Варвары Крыма - Андрей Левицкий

— Вода усиливает боль. А это — шутка Болеслава. — Мира показала на венок из колючего терновника, надетый на бритую голову старика. — Он сказал, что когда-то до Погибели была религия, приверженцы которой молились распятому мутанту…

Орест застонал, воспаленные красные веки поднялись, и полные муки глаза уставились на меня.

Локтем отбросив автомат, я ударил стоящую сбоку Миру, она упала на колени и ткнула меня кулаком под дых. Перехватило дыхание, я попытался вцепиться в короткие волосы, но пальцы соскользнули, а сестра вскочила, попав лбом мне в лицо. Я снова ударил ее… Потом что-то грохнуло, мир подскочил и повернулся.

Я лежал на полу, разбросав руки, прижавшись пульсирующим болью затылком к холодному бетону. Надо мной стояли Мира и Влас, он держал за ствол револьвер.

— Подними его, — велела сестра, рукавом вытирая бегущую из носа кровь.

Здоровяк сунул револьвер в кобуру, нагнулся и, далеко отведя в сторону руку, с размаху врезал мне по уху. Голова мотнулась, я прикусил язык и закашлялся, брызгая кровью.

— Ладно, хватит, — сказала Мира. — Подними.

Схватив за плечи, Влас поставил меня на колени и повернул лицом к Оресту. Старик смотрел на нас мутными от боли глазами.

— Видишь его? — Мира присела на корточки, взяв меня за подбородок, приподняла голову. — Ему было очень больно сегодня. И вчера. И позавчера. Болеслав любит… любил каждый день приходить сюда и, как он выражался, «проводить опыты по влиянию электрического тока на сокращения человеческих мышц». Теперь Болеслава нет, так что этим займется Марк. Он всегда с интересом наблюдал…

— Через четыре дня Херсону конец, — прохрипел я.

— Да. И все эти дни жизнь твоего учителя, как и твоя, будет наполнена болью. Хочешь избежать этого? Скажи, где находится машина.

— Я скажу — и вы будете дальше пытать его.

— Нет, мы отпустим и тебя и Ореста. Вы нам не нужны.

— Врешь. — Плюнув кровью на Власа, я плечом отпихнул его и выпрямился. Здоровяк занес кулак, но Мира сказала: «Нет!», и он с недовольным рычанием отступил.

— Ты врешь, сестренка. — Я ухмыльнулся ей в лицо окровавленным ртом. — Ты знаешь это, и я знаю. Назову место только после того, как Орест будет в безопасности.

— А что помешает тебе соврать нам?

Я рассмеялся. Наверное, выражение моего лица было достаточно безумным, потому что Мира с Власом переглянулись.

— Чему ты радуешься, Альб?

— Тому, как в нашей дружной семье доверяют друг другу. Хорошо, так что же нам делать? Я не скажу, где машина, потому что уверен: ты обманешь меня. Ты не отпустишь Ореста, потому что уверена: я обману тебя. Как нам быть, Мира?

Несколько мгновений она колебалась, потом решила:

— Мы едем вместе. Всей нашей дружной семьей, Альб. И прихватим с собой Ореста, Ты будешь показывать направление.

Глава 13

Прожекторы на крыше Большого дома озаряли готовый отправиться к склону Крыма караван из шести машин: большого тяжелого вездехода на гусеницах, трех мотоциклов с колясками и двух сендеров.

— Шевелись! — Влас пихнул меня прикладом между лопаток.

Еще не рассвело, но на востоке небо из черного стало серым. Куртку у меня отобрали, ночной ветер, задувая под рубаху, приятно холодил кожу. Слегка ныл затылок, но в голове прояснилось окончательно, вернувшаяся память сделала меня молодым, сильным, здоровым, готовым действовать.

По двору сновали люди, слышались команды, кашель, топот ног и плеск воды. В деревянной бадье на козлах умывались голые по пояс омеговцы, одетые солдаты с ружьями за спинами построились шеренгой. Поблескивая серебряным шевроном на рукаве, перед ними прохаживался пожилой подтянутый сержант, похлопывал по рукояти — маузера в деревянной кобуре и что-то отрывисто говорил — будто лаял.

— Вы берете с собой только наемников? — спросил я.

— Пасть заткни! — Влас снова пихнул меня прикладом, потом засопел и вдруг схватил за волосы. Я остановился, он придвинулся ближе и горячо заговорил в ухо:

— Слышь, Альб, или как там тебя… Ты мне с самого начала не понравился. Марк вон справный был паренек, хоть и молодой совсем, а ты его изуродовал, выкормыш мутантский, и рожу ему попортил, и в башке у него теперь из-за этого каша. Мирка тебя вообще люто ненавидит, да и я… Не лежит у меня к тебе душа, щенок. Потому я тебя убью, дай только повод, понял? С радостью убью, хорошо мне от того станет, приятно на душе.

— Многих ты за свою жизнь убил, Влас? — спросил я, не поворачивая головы.

— Ой, много, мутант. И сплю по ночам как младенец, веришь?

— Верю, верю.

— Так что смотри! — он толкнул меня, и мы пошли к вездеходу.

Махина состояла из платформы на широких обрезиненных гусеницах, напоминающей омеговский танкер без орудийной башни, на платформе этой сварили кузов с высокими бортами и крышей, сбоку сделали раздвижные ворота. Омеговцы обычно используют такие вездеходы для перевозки ценных грузов или военнопленных. Впереди — угловатая, облепленная листами брони кабина от древнего грузовика, вместо окон смотровые щели. Между кабиной и кузовом большой бак с топливом, окруженный коробом из железных штанг, вверху — полусфера бронированной турели с прорезью, откуда торчит пулеметный ствол. Чтобы попасть в кузов или кабину, надо подняться по приваренным к бортам лесенкам.

— Ну как, а? — довольно спросил Влас. — Мощная штука, скажи, мутант? Пулемет там такой, что все твое племя зараз выкосить можно.

Три мотоцикла стояли рядом — у каждого по бокам железные жалюзи, сверху треугольная крыша. В коляске, обшитой клепаными листами брони, пулемет, стрелка от пуль защищает чугунный щиток. Такие машины тяжелы из-за навесной брони и быстро двигаться не могут — во всяком случае, до обычных мотоциклов без колясок им далеко.

Двое механиков заканчивали укладывать патронную ленту в коляску одного мотоцикла. На втором сидел водитель, упираясь подошвами черных полусапог во влажную от росы землю, ковырялся отверткой в разобранной фаре на руле. Влас все подгонял меня, не позволяя остановиться и толком рассмотреть технику, которую они с Мирой решили отправить в поход.

— Туда давай. Наверх и внутрь лезь. — Стволом он показал на раскрытые ворота в кузове вездехода. — Эй, хлопец, ко мне!

Рядовой омеговец, оторвавшись от своего дела, подбежал к нам. Поднявшись на несколько ступеней, я взялся за край широкого проема с раздвинутыми створками и обернулся. В Большом доме тускло светились несколько окон, горели прожекторы на крыше. Почему-то возникло чувство, что я никогда не увижу его, вообще никогда больше не попаду в это место…

— Эй, заснул? — окликнул здоровяк. — Внутрь давай, в задний отсек. Отъезжаем скоро.

Подняв карабин, он полез следом, за ним стал подниматься омеговец.

Кузов поперек разделяла решетка от пола до потолка, из проема можно было попасть в обе половины, и я шагнул в правую, но Влас крикнул:

— Назад, я сказал! Для тебя тут место приготовлено.

В левой половине между боковыми стенками на высоте поясницы висела цепь. Сняв с пояса длинные наручники. Влас приказал омеговцу перехлестнуть их через нее и надеть на меня, а сам, отойдя к решетке, поднял карабин — каким бы агрессивным и самоуверенным ни казался помощник моей сестры, все же он предпочитал зря не рисковать.

Они ушли, не закрыв ворота, и я прошелся вдоль цени. Никакой мебели в отсеке не было, на железном полу валялось драное пальто, в углу стояла миска и ржавый кувшин, закрытый крышкой па пружинке. Я только успел подойти к решетчатому окошку, как в проеме снова появился Влас. Два омеговца внесли следом человека на носилках.

— Сюда кладите, — скомандовал здоровяк, показывая на дальнюю часть второго отсека. — Нет, с носилок снимите, пусть так валяется.

Звякнув наручниками, я шагнул к решетке, и цепь натянулась, не позволяя подойти вплотную. Это был Орест, которого одели в грязные штаны и шинель без пуговиц. Когда механики положили его на спину, старик не шевельнулся и не издал ни звука. Насколько я мог разглядеть, глаза его были закрыты.

Омеговцы вышли, за ними к лесенке направился Влас.

— Он жив? — спросил я.

Он не оглянулся, и я повторил громче:

— Эй! Мы никуда не поедем, если…

Влас спрыгнул на землю, и в проеме появилась голова Миры. Окинув взглядом отсек, она сказала:

— Жив. Лекарь напоил его каким-то зельем, он проспит долго, можешь не звать его.

Ворота закрыли, и стало темно, лишь тусклые отблески лились через окошко. Орест лежал неподвижно, я не слышал его дыхания. Несколько раз окликнув учителя и не добившись ответа, я сел под окном, скрестив ноги, и стал смотреть наружу. С этой стороны вездехода стояли два сендера — приземистые, со всех сторон, будто заплатами, покрыты сваренными в единый панцирь кусками железа. Крышек на багажниках не было, в них стояли прикрученные к днищу высокие вращающиеся сидушки с пулеметами на легких турелях. Пулеметчик мог при необходимости укрыться в багажнике, но борта там были тонкие, слишком слабая защита от пуль, к тому же придется бросить пулемет, поэтому стрелки носили кольчуги со стальными наплечниками, а вместо черных шлемов из пластика, как у всех, темно-серые — железные.