехать. И приезжает, когда сторожа нет на месте. И на нее тотчас же набрасывается свора из пяти человек?

— Я просто высказал версию…

— Ты же эксперт, Игнатьич, — Забелин укоризненно покачал головой. — Есть разница между тем, когда насилует один человек или когда насилуют пять?

— Анализ спермы мы проводим…

— Молодцы, — похвалил Забелин эксперта. — Думаю, что следов на теле было бы больше. А так — перерезанное горло и сломанный ноготь. Только и всего.

— Только и всего, — как эхо повторил эксперт.

— И вообще их слишком много, чтобы сговориться. И чтобы давать совершенно идентичные показания. И не путаться в них. И потом… Зачем им городить весь этот огород с сатанинским алтарем, а потом бить во все колокола и вызывать милицию? И привлекать к себе всеобщее внимание? Нет, огласка им не нужна. Им деньги нужны. Чтобы семьи кормить в ближнем зарубежье. Ведь нет же никаких гарантий, что после этого случая их не выкинут со строительства… А если уж взыграли инстинкты, как ты говоришь, — дремучие… Куда проще прищучить дамочку на нейтральной территории, где-нибудь на полянке, у пенька с опятами… Сделать свое дело и зарыть труп тут же… А? Они ведь не знали, что сторожа в особняке нет. И не знали, когда он вернется…

— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки Крянгэ. — Очень убедительно выступил. Пора тебе в адвокаты переквалифицироваться.

— Я тоже сдаюсь… Не могу понять, как же она там оказалась, эта чертова шл… гражданка Алексеева… А все-таки… Что там у тебя вырисовалось с отпечатком на стакане?

— Есть кое-какие соображения.

— Может, поделишься?

— Поделюсь. Но не сейчас.

— Тогда объясни хотя бы, какое отношение имеют квартирные улики к особняку в Юкках?

— Думаю, самое прямое. Думаю, что человек, который наследил в квартире у Алексеевой, наследил и в особняке.

— И ты его знаешь? — снова спросил Крянгэ.

— Возможно… — уклончиво ответил Забелин.

— Ну! Гений сыска! Гордость управления! — ядовито польстил Крянгэ. — Молодежь должна брать с тебя пример. А кстати, где она?

— Кто?

— Да молодежь твоя. Стажер… Он мне сотенную должен. Еще вчера обещал вернуть…

— Вот он вчера и отпросился. До завтра. Проблемы со здоровьем. В постели лежит с приступом сенной лихорадки.

— Надо же! — изумился Крянгэ. — А сегодня утром выглядел вполне цветущим. Ни тебе насморка аллергического, ни тебе конъюнктивита…

— То есть как это — сегодня утром? — Теперь пришло время изумиться Забелину. — Ты что, навещал его, что ли?

— Я не навещал, а вот он… Скажем так, мы вместе навестили одного человека.

— Кого?

— Вернее будет сказать не кого, а что. Труп в морге.

— Труп?! Чей труп?

— Угадай с двух раз. Нашу овечку сатанинскую, безвременно погибшую. Которую мы тут с тобой так горячо обсуждали. Елену Алексееву. Я и зашел-то на полминуты, заключение по трупу забрать. А Пацюк твой там сидит. Вернее, стоит, холодильный шкаф подпирает. Увидел меня и запрыгал, как блоха. Чуть прозекторский стол не опрокинул и в дверь — шмыг… Я его понимаю… Кому охота сотенную отдавать…

— Никому. Никому не охота, — подтвердил Забелин.

…Баклажан с чесноком.

Сороковая сигарета.

Наконец-то он до нее добрался. А значит, пора действовать.

Вот уже полчаса Забелин сидел под окнами серого шестиэтажного дома, по карнизу которого прогуливались мордатые голуби и гипсовые колхозницы с рабочими. Рабочие сжимали в жилистых руках отбойные молотки, а колхозницы несли снопы колосьев. И над всей этой развесистой социалистической клюквой гордо реял год издания дома: “1951”. Единицы по краям светлого прошлого подпирали колонны. И Забелина страшно интересовала одна из этих колонн — левая. Именно к ней прилепилось окошко на пятом этаже.