Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

– И ваших топей, и ваших болотных копей, и ваших огненных стягов, и ваших могучих магов, и даже – вашего магического оружия. Для чего они куют его молниями?

– Не всякое: только Отца Мечей. Почему бы тебе не спросить об этом у них самих?

– Потому что мне нравится спрашивать у тебя.

Снова смех, летучий, как бабочка.

– Это ведь не тайна. Какие вы оба наивные и славные, ты и твой брат кауранг… о, прости, кхонд, конечно же, кхонд. Нам самим не нужно ни мечей, ни копий, ни палиц, ни рогатин, ни наконечников для боевых стрел, однако мы их делаем. И когда андры поручают нам большой заказ, такой большой, что и ремесленники-отходники в слободах не справляются, мы делаем тут, в нашем Лесу, хозяина всему железу и всей стали, чтобы он дал им свою силу.

– Андры же не воюют.

– Воюют – раз в сто лет. Показывают инсанам, что те не столь крепко их оседлали и взнуздали. Выходят из-под из власти.

– Меняются ролями. Кто был надо всеми, оказывается подо всем.

– Э, нет! Никто еще не бил инсанов и не брал верх над ними. Сама их земля – она имеет верх и низ и не имеет низа и верха, простерта и сжата, открыта и прикровенна. Захотят инсаны – и никто их не отыщет. Как победить врага в его отсутствие?

– И еще у них есть тайна в горах.

– Помолчи об этом. Что ты знаешь – знаешь ты, а не мунки.

– Слушай, тогда скажи мне, нет ли у андров такой серой или черной пыли, которая сгорает мгновенно и без дыма? Палок или бочек, которые выталкивают заряд горячим воздухом или разрываются вдребезги, падая со стальных стрекоз, раня и убивая?

Мали поняла и сделалась серьезной.

– Нет: инсаны не велят. Гремучая пудра ломает для андров скалы, когда им надо достать руду для нашего ремесла или выровнять место для своего города, но это опасно и насилие.

– Так у андров есть горы?

– По всей границе с инсанами и с Болотом: наши мунки тоже там работают, кое-кто и живет. Еще андры играют огненной забавой в воздухе. Это красивая «мельница», если на нее смотреть в день праздника, только зачем раскручивать такую ради войны, говорит мой муж.

Серена немного привыкла ко здешней мункской образности; она была сходна, однако по меньшей мере не уступала той игре словами, которой тешили себя их лесные братья.

– Так думают одни мунки или и андры тоже, Мали?

– Многие андры. Если сделать оружие более сильным, чем самая крепкая броня и самый мастерский доспех, непременно явится лучшая защита. Тот, кто решился на первый шаг, исхитрится и на второй и изобретет непобедимое оружие, которое просуществует только один день – ведь отыщется управа и на него. Так и будет происходить до тех пор, пока однажды стрела не поразит все цели чересчур быстро, говорит мой Коваши.

– Твой супруг очень умен. Знаешь, моя мама говорит, что в Рутении производство вещей для защиты и нападения, «военно-промышленный комплекс», крутится наподобие именно такой мельницы и выдает, кстати, в виде своих отходов, самую лучшую технику для мира и прогресса.

– Я не так умна, как мой Коваши, только, по мне, лучше и огня не знать, чем такой прогресс.

– Не переживай: и племя рутенов не такое дурное, и племя андров, а думаю, не вполне последовательно.

Уже не для пользы общему делу, а ради любопытства осведомилась девушка у юной Мали, как это ее просватали за старика.

(«Вот-вот, ты здесь развлекаешься, уже и подружек себе завела, – ныл Артханг, – а у меня от безделья за ушами мох растет и иголки хвойные пробиваются.»)

– О, так я сама его взяла. Но и он, правда, мог выбирать из красавиц. Говорят так: если жена лицом приглядна и в любовной игре искусна, то ее мужу ремесло само в руки отдаётся. А если муж в ремесле крепок – его супруге честь и слава перед женами.

– Какова же честь и слава Мали того Коваши, что носит змею на пальце?

– Нет у него Мали.

Артханг смотрел-смотрел на все это и с полагоря начал затевать беседы со старым хозяином племени. Храбрости на то особой не потребовалось: тот почти сразу привязался к юноше, так непохожему на медлительных и «тугих думою» молодых мунков, и почти все свободное время проводил, купая руку в меху Волка: хорошо ревматизм лечит и остуду из самого сердца вытягивает.

– Почему нас именуют не только Болотниками и Хозяевами Камня, но и Господами Земли, спрашиваешь ты? Руда – кровь земная; иногда саму кровь Живых называют сходным словом. Глубинный огонь вливает в камень его кровь, пока она еще горяча и дымится. Земля – плоть; как и рудные жилы, она тоже порождение камня, небесных камней и земных. Она принимает отгорающий прах своих созданий, тех, что на ней, и тех, что вверху. Она мягка, это одеяние для грубого камня. Она еще не жизнь, но несет в себе и на себе мир Истинно Живущих. Живущие творят над собою тонкий покров воздуха. Так соединяются четыре стихии; огня, воды, земли и воздуха, – и так в сплетении с ними возникают три царства: каменное, растительное и животное. Но Коваши, Болотные Мунки-Хаа – оттуда и не оттуда. Они клинок, что вложен в ножны Земли, путь, что ей придан. Все племена высокого разума таковы. Не верь, что мы уклонились от своей начертанной в скрижалях судьбы: те, кто так говорит, не знает. Не верь никогда, если о любом из племен говорят только плохое: они тоже не знают.

– Вы часто ходите к андрам? – спросил молодой кхонд по внезапной аналогии.

– Я сам – нет, и моя Мали – нет. Есть такие, кто вообще не ходит, и такие, кто совсем переселился и даже имеет тамошнее имя. Но кое-кто должен все время передвигаться между нами и ими. Вот наш молодой – хотя какое уж там молодой! – вождь: в том одном его главенство, чтобы смотреть, чем занято мункское рассеяние, что мастерит и какими вещами торгует.

– Как его Мали – не ревнива?

– Нет. Она и в этом не наша. Как ушла когда-то от нас, так и все мункские чувства за порогом оставила.

Так шли рядом и сходились лучи бесед.

В остальном двое кхондов жили, просто плывя по течению, ничем особенно, более прочего, не увлекаясь. Даже интерес Артханга к философии коваши был отзвуком той сцены во время грозы, когда Серена поняла половину, а он – едва четверть того, за чем шли сюда, – и на том остановились, будто уперлись лбом в неохватный древесный ствол. «Не торопи событий и не догоняй их – позволь им накрыть тебя подобно большому приливу», – гласит мудрость Триады.

И однажды младший вождь остановил обоих прямо посреди белых стволов, где они пытались искать ягоду-черницу цвета грозовой сини, и сказал, будто не обращаясь ни к одному из двоих:

– Та, что привыкла скользить по Древу Историй так ловко, как четверорукий и хвостатый крошка-мунк, думает, что одного этого хватит для здешнего учения; и горюет, что не допущена.

– Я учусь. Разве ты не отметил сам, что я умею это делать?

– Верно. Но ты учишься пустякам и ото всех понемногу, впитываешь знание самою собой, без различения его значимости, – в надежде ухватиться за край сути. Слушаешь голоса нашего мира и качаешься на их волнах, как поплавок, подчиняешься, растворяясь и сама становясь этими голосами. То начало учения, не более.

– Что позволено, то позволено, – девушка пожала плечами, этот рутенский жест получился у нее как бы помимо сознания. – Может быть, ты думаешь, ваша Сила нужна мне, чтобы сжимать коленями бока фриссов или фехтовать?

– Для этого она тоже годится, – согласился Коваши.

– Боюсь, что вот я не только к этому одному пригодна… Так что мне делать, чтобы учиться на ваш лад – в вечернюю школу записаться?

– Нет. Повернись ко мне лицом, загляни глазами в глаза. Сила едина, но течет сквозь каждого из нас – попробуй узреть ее, как ощутила. Угадай мое заветное – это мой ключ к тайне.

– Я не гадалка, да и что тебе в том знании?

– Хочу проверить, понять, чего ты стоишь. Чтобы перенять Силу, делающую из мертвого живое, из застывшего – текучее, нужно быть не перекати-полем, а деревом, корни которого прикасаются к земной кости, собирают соки из ее тела и гонят вверх вплоть до конца самого малого листика.

– До сих пор я искала пути в живущем. Ты же хочешь, чтобы живым путем стала я сама.

– Как же иначе?

– Я не смогу. Слишком тонки хитросплетения той сети, в которую спутаны ветви деревьев – моих предков, предков Живущих на земле.

– Так зачем их распутывать? Прими все их, как есть. Ведь ты один раз приняла в себя молнию, только я не допустил ее ударить тебе в сердце и испепелить его – оно было еще незрелое, это сердце. Молния совершила круг и прошла меня тоже. Теперь она дремлет в тебе, в нас обоих – согнутый клинок, который ждет часа, чтобы распрямиться. Читай!

– Я не умею читать.

– Смотри в глаза.

Они взялись за руки – невольно, неосознанно; кольца притянулись друг к другу. Серена сделала усилие, чтобы сморгнуть, видел Артханг, и не смогла. Так шло время…

– Хватит. Теперь ты будешь каждый день приходить и читать во мне, пока я не скажу: «Довольно», – приказал Коваши.