Сентиментальный детектив - Дмитрий Щеглов

Я не прощаюсь.

Жди меня, я приеду. Приду к тебе с букетиком цветов, и в память о нашей любви, скажу: здравствуй любимый, здравствуй мой единственный, мой дорогой. Букетик будет скромный, а дама, когда откинет вуаль, печальная. Ты хотел, чтобы я вуальку носила, приеду в вуальке. Пока жива я, верь мне, ты не будешь одинок. О господи, сейчас заплачу. Не могу больше.»

В этом месте на письме Скударь увидел водяные разводы. Заплакала.

«А еще мне постоянно грезится несбыточный сон, что ты уедешь сейчас и вернешься на белом коне. Именно на белом.

Прими мой горький поцелуй. Очарованный месяц утекает, скоро ничего не останется. Останется одна тоска небытия, а сердце превратится в камень. Ты скоро проснешься, я буду весела, а сейчас, позволь, я чувствую, как тихая тоска смертельной удавкой сжимает горло. Смертельная, глухая тоска. Почти все ночи я не сплю, глажу и глажу твои волосы. А утром вечность заглядывает к нам вместе с солнцем.

Я постоянно думаю, что такое счастье? Любовь?

Но короткий миг нашей любви, и тот наполнен горечью. Приходишь в себя, а вокруг чужой, холодный мир, в котором гость ты, миг ты, а мир огромен, и ему нет никакого дела до до каждой пылинки.

Как тяжело тебе, наверно, притворяться и молчать, тая свою беду! А мне ты думаешь намного легче?

Дышит еще наша кровать, жаром крепких объятий, пожаром поцелуев. Уста, хранят взаимную нежность твоих жадных губ. Вот он ты, рядом. Откуда же тогда, эта иступленная тоска и щемящая грусть?

Наша любовь…

Нож гильотины скоро упадет. Пощады нет. Впереди бездна, пустота и мрак.

Но знай, любимый, наша горькая как полынь, любовь, не будет стоять у позорного столба. Место ее в весеннем саду, на тихом берегу реки, в духмяных полях, и в моем сердце. Есть для нее там уютный уголок.

Ты спишь, а я одна, встречаю, у окна, рассвет. Гаснут далекие звезды.

Сладко, тихо и божественно с тобой.

Горят мои щеки, горю вся я. Я расцвела с тобой, любимый мой. Не каждый сможет пронести свое чувство незамутненным, через долгую жизнь. Не разменялись мы с тобою на мелочи. Благодарю тебя, за несказанную любовь, мой милый.

Я вижу, ты ищешь рукою меня. Я иду к тебе, желанный мой. Мой ненаглядный, я здесь!»

Глава XVI

– На смотри, что у тебя в брюхе забыли! Ничего у тебя там не было.

Врач кинул, на тумбочку рядом с кроватью Рюрика резиновую перчатку и продолжил.

– Хорошо, что в тебе хоть закваска мужская, а то мог бы сдуру на себя и руки наложить! Ничего, теперь будешь жить до ста лет!

Рюрик повернул набок тяжелую, только что начавшую отходить от наркоза, налитую свинцовой тяжестью голову и посмотрел на небрежно брошенный предмет. На поверхности тумбочки, рядом с чашкой лежала обычная резиновая перчатка. Врач постарался его успокоить.

– Бывает! И ножницы бывает забывают, и скальпели! Но их хоть под рентгеном видно. А эта резина осьминогом расползлась по животу, вот ее за метастазы и приняли. Лежи, я к тебе еще зайду. Вовремя ты заявился, через пару дней и я бы не помог, заражение началось бы.

Степан, по такому случаю уже принявший на грудь, зашел в палату.

– Ну, что я тебе говорил? С того света дружбан вытащил, руки у него золотые. Пойду позвоню Ольге, обрадую всех. Ты выпить не хочешь?

– А можно?

– Нельзя!

Выпить хотел сосед по палате. Они со Степаном на радостях за пятнадцать минут уговорили бутылку коньяка. Вошедшая медсестра выгнала Степана.

Рюрик, которого штормило, не обратил внимание на последние слова брата. А тот на радостях дал в Москву телеграмму Рюриковой жене.

«Клавдия. Можете сейчас не ехать. Рюрька сам не хотел этого. Я все сделал, что от меня зависело. Повезло. Резал его, бесплатно, мой знакомый хирург. Морду надо бить не ему, а другим, кто дипломы покупает. Их самих бы так помучить, как он мучился перед смертью. Так что гроб заказывать не будем, а музыку будем. Ольга соболезнует тебе. Как ты будешь теперь одна? Ждем дней через тридцать, сорок. Как раз молодое вино поспеет. Отметим. Заодно и повидаемся. Авось к тому времени рассосется твоя боль. Время лучший лекарь. Оно и дурака лечит. Может, поможем. Степан»

Отправитель сунул квитанцию в карман и, насвистывая веселенький мотивчик, вышел из почтамта. Телеграфистка проводила его недобрым взглядом.

– Разит как из винной бочки.

Вторая работница ее поддержала:

– Мужики. Им лишь повод был выпить.

– Не говори милая. Наглецам, все одно, что свадьба, что похороны.

– Ты глянь, что он пишет. Повезло, пишет. Ну, не чертяка.

– Представляешь, такую телеграмму получить!

– Напиши, как следует!

В результате текст лишь незначительно изменился.

«Клава. Можешь сейчас, не приезжать. Рюрик не хотел беспокоить. Операцию делал знакомый хирург. Ольга соболезнует тебе! Как ты будешь теперь одна? Ждем на сорок дней. Степан»

Подруга ей подсказала.

– Допиши, что этот пьяница, сделал все как проложено. Вон, он пишет: «Я все сделал, что от меня зависело».

– Да, что он сделал?

– В морге наверно сжег, раз гроб не заказывает.

– Точно. Глянь, напирает на то, что операцию сделали бесплатно.

– Денег, нету!

– Слушай, правда. Знаешь, сколько стоит отправить покойника в Москву?

– А сколько похоронить!

– И то верно. Может он и прав. Приедет эта Клавдия, заберет урну с собой. Ее в сумку положить можно. Зачем человеку лишние траты.

– Чем теперь ей поможешь?

– Ничем!

– Ну-ка, что ты там накалякала?

Телеграфистка перед именем адресата приписала: «Я все сделаю по-людски».

– Ну, вот теперь отправляй.

Телеграмма теперь читалась так.

«Клава. Можешь сейчас, не приезжать. Рюрик не хотел беспокоить. Операцию делал знакомый хирург. Ольга соболезнует тебе! Как ты будешь теперь одна? Ждем на сорок дней. Я все сделаю по-людски.

Степан»

Вышел из больницы Скударь через пять дней. Рана быстро затянулась. Обратно резали барана. Снова пришли соседи. Приехала сестра Валентина из Череповца. Степан показывал на Рюрьку.

– Вот чудак. Нет, чтобы сразу приехать ко мне? Знаете, что у него в брюхе забыли?

– Что?

– На Новый год операцию ему в Москве делали. Грелку забыли.

– Не может быть!

Степан, для пущего эффекта, тряс перед лицом изумленной сестры детской грелкой.

– Как же так?

– А вот так!

– И ты с нею ходил? – ужасалась сестра.

– Десять лет, ходил с нею. – подтверждал Степан.

Сестра не поверила.

– Да это же наша грелка. Чего ты врешь?

– Да, ты на его живот глянь.

Рюрик не собирался расстегивать ремень, хотя досужие бабы готовы были поглазеть на швы. Степан, и Ольга тайком видно прочитали письмо Арины, потому что Рюрику был задан непростой вопрос, на который и он сам не знал ответа.

– И с кем ты теперь собираешься жить?

Рюрик неопределенно пожал плечами. Но не это, смутило брата. На их имя из Женевы пришла телеграмма, где неведомая никому Дарья выражала соболезнование в связи с кончиной Рюрика. Она очень сожалеет, что не сказала ему об этом раньше, но у него есть еще один сын Если нужны деньги на памятник, то она их вышлет. Эскиз памятника тоже.

– Ну, ты и бабья развел в Москве! – то ли с осуждением, то ли с восхищением заявил Степан. – Она кто?

– Была такая.

– Ты совсем не знал, про другого сына?

– Не знал!

В адрес Дарьи ушла телеграмма, что Рюрик жив, пьет вино.

Пришла ответная, с извинениями. Ее превратно информировали. Значит, Рюрик, как всегда на коне. Дарья сообщала, что она свободна и что она самостоятельная, успешная дама. Четыре раза была замужем, у нее сейчас трое детей. Что там делает Рюрик? Она помнит его. Готова встретиться.

– У тебя и от этой, что письмо писала, есть сын?

– Нет! От Арины нету.

– Зря! – заржал Степан. – Ну, ничего, может еще будет! То, что казаку треба, не вырезали. Не кисни.

– Рюрь, а как же теперь с машиной? – спросила Ольга. Этот вопрос они не один раз обсуждали с мужем.

– Что как?

– Тебе же она самому нужна будет.

Рюрик сделал широкий жест.

– Я вам ее подарил, а подарок обратно не забирают.

Казалось бы, человек должен радоваться, с того света выкарабкался, а Рюрик ходил квелый, ни мясо, ни рыба. Ему некуда было возвращаться. Он сам себе отрезал все пути к отступлению. Другое его порадовало и немного беспокоило. Откуда у него сын? Почему Дашка до сих пор молчала? Что она делает в Женеве? Чем занимается? Как ему дальше быть? А Степан, подступил к нему.

– Рюрька, дай с письма ксерокопию снять. Моя Ольга попробовала соседке рассказать твою историю, а у нее слов не хватает. Дюже твоя москвичка ладно блуд объясняет, аж слеза наворачивается. Жалко теперь Арина не приедет, а то Ольга в нее заочно влюбилась.

– Да пошел ты!

Степан легко смотрел на жизнь. Он похохатывал.

– И как ты теперь с ними будешь управляться? Они ж у тебя коммуну организовали. А тебя, я так понимаю, председателем выбрали. Вот, и давай после этого свободу вертихвосткам, так закрутят задастые, голова кругом идет. А чего тебе горевать, у тебя везде свой пай, куда хочешь, туда и пихай. Они тебе еще оладьев напекут, попомни мое слово.