У каждого свое зло - Фридрих Незнанский

Когда он добрался до железнодорожной станции, буквально через полчаса появился длинный грохочущий товарняк, замедливший здесь ход. Леонид вскочил на подножку одного из вагонов, а потом без особого труда проник внутрь, когда поезд минут пять продержали на каком-то разъезде. Вагон был до отказа забит китайскими пуховиками. Леонид даже скинул свою куртешку, облачился было в китайскую обнову — как говорится, на всякий пожарный, но в пуховике было так по летнему-то времени жарко, что он снова скинул с себя халявную обновку. Нам, мол, чужого не надо.

И только тут он вдруг задумался над тем, как это могло получиться, что он с ходу попал в вагон с таким ценным по нынешним временам грузом. Импорт ведь как-никак! Партия этих курточек может потянуть на оч-чень приличную сумму! Вдруг Леонид все сообразил, даже хлопнул себя по лбу. Раз он смог попасть в вагон — стало быть, он был не опломбирован. Или был опломбирован, а потом какая-то шпана, вроде его племяша Сашки, сорвала пломбы, имея в виду, что какая-нибудь другая шайка должна будет пуховики «приватизировать» на одном из следующих перегонов.

Теперь Леонид думал лишь об одном: как бы так спрятаться в вагоне, чтобы воры его не обнаружили, да тем более с его-то поклажей! Ну не соскакивать же раньше, не топать пешком до Нижнего Тагила. Если он найдет себе убежище, схрон, тогда совсем другое дело. Товарняк остановится всего на несколько минут, воры скинут груз, поезд, как ни в чем не бывало, отправится дальше…

Наконец, немного пораскидав упаковки с пуховиками, он обнаружил в левом углу вагона огромную груду ветоши, какого-то странного лоскута и целую бухту кабеля в резиновой оболочке. Заглянув внутрь бухты, Остроумов увидел там очень удобное для схрона местечко. Если забраться в этот искусственный кокон, да еще как следует прикрыться концами, то можно, наверно, запросто переждать опасность и поехать дальше. А уж только потом, при подъезде к городу, соскочить с эшелона, чтобы не светиться на вокзале. Ну а дальше — по обстоятельствам. А кроме того, у него остался и тот отобранный в схватке на дворе сгоревшего родного дома пистолет. Леонид решил, что в случае чего не побоится применить и его — слишком высоки ставки в этой игре…

Он все правильно угадал: не доехав до станции, поезд встал на железнодорожной стрелке, возле развилки путей. Услышав снаружи приближающиеся мужские голоса, Леня быстро прикрыл дверь и, подхватив заветный мешок, забрался, как планировал, внутрь бухты. Он едва успел прикрыться тряпьем и затаить дыхание, как в вагон вместе с зарядом прохладного, пахнущего угольной гарью воздуха ворвалась целая орава здоровенных мужиков, которые, матерясь, выстроились цепочкой и, отчаянно понукая друг друга, в считанные минуты опустошили вагон. Да, это не Сашкины шибздики, с некоторым даже восхищением подумал Леонид, насилу дождавшись, когда поезд тронется вновь. Он высвободил голову из-под тряпья и ужаснулся страшной, голой пустоте вагона. Открылись огромные щели в стенах и полу, из которых на ходу тянуло простудной свежестью. Подумав, Леонид решил на всякий случай остаться внутри своего резинового гнезда, в обнимку с мешком. Так, по крайней мере, не замерзнешь.

И снова Леонид подумал, что раз уж так все получается, то это значит, что сама судьба вверяет ему в руки один-единственный шанс. Раз его не пристрелили в родимом доме, не поймали по дороге на станцию, не обнаружили (а потому и не убрали, как ненужного свидетеля) похитители китайских курточек, то это означает лишь одно: так надо. И тут неожиданная, а оттого еще более сумасшедшая мысль пронзила все его существо. Эти деньги брат Алексей перед своей смертью передал ему, Леониду, чтобы он, с одной стороны, сам бы мог зажить честной и небедной жизнью, а с другой — чтобы он по мере сил отдал те долги, которые у Алексея, а вернее, у его обкраденного Союза остались перед вдовами, сиротами и искалеченными войной ребятами, имеющими такое же право на счастье, как и он, Леонид… Вернее даже, это не сам Алексей, это судьба так распорядилась, избрав Алексея в качестве посредника. Вот только между кем и кем?

И только по прибытии в Тагил, потолкавшись с заветным мешком сначала на вокзале, а потом на шумных беспокойных улицах, Леонид понял и то, какая ответственность легла на него вместе с этими деньгами. Он не мог вот так, за здорово живешь, лишиться их, а потому здесь, в чужом городе, должен был вести себя крайне осторожно и предусмотрительно. Скажем, для начала он должен был где-то надежно их спрятать.

Как уже сказано, Леонид не любил что-либо загадывать или планировать далеко вперед. Переночевав в каком-то заброшенном доме на вокзальной окраине, он спрятал деньги в подвале этого дома и уже налегке заявился среди бела дня к бывшей Лешкиной зазнобе — продавщице Надежде.

Судьба ли, Алешкино ли благословение продолжали его вести и дальше. Кое-как ополоснув рожу на станции, он с утра пораньше заявился по запомнившемуся ему еще с того раза адресу и застал Надежду чуть ли не в самый последний момент — стояла в прихожей уже напомаженная, пахнущая духами, — еще минута-другая, и она бы упорхнула…

Она открыла сразу, едва он позвонил, и, видно, спутала с кем-то, потому что бросила, не глядя, кого впускает:

— Ты чего забыл-то?

Она нисколько не изменилась, разве что пополнела немного. А так — была точно такая, как он ее представлял, даже кофточка на ней была как и тогда, просвечивающая.

Увидев чужого, переменилась в лице и спросила довольно неприветливо:

— Чего надо? — но на всякий случай уточнила, уже собираясь захлопнуть перед его носом дверь: — Ты кто?

— Не узнаешь, Надежда Степановна? — удивленно спросил Леонид. — Я же Алексея Остроумова брат, помнишь, мы еще ночевали у вас тут…

Надежда вытаращила глаза.

— Ко-ого? Остроумова брат? Здрасьте!.. — Спросила, переварив новость: — Ну, и чего тебе надо-то?

Ленька, ожидавший совсем не такого приема, даже опешил.

— Дак это… Не знаю и как сказать… Я чего приехал-то… Алешка мне наказал: если, мол, что — ты к Надюхе, она, дескать, поможет…

— Ага, поможет, — буркнула Надежда и, втолкнув его в квартиру, сама высунулась в дверь, огляделась — не видел ли кто, потом оценивающе посмотрела на него. — Ты что — с зоны? — спросила вдруг. — А то, слышала я, у вас, у Остроумовых, мода теперь такая — с зоны бегать.

— Не, — замотал головой Ленька. — Из дома я.

Надежда, нагнувшаяся было, чтобы вытащить ему из-под вешалки тапки, стремительно выпрямилась.

— Ты про то, что я в фуфайке, что ли? — не понял Леонид. — Так у нас там такая заваруха… быстро собираться пришлось…

— Фуфайка ладно, хотя мог бы в город и приодеться! А только я тебе не про это! Что, нельзя было позвонить или телеграмму дать? Деревня — она деревня и есть!

Обиженный Ленька схватился за свою телогрейку, но Надежда властно выдернула ее у него из рук.

— Ишь, блин, гордые они какие! Прешься — а если у меня кто есть? Или вы что думаете, я так с тех пор вашего Алешку тут сижу да жду? Он про меня и думать забыл, а я его жди? Что я ему, жена, что ли?

Лешка совсем набычился, не знал, что делать дальше. Сказал, впрочем, не очень решительно:

— Ладно, пойду я. Извините, что потревожил.

Надежда вдруг засмеялась, прижалась к нему большой мягкой грудью.

— Ай, дурачок, герой какой! Вот за что я твоего брата-то и полюбила за то, что гордый. Пойдем, покормлю, да побегу на работу. А ты меня тут подождешь, а вечером и решим, что дальше…

От того, что она так вот, походя, помянула Алешку, он вдруг вспомнил все, что с ними теперь случилось. Ну да, сообразил он, она же ведь ничего еще не знает…

А Надежда теперь искренне радовалась ему, весело тормошила:

— Ну, что ты киснешь-то, Леня? Давай ешь да рассказывай, что там про Алешку-то слышно. Что бежал — уже знаю, говорили тут у нас… У меня много после Алеши знакомых-то осталось — он ведь со всеми своими корешками меня знакомил. И, главное, все у него друзья. Знакомься — мой друг…

Леонид отодвинул тарелку — с этими ее разговорами кусок не шел в горло.

— Вот чудила! — удивилась она. — Может, ты стесняешься? Так ты не стесняйся, мы ведь с тобой вроде как родственники, хоть Алешка, поди, и не вспоминает, как собирался на мне жениться…

— Ага, не вспоминает, — как эхо повторил за ней Леонид и неожиданно для самого себя заплакал.

— Ты чего? Чего ты? — всполошилась она, не на шутку испуганная видом этого плачущего бугая из Нижних Болот.

Повинуясь какому-то женскому инстинкту, она, как маленького, погладила его по голове, приговаривая:

— Ну что ты, что ты…

— Убили Алешку-то, — сказал ей наконец Леонид и ткнулся Надежде в плечо, в белую просвечивающую кофту, так нежно пахнущую чем-то таинственно влекущим, женским…

Потом он, всхлипывая, рассказывал ей, как все случилось, как Алеша уже под конец сказал, чтобы он ехал в Тагил и нашел ее — Надежда, мол, поможет…