Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья - Виктор Смирнов

В нем Геронтий говорит о получении грамот Геннадия к нему и великому князю и отдельно упоминает о списках: «Да и списки еси на тех ересников прислал к нам, почему еси обыскивал, как они хулили Сына Божия и пречистую его Матерь». Геронтий объявляет, что великий князь с ним и со всем православным собором рассудили дело о еретиках, признав виновными в ереси троих: попа Григория, попа Ересима и попа Григорьева сына, Самсона диакона. Этих троих предали в Москве градской казни. Известие об ней, занесенное в летопись, свидетельствует, что и сам летописец в то время имел еще смутное понятие о новой ереси. Обвинив троих, Московский собор не подверг отлучению от церкви, проклятию и казни Гридю Клоча — диака. «Не дошел еще по правилом градские казни, потому что на него один свидетель, поп Наум», — пишет Геннадию Геронтий.

Послание свое митрополит заключает такими словами: «А князь великий приказал с тобою того дела обыскивати наместником Якову да Юрыо Захариичем. И ты бы с ними того дела обыскивал вместе и которые дойдут по правилом твоей святительств духовные казни и ты их духовне казни, а которые дойдут градские казни, ино тех наместники великого князя казнят градскою казнью. Да обыскивал бы еси, сыну, то дело прилежно, чтобы христианство в взмущеньи не было, а церковь бы Божия безмятежна была».

Из этого не видно, чтобы Геронтий стоял за ересь. Но его, строгого ревнителя буквы закона, никто и не обвиняет в сочувствии к ереси, а только в слабости. Ему следовало с большей горячностью ополчиться на ересь и не снимать опалы с еретика Гриди Клоча. По крайней мере, так думал современник его Иосиф: «И сам (Геронтий) убо христианская мудроствуя, о прочих же ни мало попечеся, погибающим, о увы мне, христовем овцам еретическим учением, или грубостию с держимь, или нерадяше о сих, или бояшеся державнаго». Последняя причина, что Геронтий боялся державного всего возможнее. Еретиков обратно послали к Геннадию в Новгород.

Из заключительных слов Послания Геронтиева к Геннадию мы видели, что этому последнему было приказано разыскивать ересь вместе с наместниками великого князя двумя братьями Яковом и Юрием Захарьевичами Кошкиными.

О ревности Геннадия в преследовании еретиков свидетельствует тот же Иосиф, говоря, что Геннадий из чащи божественных писаний устремился как лев, чтобы ногтями растерзать внутренности скверных еретиков, напившихся жидовского яда. Дело о первых еретиках окончилось зимою 1488 года. Год этот был несчастлив для Новгорода и Москвы. В Новгороде наместник Яков Захарьевич Кошкин совершал лютые казни (сек и вешал новгородцев) «понеже хотели убити наместника», и в эту же зиму более 7000 новгородцев были уведены из Новгорода в Москву. В Москве, под самый светлый праздник, прошел слух о предстоящем пожаре: в сенях великокняжеского дворца чернец из Галича прокричал ужасное пророчество. Страх распространился по городу, и купцы уже выносили товар из лавок. Но лето подходило к концу, пророчество все еще не сбывалось, как вдруг 13 августа загорелась деревянная церковь Благовещения на болоте и пламя истребило все богатые домы, двор и городовую стену, и мосты, и множество зданий городских, и до 30 церквей. Сгорел и дом митрополита Геронтия и только что отстроенный дворец великого князя. Слабый духом Геронтий не вынес потрясения: к следующей весне 1489 года его не стало.

В это время главные еретики находились в Москве. Еще за девять лет до этого поп Алексей и поп Денис привезены были самим великим князем из Новгорода в Москву и определены им в протопопы, первый к Благовещенью, второй — к Архангелу. Тогда Геннадий был в Москве. Он, как видно, в продолжении пяти лет, до самого отъезда в Новгород, ничего не знал о существовании ереси.

Алексей и Денис не принадлежали к тому разряду грубых еретиков, о которых было говорено выше. Они оба были первыми учениками жида Схарии (по свидетельству Иосифа Волоцкого) и прельстили великого князя умом своим и книжным образованием. Они поняли, как им должно вести себя в Москве и вели себя осторожно «таились, как змеи в скважине», по выражению Иосифа; но в то же время тайно распространяли еретическое учение. Наконец им удалось образовать кружок из грамотных людей, разделивших их мнения. Из лиц этого кружка известен более других Федор Курицын, дьяк великого князя, бывший не раз в Литве, посылавшийся послом в Волошскую землю, по поводу брака великого князя Ивана младого, Ивановича, с Еленою, дочерью воеводы Стефана. Курицын, также как и протопоп Алексей, «прилежал», по словам Иосифа, «звездозаконию и многим баснотворениям, чародейству и чернокнижию». Кроме этого современного свидетельства о многосторонней учености Курицына, мы имеем догадку о том, что он привез из Венгрии известную повесть о Дракуле. Имеем также Лаодикийское послание, переписанное им в ту пору, когда он был уже осужден за ересь.

В этом кружке находился какой-то Мартынка, которого Курицын вывез из Угорской земли. Из москвичей в него попали крестовые дьяки великого князя, Истома да Сверчок и купец Семен Кленов. Последние трое, по свидетельству Иосифа, многих научили жидовству. О Семене Кленове сохранилось сведение, что он письменно излагал свои религиозные убеждения. Между еретиками находился еще какой-то Иван Черный, которого современник отличил в своем рассказе тем, что он книги пишет. Зять протопопа Алексея, новгородский еретик Иван Максимов был тут же среди московских еретиков и ему-то и довелось склонить к ереси вдову Елену Стефановну, невестку великого князя. Кружок собирался ни у кого другого, как у Курицына. Еретики толковали между собой о вере и по выражению современника поучались на православных.

Влиятельный Курицын, а с ним и другие достигли того, что преемником Геронтия был избран человек из их среды.

В сентябре 1490-го (когда настал 6999 год) поставлен был на митрополию архимандрит Симоновский Зосима. Он, как еретик, не мог, само собою разумеется, не питать вражды к Геннадию. И вот послал он в первый же месяц по своем поставлении к архиепископу Новгородскому с требованием от него исповедания, какое обыкновенно давали архиереи при своем поставлении. В ответ на такое требование Геннадий написал митрополиту Послание. Из него видим, что Геннадий оскорбился требованием исповедания, которое он, при своем поставлении, положил «пред митрополита Геронтия». Узнаем также, что как митрополит, так и сам великий князь не желали видеть Геннадия в Москве.

Почти одновременно с этим требованием великий князь и митрополит, каждый в свою очередь, прислали Геннадию грамоту о том, чтобы он изъявил согласие на поставление владыки на упразднившийся престол Коломенской епископии, но не сообщили ему имени того, кому надлежало быть епископом. Геннадий не захотел дать такой безымянной отписи: «Аз отписи даю такие законные, как оные братья наши давали», писал он к собору епископов и просил митрополита и великого князя сообщить ему имя будущего Коломенского владыки, а равно и впредь именовать ему тех, кого случится ставить в архиереи.

Около того же времени, преследуя по-прежнему еретиков, Геннадий допрашивал возвратившегося из Москвы Самсонко и на допросе узнал от него подробности о кружке Федора Курицына и обо всех тех лицах, которые бывают у великокняжеского дьяка. Этот Самсонко оказался еретиком, как подтвердило следствие, которое по обыкновению Геннадий производил не один, а со своим боярином, с игуменами, священниками и с двумя боярами великого князя и с его же боярскими детьми, как пишет он сам в своем Послании к собору.

Самсонко передан был Геннадием гражданскому суду. Его пытали. В Москве стали говорить, что Геннадий мучил Самсонко. «Аз ли того Самсонка мучил», — защищается Геннадий в Послании к собору епископов, — «ведь пытал его сын боярской великого князя, а мой только был сторож, чтобы посула никто не взял». После этого в Москве перестали доверять его обыскам.

Между тем в Новгороде появилось вновь иконоборство, и среди многих нечестивых поступков особенно резко выдался поступок, ужаснувший набожную душу Геннадия. Подьячий Алексей Костев, живший на поместье в Новгороде, напился пьян, влез в часовню, «да сняв с лавици икону пречистые на нее скверную воду спускал и иные иконы в верх ногами переворочал». Этот нечестивый поступок дошел впоследствии до сведения Досифа.

Но всего тяжелее для Геннадия была борьба с чернецом Захаром. Около Новгорода, в Немчинове был монастырь, в котором настоятелем был чернец Захар. Пришли раз к Геннадию чернецы этого монастыря и жаловались на Захара, что он уговорил их отойти от своего государя, князя Вельского, у которого они были боярскими детьми, и вот прошло три года, как он не дает им причастия и сам не причащается. Геннадий призвал к себе Захара.

«Зачем ты так чинишь и три года не причащался?» — спросил Захара Геннадий. «Грешен есми», — отвечал Захар. И Геннадий опять спросил его: «Зачем ты перестриг детей боярских, от их государя отвел их и от Бога отлучил — три года не давал им причастия?» Тогда Захар отвечал ему: «А у кого причащаться? Попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». «Митрополита ставят не по мзде», — возразил Геннадий, на что Захар ему молвил: «Коли в Царьград ходил митрополит ставитися и он патриарху деньги давал. А ныне он бояром посулы дает тайно, а владыки митрополиту дают деньги — ино у кого причащатися?»