Чистильщик - Дмитрий Соловьев

Словно периферическим зрением, его мозг отметил сквозь лавину боли едва ощутимый укол иглы шприца в вену на сгибе локтя. Тотчас же по всему телу разлилась та боль, что граничит с блаженством. Брат Самэ полностью отдался ей, расслабившись и поглощая боль, словно живительную влагу.

Мирдза загнала машину в гараж, заперла и поднялась на третий этаж кирпичного четырехэтажного дома. Марта ждала ее буквально под дверью. Втащив сестру в квартиру, она сразу же вцепилась Мирдзе в отвороты полотняной куртки.

– Что все это значит? – возбужденно дыша, спросила она. Мирдза невозмутимо освободилась от ее захвата и сняла с себя верхнюю одежду и туфли. Прошла в гостиную, открыла бар и вынула из него бутылку водки, а из холодильника – пластиковую бутыль «Швепс Рашен». Налила водку в два высоких стакана, разбавила напитком, подвинула «лонг дринк» сестре и уселась на продавленный диван.

– Я надеюсь, ты помнишь, что сделал для нас Вадим? – спросила она, приподняв стакан на уровень глаз. Марта кивнула. Мирдза усмехнулась. – Так вот, он предупредил нас об опасности, которая угрожает нам из-за того, что мы просто знакомы с ним. И потому, что мы – такие же, как он.

– Ну и что? – агрессивно спросила Марта. – Только из-за этого нам пришлось покинуть дом и метаться по разным квартирам и городам?

– Марта, – терпеливо произнесла Мирдза, – пойми, мы – не такие, как все. И именно поэтому нам сейчас угрожает опасность. Есть организация, которая подгребает всех, подобных нам. И Крысо… Вадим хочет спасти нас от них.

– Как ты его назвала?

– Вадим.

– Нет, что-то ты сказала, типа «крысо…» Что?

– Крысолов, – с неохотой ответила Мирдза, назвав псевдоним того, кого и она, и Марта знали под именем Вадим.

– Крысолов, – повторила Марта, словно смакуя это имя, – Крысолов. Вот, значит, как его зовут на самом деле… Мы не люди?

Мирдза кивнула, ничего не сказав.

– И Вадим – не человек?

Мирдза помотала головой. Ей было трудно говорить,

– И мы – не люди?

Мирдза снова кивнула.

– Кто же мы?! – выкрикнула Марта. – Кто?!!

– Одно из двух, – негромко ответила Мирдза. – Смерть или новая надежда для человечества.

Ковалев снова лежал на знакомой крыше и на сей раз, прогретый за день битум согревал живот, в то время как холодный туман, наползавший с болотистой долины реки Смородинки, холодил лицо и спину. Бывшая советско-финская граница образца 1939 года все еще дышала холодом и мертвенной стылостью.

Старший лейтенант Ковалев поднял к глазам бинокль ночного видения, разглядывая территорию бывшего пионерского лагеря. Белые ночи позволяли все видеть ясно, как на ладони, но бинокль давал возможность разглядеть еще больше, до мимики на лице и папилярных узоров на пальцах. Полкилометра, а хоть руку протяни. Двенадцатикратный бинокль как-никак.

Два часа протянулись нудно и тоскливо. Стало холодать, но битум крыши все еще грел живот. Ковалев поудобнее передвинул кобуру – слава богу, наконец-то начальство разрешило таскать оружие и во внеслужебное время. Со скрипом, тягомотно – но разрешило. Правда, питерские коллеги говорили, что им этого не разрешали, но Ковалев почувствовал себя уверенней, ощущая приятную тяжесть «пээма» на поясе.

В двенадцать Ковалев бесшумно сполз с крыши и, укрывшись за сараем, закурил, пряча сигарету в кулаке, как привык курить в карауле еще в армии. Высосав сигарету «Apollo-Soyuz» в три затяжки, Сергей вернулся на крышу. И тотчас же замер, снова увидев знакомые ящики.

Он соскользнул с сарая, вынимая на ходу пистолет. Уже на земле он снял оружие с предохранителя и передернул затвор. И появился во дворе бывшего пионерлагеря, а ныне – пристанища секты в тот момент, когда босоногие и лысые послушники стали сгружать вторую партию ящиков.

– А ну-ка, ребятки, – негромко произнес Ковалев, – руки в гору. Становись на колени.

Сектанты послушно опустились на пятки, заложив руки за голову. Свободной рукой старший лейтенант рванул защелки одного из ящиков, и на землю посыпались завернутые в промасленную пергаментную бумагу АКМы и пустые магазины к ним. И в тот же момент левое плечо опера рвануло болью.

Слепо выстрелив в пространство, Ковалев бросился бежать. Пули, выпущенные из стволов с пэбээсами, рванули землю рядом с ним и доски забора в ограде лагеря, которую он ухитрился перемахнуть. Сделав большой крюк, Ковалев, зажимая простреленный бицепс, пробрался к дому, где помещался наблюдательный пункт Иваныча. В чьем-то огороде он остановился, сдернул брючный ремень, уронив на землю потертую поясную кобуру, перетянул им руку выше раны, остановил кровь.

На крыльце Иванычева дома Ковалев остановился. Пистолет, небрежно засунутый в карман куртки, сам прыгнул в руку. Дверь в домик, который Иваныч «временно снял в аренду», была приоткрыта, чего никогда не делал отставной участковый капитан Глуздырев. Осторожно прокравшись в дом, Ковалев обнаружил, как всегда, Иваныча в кухне, только из его спины торчала рукоятка ножа. А кассетоприемник видеокамеры зиял убийственной пустотой.

Пачкая лицо кровью, Ковалев обхватил голову руками. Все внезапно осыпалось, став ненужным и пустым.

Доктор Коренев попытался себя обезопасить, хотя понимал, что против тех профи, что работали с ним две недели назад, у него нет шансов. Но все равно он вскрыл тайник, оставленный у него Вадимом, и извлек оттуда ПСБ

и коробку патронов. Он очень надеялся, что применять орудие не придется. Самым мощным оружием он считал все-гаки информацию.

Пистолет Самозарядный Бесшумный на базе пистолета Макарова

Отправив письмо Мирдзе и Вадиму, Коренев получил в ответ предупреждение об опасности, которое подразумевало моментальную смену места жительства. Но, чувствуя за собой слежку, он не стал этого делать, лишь начал внимательнее наблюдать за своим окружением. И довольно скоро обнаружил слежку. Не особо скрываясь, его вели до работы, к домам пациентов и на дружеские пьянки, буде они случались. Даже телефон поставили на прослушивание. Вот и сегодня, выходя на прогулку, Виктор от нечего делать позвонил своему старинному другу Янису Престиньшу, Янке, и услышал в трубке характерный щелчок. Аппаратура прослушивания была старая, но пасли Виктора слишком явно, поэтому он не удивился этому «старье берем».

Лирическое отступление № 1.

Боже мой, что может быть прекраснее полнолуния ранней зимой?! Пожалуй, лишь полнолуние летом, но тогда не увидишь этого клочковатого снега, перемежающегося с пучками не засыпанной им пожухлой травы, словно зимний камуфляж на броне – пятно белого, пятно бурого, пятно темно-серого.

И твоя тень скользит среди таких же призрачных теней деревьев – тень тени. Мир ирреален. И все, как и ты, – лишь отображение вещественных объектов иного мира, игра масок.

Посасывая пиво из горлышка, ты идешь, стирая и без того призрачную границу между двумя Петергофами, растворяясь в свете полной – или почти полной – луны. В принципе разницы нет никакой – на глаз не отличить, насколько кругла эта светящаяся желтая тарелка в небе. И ты шагаешь, тяжело припадая на правую ногу, подпираешь себя тростью, которую держишь рукой без перчатки – сегодня ночью вдруг растеплелось, не так, как днем, когда солнце, наоборот, вымораживало все внутренности.

И ты бредешь заброшенными петергофскими парками, которых почти никогда не видят туристы, а знают лишь местные, да и то не все. Проходя мимо «головы» – огромного изваяния из цельного камня, из-под подбородка которой сочится вода, а должна бы – из дырки между глаз. ты шутливо козыряешь, а внутри колеблется стойкое убеждение, что голова – живая, что она видит тебя.

Сплюнув, ты проходишь Старым Петергофом, мимо интерната, где учился некогда, и углубляешься в простреливаемый со всех сторон ветрами реденький парк. Машин на дороге почти и нету, можно легко перепутать, где Старый, а где Новый Петергоф. Но, увы, тебе не спутать – слишком уж хорошо ты знаешь местность.

Пиво кончилось, но в кармане бьется и булькает в бутыли молдавское вино, которое ты откроешь дома. И ты начинаешь торопиться, подгонять себя. Полнолуние не даст уснуть и не даст пьяного забытья. Степлившийся, подталый снег скрипит под ногами и зовет: «Домой, домой!» Но ты не хочешь покинуть это полнолуние. Хотя ночь и тот, что спрятан в ней, зовут тебя.

Пора выпить. Закусить?

Они появились из воды бесшумно, мгновенно освободив свое оружие от водонепроницаемых пластиковых чехлов. Их было шестеро, и они молниеносно вышли на берег, прощупывая пространство вокруг себя автоматными стволами, утолщенными пэбээсами. Первая группа рассредоточилась, веером рассыпавшись по каменистому берегу, зачистив плацдарм. На флангах лязгнули затворы, выбрасывая стреляные гильзы, да глухо ударили в цель пули. Тишина, лишь неумолчный шум прибоя.