Снежный Цветок и заветный веер - Лиса Си

Через две недели, вернувшись к родителям, я проснулась утром с ощущением, что дом сотрясают духи лисицы. Я добралась до ночного горшка, уже наполовину наполненного, и меня стошнило. Тетя вошла в комнату, опустилась на колени возле меня и вытерла пот с моего лица своей ладонью. «Теперь ты действительно нас покинешь», — сказала она, и впервые за долгое время пещера ее рта сложилась в широкую ухмылку.

Днем я села и сочинила письмо Снежному Цветку. «Когда мы с тобой увидимся в этом году в Храме Гупо, — писала я, — мы обе будем круглыми, как луна».

Мама, как вы догадываетесь, в течение всех этих месяцев была со мной так же сурова, как и во времена моего бинтования. Мне кажется, в этом была ее особенность — думать только о том плохом, что может произойти. «Не взбирайся на холм, — выговаривала она мне, как будто мне когда-нибудь разрешалось это делать. — Не ходи по узкому мосту, не стой на одной ноге, не смотри на затмения, не мойся в горячей воде». Мне не грозила ни одна из этих опасностей, а вот ограничения в еде были серьезными. В нашем уезде гордились острыми блюдами, но мне не разрешалось есть ничего, приправленного чесноком или перцем, потому что это могло замедлить питание моей плаценты. Мне не разрешалось есть ягненка, от этого мой ребенок мог родиться слабым; нельзя было есть рыбу с чешуей, иначе роды будут тяжелыми. Я отказывалась от всего слишком соленого, слишком горького, слишком сладкого, слишком кислого или слишком острого, поэтому мне нельзя было есть квашеные черные бобы, горькую дыню, миндальный творог, горячий и кислый суп и вообще что-либо, имеющее вкус. Мне разрешалось есть слабенькие бульоны, тушеные овощи с рисом и пить чай. Я приняла эти ограничения, понимая, что мое будущее целиком зависит от ребенка, которого я вынашивала.

Мой муж и его родители были, конечно, в восторге и начали готовиться к моему приезду. Мой ребенок должен был родиться в конце седьмого лунного месяца. Я собиралась посетить ежегодный праздник в Храме Гупо, чтобы помолиться о рождении сына, а потом приехать в Тункоу. Родители мужа приветствовали мое паломничество — они делали все возможное, чтобы родился наследник, — при условии, что я переночую на постоялом дворе и не буду перенапрягаться. Семья моего мужа прислала за мной паланкин. Я стояла по ту сторону родительского порога и прощалась с моими домашними, со слезами расстававшимися со мной. Затем я села в паланкин и отправилась в путь, думая о том, что в ближайшие годы я буду возвращаться сюда снова и снова, на праздник Ловли Прохладного Ветерка, праздник Призрака, праздник Птиц и праздник Вкуса, а также на разные семейные праздники. Это было не прощанием навсегда, а всего лишь временным расставанием, как и со Старшей Сестрой.

К тому времени Снежный Цветок, у которой срок беременности был больше моего, уже жила в Цзиньтяне, поэтому я заехала за ней. Живот у нее был очень большой, и я не могла поверить, что новая семья отпускает ее в путешествие, хотя бы и молиться о рождении сына. Мы выглядели очень забавно, когда стояли на грязной дороге и пытались обняться, а наши животы нам мешали, и мы все время смеялись. Она была красивее, чем когда-либо, и, казалось, вся светилась счастьем.

Снежный Цветок говорила все время, пока мы ехали в храм. Она рассказывала об ощущениях, которые испытывает, о том, как любит своего ребенка, и о том, как все стали добры к ней с тех пор, как она переехала в дом своего мужа. Она сжимала в руке кусок белого нефрита, который висел у нее на шее, чтобы придать коже ребенка чистую белизну этого камня вместо красно-коричневого оттенка кожи ее мужа. Я тоже носила белый нефрит, но, в отличие от Снежного Цветка, я надеялась, что он защитит моего ребенка не только от смуглости моего мужа, но и от моей собственной. Несмотря на то, что я проводила почти все свое время внутри дома, цвет моего лица был от природы темнее, чем бело-розовая кожа моей лаотун.

В прошлые годы наши посещения храма были недолгими. Мы быстро проговаривали наши молитвы богине, кланяясь и касаясь головой пола. Теперь мы гордо вошли в храм, выставив вперед животы и сравнивая их по величине с животами других беременных женщин; мы смотрели, у кого живот высокий, а у кого — низкий, но при этом постоянно помнили, что наши мысли и слова должны быть исключительно благородными и благожелательными, чтобы эти качества передались нашим сыновьям.

Мы подошли к алтарю, где в ряд были выстроены, быть может, сотня пар детских туфелек. У нас обеих на веерах, которые мы пожертвовали богине, были написаны стихи. На моем веере стихи говорили о том, какое благо — иметь сына, о том, как он продолжит род Лу и будет чтить своих предков. Я закончила свои стихи словами: «Богиня, ты удостаиваешь нас своей доброты. Так много женщин приходит к тебе молиться о рождении сыновей, но я надеюсь, ты услышишь мою мольбу. Прошу тебя, исполни мое желание». Когда я писала эти строки, мне они казались очень подходящими, но теперь я пыталась представить, что написала на своем веере Снежный Цветок. На нем, должно быть, были написаны прекрасные слова и нарисованы красивые гирлянды. Я молилась о том, чтобы жертва Снежного Цветка не затмила перед богиней мою жертву «Пожалуйста, услышь меня, услышь меня, услышь меня», — пела я шепотом.

Мы со Снежным Цветком вместе положили на алтарь наши веера, причем каждая из нас сделала это правой рукой, а левой схватила с алтаря пару детских туфелек и спрятала в своем рукаве. Затем мы быстро покинули храм, надеясь, что нас не заметили. В уезде Юнмин все женщины, которые хотели иметь здоровых детей, открыто воровали, притворяясь, будто делают это украдкой, пару детских туфелек с алтаря богини. Зачем? Как вы знаете, на нашем диалекте слово «туфля» звучит так же, как слово «ребенок». Когда у нас рождаются дети, мы возвращаем туфельки на алтарь — этим и объясняется большой запас туфелек на алтаре, — возлагаем их уже как жертвы в благодарность богине.

Мы вышли из храма в свет прекрасного дня и направились к ларьку, где продавались нитки. Уже в течение двенадцати лет мы подбирали здесь цвета, которые, по нашим представлениям, могли дать толчок нашим художественным идеям.

Снежный Цветок выбрала несколько оттенков зеленого цвета и дала мне на них посмотреть. Здесь были нитки ярко-зеленые, как весенняя трава, блекло-зеленые, как жухлая трава, землисто-зеленые, как мох после дождя, тускло-зеленые, как листья деревьев перед тем, как на них начинают появляться желтые и красные следы увядания.

«Давай завтра по пути домой остановимся у реки, — сказала Снежный Цветок. — Мы будем сидеть и следить за облаками, плывущими над нашими головами, слушать, как вода бьется о камни, вышивать и петь вместе. И, таким образом, наши сыновья будут иметь изящный и тонкий вкус».

Я поцеловала ее в щеку. Иногда, вдали от нее, я позволяла своим мыслям забрести в темные уголки, но сейчас я любила ее, как и прежде. О, как мне не хватало моей лаотун!

Наше посещение Храма Гупо было бы неполным без завтрака у продавца таро. Старик Цзо ухмыльнулся своим беззубым ртом, увидев нас с животами. Он приготовил для нас особое блюдо, соблюдая все ограничения, необходимые в нашем положении. Мы наслаждались каждым кусочком. Затем он принес наше любимое блюдо — таро в карамели. Мы со Снежным Цветком болтали и смеялись, будто мы были двумя легкомысленными девчонками, а не замужними дамами, которым скоро предстоит родить.

Этой ночью на постоялом дворе, переодевшись для сна, мы со Снежным Цветком улеглись в постель лицом друг к другу. Это была последняя ночь, которую мы могли провести вместе до того, как станем матерями. Мы уже выучили столько уроков относительно того, что нам следует и чего не следует делать, и как это может повлиять на наших еще не родившихся детей. Если мой сын мог отозваться на нечестивые речи, или на него могло повлиять прикосновение белого камня к моей коже, тогда он, конечно же, должен был почувствовать мою любовь к Снежному Цветку.

Она положила свои руки мне на живот. Я сделала то же самое, положив свои руки на ее живот. Я привыкла к тому, что мой малыш лягается и толкается изнутри, особенно по ночам. А теперь я почувствовала, как ребенок Снежного Цветка поворачивается внутри нее под моими руками. В этот момент мы были так близки, как только могут быть близки две женщины.

«Я счастлива, что мы вместе», — сказала она, проводя пальцами по тому месту, где была коленочка или локоток моего малыша.

«Я тоже счастлива».

«Я ощущаю твоего сына. Он сильный. Прямо как его мать».

Ее слова заставили меня почувствовать себя гордой и полной жизни. Ее пальцы остановились, и снова она положила на мой живот свои теплые ладони.

«Я буду любить его, как люблю тебя», — сказала Снежный Цветок. Потом, как всегда, она положила руку мне на щеку и не убирала ее, пока мы не заснули.