Две горсти песку - Антони Смит

...И вот уже закрыты калитки из колючих прутьев, мы укладываемся спать. Масаи устраивают свое жилище по старинке, очень просто. Круглую площадку огораживают высокой стеной из плотно уложенных веток с шипами. Правда, известны случаи, когда леопарды и даже львы перескакивали через эти барьеры, но вообще-то они представляют собой внушительное препятствие. В эти колючие коррали загоняют на ночь коров и коз, и они бродят до утра между хижинами. А хижины такие, что только ребенок встанет в рост - высота их меньше полутора метров. Этакие прямоугольные эскимосские иглу с узким ходом. Мы протиснулись внутрь и осмотрелись. Я согласен, что низкий шалаш из прутьев, обмазанных навозом, к тому же стоящий посреди скотного двора, не назовешь идеальным жилищем, но в нем было очень уютно. Перед маленьким очагом, держа на коленях пухлого малыша, сидела миловидная девочка. Несколько чурбаков заменяли табуретки, и мы сели на них, пока нам готовили ложе, иными словами, расчистили пространство длиной и шириной с обычную кровать и расстелили на земле скрипучую коровью шкуру. Хозяин жестом предложил нам ложиться. Тесновато, конечно, для троих, но мы кое-как втиснулись - Дуглас посередине, Ален и я по бокам.

Мне не давала покоя дурацкая жажда. Когда мы пришли, нам предложили целый калебас11 парного молока. Кружка нашлась только одна, и, сидя рядком возле хижины, мы передавали ее по кругу - вроде старух из легенды о Персее, у которых был один зуб и один глаз на троих. Сначала молоко показалось нам амврозией, каждый глоток доставлял наслаждение. Когда мы дошли до третьей кружки, вкус заметно испортился. Ален объяснил нам, что масаи моют и иногда дезинфицируют посуду древесным углем. Может быть, молоко отдавало этим моющим средством? Так или иначе, мы успешно справились с калебасом. Масаи еще пьют кровь, однако нам больше ничего не предложили: ни крови, ни молока. Очевидно, хозяева решили, что мы выпили достаточно. Просить еще было бы неучтиво.

Но боязнь задеть ближнего покинула нас, едва мы улеглись на жесткой, как камень, коровьей шкуре. Теснота не позволяла лечь на спину, оставалось спать на боку, стараясь не думать о ноющих костях. Дуглас обладает прирожденной способностью засыпать сразу, стоит ему закрыть глаза; этот простейший способ он применил и теперь, мерно вдыхая дымный воздух. Не знаю, как себя чувствовал Ален, мне же, чем дальше, тем меньше хотелось спать. В конце концов я встал, отыскал свои ботинки, пробрался к двери, послушал, как снаружи дует ветер, и сказал:

- Пойду погуляю.

Никто не отозвался, мои товарищи спали мертвым сном.

Зато на дворе кипела жизнь. Довольные коровы жевали свою жвачку, в отдельном загоне топтались козы. Я выбрал место на земле подле хижины, с подветренной стороны, и попробовал применить чудесный способ Дугласа. Закрыл глаза. Улегся поудобнее. Изобразил улыбку и начал глубоко дышать. Подошла любопытная корова и дохнула мне в лицо чем-то отнюдь не похожим на чистый ночной воздух. Я замахал руками; корова мотнула рогами и отступила. Потом у самой моей головы за колючей изгородью заметалась коза. Не знаю, что с ней стряслось, но, несомненно, что-то ужасное. Она блеяла, блеяла, как одержимая,- ужасный звук, вобравший в себя все страдания земного шара. Наверное, такой же звук, глухой и вместе с тем пронзительный, издавал бы мужчина, если бы ему довелось рожать. Нищий, который вместо обезьяны водил бы с собой эту козу и заставлял бы ее вот так блеять, выжал бы сострадание из самого лютого и подлого ростовщика, какого когда-либо видел свет. Эта коза явно играла не ту роль, которую заслуживала. Ее талант пропадал зря, тратился лишь на то, чтобы не давать мне уснуть...

Утром все проснулись с первыми лучами солнца, хотя внутри навозных коконов по-прежнему было темно. Женщины согнали вместе коров и начали дойку, а я еще немного подремал, пока не проснулся от щекотки. Мои пятки соблазнили двух ребятишек, и они вооружились перьями. Я запустил в негодников увесистым комком навоза, они без труда увернулись и помогли мне разбудить моих товарищей. Дуглас и Ален признались, что ночью сквозь сон слышали блеяние, решили, что кто-то душит козу, но ее судьба их ничуть не обеспокоила. Теперь они, хотя и не сразу, оторвались от своего ложа и выбрались наружу, чтобы насладиться утренним воздухом. Хозяева давно встали, и мы воспользовались случаем выразить свою благодарность. Женщины держались в сторонке, занимаясь своим делом. Мужчины сказали, что один из них может проводить нас и показать, как лучше пройти к дороге. Это предложение было нами принято с величайшей радостью. Только мы собрались идти за нашим проводником, как здоровенная корова повернулась ко мне и громко замычала. В моем репертуаре тоже есть такой звук, и я ответил тем же. На корову это никак не подействовало, зато произвело неотразимое впечатление на молчаливых женщин. Держась за бока, они громко, от души хохотали.

- Лучшего заключительного номера ты все равно не придумаешь,- сказал Дуглас, и мы покинули маньятту.

Сперва мы заглянули туда, где оставили гондолу, и убедились, что все в порядке, после чего начался трехчасовой переход до шоссе. Мы трусили по каменным плитам, форсировали русла высохших рек, продирались сквозь колючий кустарник - словом, прогулка как прогулка. Вот только жажда нас донимала. Масаи подобно многим другим народам привыкли обходиться прожиточным минимумом, им невдомек, к каким излишествам мы приучены. Наш проводник, наверное, ничего не ел и не пил перед выходом. И будет терпеть почти до вечера, когда вернется в свою маньятту, пройдя в общей сложности около тридцати километров.

К тому времени, когда мы наконец добрались до дороги - пыльной каменной ленты, петлями уходящей вдаль, никто уже не говорил о напитках - тема была слишком острая. Проводник простился с нами, и мы сели под деревом ждать попутной машины. Не прошло и часа, как показался форд "консул", битком набитый пассажирами, среди которых был очень больной на вид ребенок. Мы втиснулись в кузов и через два часа выскочили из него в предместьях Найроби. Легко представить себе, как выглядела наша троица после такого перелета и ночевки в маньятте, но зато на душе было радостно. Думаю, не только я, но и оба моих товарища не переставали удивляться тому, что в нашем распоряжении шесть работоспособных ног и все повреждения ограничиваются разбитыми коленками Алена да загадочным пятном крови у него на плече. Правда, одежда превратилась в лохмотья, но ее вид только лишний раз напоминал, как нам упорно везет. Бодрыми шагами мы поднялись к дому Алена, вошли во двор и постучались.

Десять минут спустя, выслушав устный отчет обоих слуг, прочитав письменные сообщения и получив дополнительную информацию по телефону, мы ясно представили себе, что происходило в наше отсутствие. В каком-то смысле повторилась история, происшедшая в Карату, с той разницей, что на этот раз очевидцы промолчали. Ни летчик, который видел, как мы сели, ни его пассажир, который сделал запоздалую попытку сфотографировать нас сверху, не известили власти, что мы благополучно приземлились. Они вернулись в аэропорт Вильсон - место нашего старта - и никому ничего не сказали про нас. И власти, располагая только слухами о наших акробатических упражнениях в воздухе по обе стороны гряды Нгонг, распорядились начать розыски аэростата. Вылетел полицейский самолет, второй стоял наготове с всевозможным снаряжением. Были разосланы автомашины в разные места, где мы могли приземлиться. Теперь надо было срочно отзывать обратно всех спасателей...

СЕРЕНГЕТИ

Только на третий день мы смогли выехать из Найроби в Серенгети. Сперва надо было уладить вопрос о непрошеном розыске, а на это потребовалось некоторое время и уйма извинений. Вместе с Аленом я отправился в авиаотряд полицейского управления. Пилот не был в обиде на нас, но как-никак мы ему причинили немало хлопот. Военные предоставили в распоряжение спасателей самолет с парашютистами; пришлось нам сходить и к ним. Команда начать поиски была отдана Управлением гражданской авиации, которое не располагало данными, говорящими о том, что в этом нет необходимости; мы подробно объяснили в управлении, как все было. Содовый завод в Магади, неподалеку от которого мы сели, держал наготове санитарную машину; мы извинились перед ними по радио. Одна найробская газета посчитала наш случай ярким примером разбазаривания государственных средств и заявила об этом во всеуслышание. Пришлось мне снова идти по кругу с повинной; к счастью, оказалось, что затронутые инстанции не согласны с газетой. Да, аэронавтика - это не только умение вовремя сбросить горсть песку и потравить малость газа.

Я установил, что решению начать розыски способствовали три обстоятельства. Во-первых, многие на аэродроме знали, что мы потеряли деталь от распределительного вентиля. Знали также, что исправленный вентиль действовал отменно, тем не менее власти были встревожены. Во-вторых,- тут все были согласны - погода в тот день выдалась не идеальная. Получив сведения о наших промежуточных посадках, в Найроби справедливо заключили, что эти посадки не входили в наши планы. Однако решающую роль, думается мне, сыграло третье обстоятельство. В том самом районе, где сели мы, недавно погиб от жажды пилот самолета "Тайгер Мот", совершивший вынужденную посадку из-за нехватки горючего. Вместо того чтобы ждать около самолета, он пошел искать воду и помощь. И не нашел ни того ни другого. Спасатели довольно быстро обнаружили его машину, но самого летчика отыскали, когда уже было поздно. Этот нелепый случай у всех еще был свеж в памяти, поэтому, когда мы пропали, немедля развернули спасательные операции.