Русские снега - Юрий Васильевич Красавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За время его отсутствия в деревне случилось вот что: шел по Лучкину кривой мужик с длиннющим кнутом на плече и играл на рожке, да славно так — коровы со дворов отзывались, не только Милашка Сорокоумовых, Зорька Махонина, Сестричка Колошиных, но и ещё чьи-то… к дому Анны Плетнёвой пришел неведомо откуда здоровенный хряк, разрыл завалинку и улёгся там по-хозяйски. Маруся увидела его лежащим и удивилась не столько росту и упитанности хряка, сколько тому, что лежал он словно бы на солнышке и помахивал ушами, отгоняя мух; не зная, что делать и как поступить с этим нежданным гостем, Маруся и подойти-то боялась к нему, но тут из-за дома вышла празднично одетая — в сарафане и при цветастом фартуке — баба хлестнула его прутом и прогнала; на Марусю эта баба оглянулась как на привидение и, перекрестясь, скрылась… за домом Веруни у околицы появился рубленый овин и гумно при нём, на гумне хлебная скирда… а в овине печь топится, снопы сушатся… за огородом Тарцевых в Вырке Маруся обнаружила вершу, в ней две щучки… «Хотела взять, — сказала Маруся, поглядывая на сына. — Да ведь мы вершу не ставили — значит, чужая»… в кузне, что на берегу Вырка, кто-то подковывает лошадей; слышен и говор мужской, и стук молотка по наковальне, и конское ржание…
Митрий Колошин выудил из своего колодца горшок с молоком, спущенный туда на верёвке неведомо кем; показывал и Ольге, и Махоне, но молоко из него попробовать они не решились, и кончилось тем, что сам же Митрий неловко задел горшок, тот опрокинулся и раскололся.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1.
А ещё Маруся поведала сыну почему-то шепотом: из телятника пропали три теленка; у ворот остались следы подкованных сапог и телячьих копыт; следы уходили не в деревню, а в сторону Вырка и скрылись под снежной осыпью.
— Вот что я нашла там возле печки, — сказала Маруся и показала завернутые в бумагу два окурка от самокрутки. — Из наших лучкинских никто не курит. Вот тут и думай, что хошь.
Ваня внимательно рассматривал клочки газеты от окурков: на них можно было различить семейки букв «демокра», «ГКЧП», «Верх» — это на одном; а на другом — «КПСС», «КГБ», «ВПК», и «ворщики».
— Ага, какие-то ворщики! Только их тут не хватало!..
Кто может ходить в подкованных сапогах? Откуда эти люди явились сюда? Что намерены делать дальше?
— Как мы теперь объясним пропажу? — беспокоилась Маруся. — И не оправдаться.
— Давай сначала обтаем всей деревней, — сказал Ваня, не показывая тревоги. — Вот сойдёт снег… если, конечно, он сойдет! — тогда и будем оправдываться.
Про Пилятицы он сказал коротко:
— Все хорошо, за исключением пустяков: связи с городом нет, магазин пуст… в народе разброд и шатание. К добру ли, к худу ли, но собрался съезд пилятицкой компартии, на повестке дня у них два вопроса: ликвидация кулачества как класса и нашествие татаро-монгольской орды. Уже лозунг намалевали на куске простыни: «Решения партии — в жизнь».
Ничему этому Маруся не удивилась, словно все в порядке вещей.
— Ну что, видел свою Катю? — невинно поинтересовалась она.
Он сделал вид, что не слышал вопроса. Маруся не стала допытываться, а то, пожалуй, рассердится сын.
— Хлеба нет больше, переходим на картошку. И керосин кончается — скоро в темноте будем сидеть. Это беда, Вань.
Верунины ребятишки опрокинули в сенях четвертную бутыль с керосином, осталось чуть на донышке — надолго ли хватит? Махоня жаловалась: и у неё он кончается. У Сорокоумовых жалкие остатки плещутся в банке жестяной. Митрий Колошин более запаслив: у него, сказал, есть литров десять, но куда поставил бачок с этим керосином, не помнит. И опасается, что украл кто-то…
— Я сказала ему: «Некому воровать, Митрий Васильич». А он мне: «Как это некому? А эти, на мотоциклах?» Помешался на своих фашистах. Всё воюет.
— За Кулигами мазутный склад, — сказал Ваня, подумав. — Может там есть и керосинчик? Схожу туда завтра.
— Не ходи, — обеспокоенно нахмурилась Маруся. — Не отпущу. Опять потеряешься в таких снегах.
— За мной присматривают, заботятся, — сказал он.
— Кто?
— Небожители… Я с ними даже побеседовал.
Мать решила, что он так пошутил.
2.
— А Веруня всё спит? — спросил Ваня.
— У нее гость… — после нерешительной паузы сообщила Маруся. — Кажется, она влюбилась… в очередной раз. Очень уж бодра и весела.
Ваня посмотрел на неё внимательно:
— Какие гости у неё могут быть?
И вспомнил:
— Неужели опять те?
— Один. Я с ним разговаривала. Сказал, что командует летучим отрядом. А с кем воюет, не объяснил.
— С Веруней, наверно.
Маруся улыбнулась.
— Он не украдёт её? — поинтересовался Ваня. — Не осиротит детишек?
— Откуда я знаю! Веруня легкомысленная стала. Она готова на край света за ним.
— Всё смешалось в деревне Лучкино… — произнёс Ваня глубокомысленно. — Каждая несчастная семья счастлива по-своему.
Им почудилось в эту минуту, что где-то этак в отдалении кто-то играет на гитаре… и поёт мягким баритоном. Маруся тихо засмеялась.
— Из чего он вдруг материализовался-то? — недоумевал Ваня. — Может быть, он не живой человек, а фантом, а фантом из запредельного мира?
— Какой тебе ещё фантом? Просто князь, — сказала Маруся убеждённо. — Он мне руку поцеловал.
— Это достаточное основание, чтобы считать его князем?
— Не насмешничай над матерью. При нём человек, вроде адъютанта, называется «вестовой». На посылках, значит. Вестовой называет его «ваше благородие». Он мне сказал, что его командир — из князей. Да это и так видно!
— Тебе понравилось его галантное обращение:
— Понравилось, — призналась Маруся. — Мне, Вань, ещё никто и никогда руки не целовал.
— Товарищ, вы антисоветски настроены! Кто ваши родители и чем они занимались до революции? Небось, недобитые буржуи?
— А ты неотёсанный, бескультурный человек. Серый, как валенок.
Маруся почему-то не сдержала досады.
— Проклятый белогвардеец, — усмехнулся Ваня. — Совсем задурил вам с Веруней головы.
— Ишь, как он о матери-то!
— Я хочу с ним познакомиться, — заключил он.
— Вань, тебя туда не приглашали, — сказала Маруся.
— Да уж, от них дождешься приглашения! Но я был бы последним простофилей, если бы упустил такой шанс: какой-то проходимец выдает себя за князя, он должен быть разоблачен. Кстати, если б он был князем, вестовой звал бы его «светлостью». «Ваша светлость, не вешайте лапшу на уши…»
— Он не светлейший князь, а просто князь, — сказала Маруся. — Это он сам так объяснил.
— Ишь ты, а я и не знал.
