Самый вкусный пирог в мире - Лариса Петровичева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По губам Глории скользнула торжествующая улыбка, и я подумал, что сейчас моя жена наконец-то на своем месте. Она была боевым магом, провал на экзамене выбил ее из жизни до такой степени, что она выбросила магию из головы. Не пошла ни в полицию, ни к военным – вычеркнула себя из себя. Но вот наконец-то пришла пора вернуться – и Глория вернулась.
И я был этому рад.
Я выпил очередное, уже не настолько отвратное на вкус зелье Аврелия, и маг сообщил, что на сегодня откланивается. Глория проводила его, потом вернулась с какими-то книгами и тетрадями и с улыбкой сказала:
- Посижу с тобой, ты не против? Мало ли что.
- Я буду рад, - признался я, и это в самом деле было хорошо. За окном давно сгустился вечер, лампа на столе горела мягким золотым светом, и осень никогда не была настолько уютной. Надо же: сегодня меня едва не сожрал паук, а я сейчас был удивительно счастливым. Глория села за мой стол, осторожно передвинула листки рукописи и непринужденно заметила:
- Интересный соус для запекания красной рыбы. Немного отдает дымком.
Я почему-то смутился. Глория открыла одну из своих книг и, помолчав немного, сказала:
- Аврелий велел тебе лежать спокойно, а еще лучше – заснуть. И я с ним согласна.
Я невольно улыбнулся.
- Если ты так говоришь, то именно это я и сделаю. Посидишь еще?
Мне вдруг стало не по себе от мысли, что Глория может уйти, хотя, казалось бы, что тут такого? Но она лишь кивнула и перевернула серую страницу.
- Посижу, конечно. Я с тобой, Виктор. Ни о чем не волнуйся.
8.4
Глория
Спина и плечи болели, словно я тащила Виктора из леса на руках. Конечно, я этого не делала – просто бросила заклинание, которое проточило ход в пространстве от поляны среди берез до нашего дома. Но недаром его называют редким, сложным и опасным – сейчас я чувствовала себя больной и разбитой. Хотелось лечь куда-нибудь и не шевелиться. Каждая клеточка в теле была наполнена тянущей болью.
Увы, это нормально, когда роешь туннель. Надо просто перетерпеть – и я знала, что перетерплю. После практикумов в академии бывало и хуже. Ты просто сжимаешь зубы, а потом встаешь и идешь дальше.
От лекарств Аврелия Виктор вскоре провалился в сон. Бледный, осунувшийся, он казался привидением, и меня в очередной раз кольнуло жалостью – и облегчением. Я успела и спасла его, теперь все будет в порядке, и от этого мне даже дышалось спокойнее и глубже. Я поправила на Викторе одеяло, села за стол и, раскрыв книгу, вспомнила, как мама с отцом сидели с нами, детьми, когда мы болели. Лампа горела таким же золотым светом, на столике рядом с кроватью стоял чай с малиновым вареньем, и тогда я сама себе казалась детенышем в теплой норе…
Некоторое время я сидела за чтением, но строчки сливались, буквы разбегались, и я не могла понять прочитанного. Я сходила на кухню, где дремали мои домовые, которые приходили ночевать в дом, заварила чаю с дольками апельсина и вдруг подумала: а что, если появление паука – это не случайность?
Ректор Хотс искал меня – и очень может быть, что нашел до того, как мы с Аврелием растянули маскировочную сеть. Разумеется, он не будет убивать меня собственноручно – зато отправит в окрестности Итайна какую-нибудь редкостную дрянь, которая прекрасно с этим справится. Особенно, учитывая то, что после поражения на выпускном экзамене, я была настолько выбита из жизни, что могла и растерять часть своих боевых навыков.
Да, охранные вешки надо будет поставить завтра утром, они отрежут таких вот хищных красавцев на подходе.
А потом в Итайн может приехать, например, коммивояжер. Или агент по недвижимости. Или геологоразведчики. И они будут очень хорошо вооружены, сделают свое дело и растворятся, как сахар в крутом кипятке.
Мама будет плакать. А я этого не хотела.
Вернувшись с чайником и чашкой в спальню Виктора, я убедилась, что он спокойно спит, и снова села за стол. За письменным столом мне всегда очень хорошо и легко думалось – вот и сейчас я отпила чаю и снова принялась крутить в голове мысли о том, кто мог убить Моттона.
Анжен Моттон никогда не славился выдающимися магическими способностями. Да, кровное родство с ректором Хотсом дало ему некоторый минимум магических сил, но и только. Он выгонит из дома тараканов, но никогда не бросит ни боевого, ни исцеляющего заклинания. Что в нем прорезалось такого, чтобы убивать?
Если я найду ответ на этот вопрос, то постепенно выйду и на организатора. Только вот как все это выцепить?
Я убедилась, что Виктор крепко спит и дышит спокойно и ровно, и ушла в свою комнату – там я провела полчаса, перебирая свои вещи и пытаясь найти то, что было со мной в академии и могло сохранить хоть какую-то частицу ректора Хотса. И она нашлась в коробке, в которую я когда-то швырнула диплом, выданный мне, как милостыня – это была полновесная золотая крона, которую ректор вложил в книжку диплома.
Помедлив, я взяла ее в ладонь – золото тускло сверкнуло, словно говоря: вот я, здесь. Ты хотела отдать меня на благотворительность, но потом похоронила в этой коробке вместе с дипломом и своими мечтами. Поговорим?
Я закрыла глаза, и в темноте передо мной закружились бело-голубые сверкающие кольца заклинаний, то складываясь в печати, то рассыпаясь горстями искр. Заклинания ударялись в монету, пробуя оживить ее, выловить оттиск того, кто когда-то швырнул ее мне, пытаясь откупиться от собственной подлости. Хотс ведь был ректором, академия была в его полной власти – он мог бы открыть два места на кафедре, раз уж ему так горело пристроить племянника.
Но нет, он хотел меня уничтожить. И в чем-то у него получилось. Я выкинула магию из ума и души, я рухнула так, что не хотела подниматься.
Очередное кольцо заклинания ударило в монету, и она отозвалась – налилась живым теплом, окуталось облаком тумана. Я открыла глаза: теперь монета медленно кружилась у меня на ладони, и в тумане проступали очертания лиц тех, кто дотрагивался до нее прежде. Это были неразборчивые мутные наброски, но я знала, как сделать их
