Гуманная мизантропия - Александр Силаев

Поэтому не партия должна инсталлировать какие-то среды нового мира, а сама она, системность-структурность, должна кристаллизоваться из новых сред. То есть сначала просто образуется массовая привычка неким образом жить и мыслить, а потом индуцируется организация. Не дедукция, но индукция. Вроде как сообщество ролевиков. Сначала бродит какой-то народ с интенцией и свернутой в сторону мозгой, а потом он узнает, что их много, что у них есть какая-то история, лидеры, планы. И даже есть какие-то клубы. И даже какие-то СМИ. И даже люди, чтобы пойти на переговоры, допустим, с администрацией.

Мне скажут, что это банально — «ну были хиппи, и сплыли». Значит, нужны не хиппи. Значит, градус температуры ядра должен быть существенно выше, значит, смысловая сложность должна быть больше. Чтобы примерно как христианские катакомбы в Риме. Немаловажное условие: катакомбы себя рефлектировали касательно «Рима». Поэтому любое, сколь угодно умно-креативное сообщество, не рефлектирующие принципиально свою инаковость и враждебность среде, к рассмотрению не принимается. Оно впишется в среду. Растворится. Оно не окажется свертком нового мира. Нужен сверток. Субкультура-сверток.

Важный ее критерий — потенциальная всеобщность. Все не могут быть ролевиками или рок-музыкантами, даже рок-аудиторией. Но все смогли стать христианами.

Нужен символ веры. Нужны кодовые слова, дающие поведенческие стереотипы. Идентификаторы. Положим, «пряник». Чтоб звучало: «он пряник, это многое объясняет». Чтобы было — «мы, пряники, на это не идем».

4). Индивидуальный стиль должен быть лекарством, конкретно же — стилем выживания, осмысления и ценности конченого нигилиста, а не кого-то еще. Здесь два посыла — кому предлагать и что предлагать. Вы приходите не к «советским людям», не к «православным», не к «наследникам европейской культуры». К означенным типам просто нет нужды приходить. К ним уже пришли, и там состоялось.

Вы приходите к лузерам общества потребления, Ницше называл таких нигилистами, и все их так называли. Это народ, не верующий ни в черта, ни в бога. Только в собственную безопасность, собственный кайф, и собственный статус. И не имеющий всего этого. И вот отсюда именно вытекает возможность прийти к ним. Они оставили все трансцендентное как ребячество и былое, но не обрели то, ради чего они «выросли». Они веруют в хороший секс, но не имеют хорошего секса, они веруют в свой успех, но не имеют успеха. Тут важно, что это противоречие, а не просто боль. Прийти можно только туда, где есть противоречие. Ибо противоречие на другом языке зовется словом «запрос».

Религия, патриотизм и семейные ценности — это все, из чего они уже выросли. Вряд ли это налезет обратно. Если бы налезало, они бы это уже примерили снова. Тут важно, что исчезает все, лишь поставленное под сомнение, а все это ставлено под сомнение далеко не вчера, и ставлено основательно. «Паста не лезет обратно в тюбик». Вот это важно. Поэтому, например, невозможно воссоздание советской жизни. Тут не столь чьи-то козни. Просто паста не лезет в тюбик.

Им могут поднести идеалы, но это будут идеалы поздней цивилизации, из которой может развернуться что-то еще. Стоицизм, буддизм — аналоги. Никакого «самоотречения», никакой «жертвенности». Они бы и рады снова, но девственность — а религиозность это своего рода девственность духа — не делается обратно.

Их идеальное должно быть имманентно, скажем так. Надо учитывать:

А). Они в большинстве останутся индивидуалистами.

Б). Они в большинстве останутся эгоистами.

Нужна религия для таких. Религия-терапия. Чтоб у них появилась картинка мира, с которой интереснее жить. И образ действий — более интересный.

Вот ключевое слово — интересность.

Ведь трудиться совершенно неинтересно. Да и потреблять тоже. Ну, может быть, поначалу — как в постсоветской России. Потом надоест.

И еще одна зарубка. Опорным слоем, ядром — может быть только интеллигенция. Строже, интеллектуалы. Никакой «рабочий класс», никакие «директора». Интеллектуалы — единственный класс, которому очевидно не выгоден порядок вещей, который сейчас. Они могут больше, чем есть возможность делать сейчас. А все остальные — реализованы. Те же рабочие. Вполне. Хотя интеллектуалы, конечно, имеют больше рабочих (если хотят). Но могут-то — больше. Вот на этих несчастных и надо ставить.

Что губит хипана?

Вообще, залог живучести субкультуры — ее сложность. Что в конечном итоге погубило хиппи? Бескультурье и простота. Они понимали, откуда бегут, и только. Побегали и выдохлись. В итоге большинство нефорских самоидентификаций — как прыщи: проходящее с возрастом.

В лучшей позиции тут — ролевики и рок-музыканты. В обоих случаях появляется сложность, а культура — искусственная сложность и есть. Становится возможным накопление опыта, совершения, себя самого. Если зашел всерьез, то с возрастом можно не убегать.

Пусть турбина работает

Забавно, что паразит, беглец и революционер — типы разные — начинают с отвращения к автоматическому труду, к работе… И тут они схожи. Сначала — это отвращение. А большинство — ничего себе. Пашет. Интересно: это их «сила воли», или они вообще не чувствуют, как это по-человечески больно? Делать то, что делают даже не животные, а машины?

Куда от труда?

Отказ от труда — глубоко человечный выбор. Но отказ от труда должен быть в пользу деятельности. Иначе будет еще хуже.

Культура тащит назад

Преврати в свой статус свое хобби, в свой хлеб — свою миссия. Формула звучит все чаще. Скоро это будет совсем банальность, и хорошо. Но хватит ли на всех? Уровень развития технологий сейчас почти позволяет, а вот культурная ситуация — ни черта.

Немного школы в холодной воде

Поднять уровень образования можно весело. Например, пустить патрули спрашивать население, сколько будет 7x7, где на карте их город, когда была Великая Отечественная война. Не ответивших арестовывать на 15 суток грязных работ. Таких — ниже нормы 4 класса школы — в современной России наберется довольно много, включая имеющих «высшее образование».

То есть некий уровень незнания — приравнять к преступлению. Считать преступниками всех неграмотных взрослых. Записать их в некую школу, и пока не сдадут — гонять работать бесплатно. И какой-нибудь отличительный знак для них.

Престиж образования поднимется особенно высоко, ежели посечь розгами не желающих носить знак.

Не вижу принципиально иных способов поднять тут нижнюю планку. Она всегда поднималась примерно так. Школа ведь дисциплинарное пространство культурного насилия, прежде всего. А если школа не работает, ее элементы надо раскидать вовне. Если современная школа в четырех стенах дохнет, все вокруг должно стать немножечко школой.

Казнить нельзя помиловать

Танцуя от либерализма, приплясываю до интересных мест. До апологетики рабства, смертной казни. Тут много путей, например: если человек действительно свободен, то он вполне может выбрать себе что угодно, в частности, участь раба. То есть он сам, конечно, вряд ли понимает, что выбирает, может даже сопротивляться. Но он делает что-то такое, чему соответствует только рабство. Хочешь — получи. Если человек делает что-то мерзкое, настаивает на этом, но при этом не готов умереть, не хочет… Кто он?

И уж тем более свободный человек может сделать что-то такое, чему адекватна только смертная казнь. Неужели не может? Любой качественный преступник, знает то или нет, стремится к ней. Немногие честно говорят, но был такой маньяк, говорил — «хочу быть приговоренным к высшей мере, давно хочу» — умница просто, хоть и маньяк. Зачем же так сужать возможности реализации? Это что — свобода?

Правда, все это не может быть массовым. То есть рабство и смертная казнь не могут быть опорой режима. Не все же их хотят, далеко не все. Скорее исключение, чем правило. Вот и надо — в виде исключений. Чтобы институты носили сугубо ритуальный характер. Человеку, повторно совершившего тяжкое преступление, предлагается — кирдык или с молотка. С молотка его покупает такой же ублюдок, как он сам, сажает на цепь и практикует сексуальные извращения. Вот и стимул для ублюдков — блюсти закон, копить деньги…

Я понимаю, что это противно духу христианства. Но это в логике языческого права. Умного, справедливого — для язычников. А разве у нас на дворе — не язычество? Только неразумное?

За политику прописное

Допустим, люблю я мыслить «большими политическими проектами», но… прошло то время. Почему я бубню: модерн, модерн? Потому что все политические проекты — только в модерне. Белые, красные, синие, зеленые. Коммунисты, националисты и демократы могли бы объединится. За возвращение той среды, того контекста — где вообще возможные политические идеологии, проекты, партии. Сейчас ведь нет ни красных, ни белых, это понятно, никаких нет. Ибо нет субстрата, в котором вообще можно искренне поделиться идейно, с идущими куда-то последствиями. Если мыслить утопически: мобилизация всех вообще «политических» против «экономических», Модерна против Постмодерна. Но это утопия.