Роман с небоскребом - Елена Гайворонская

У Ваньки был острый ум и отличная память – все схватывал на лету. В три года как-то незаметно научился читать. Поначалу сидел возле меня, листал цветную азбуку, спрашивал буквы – и вдруг прочел длинную фразу. Так же было со счетом, который мы освоили с помощью длинного швейного сантиметра.

По выходным я водила Ивана в группу дошкольного развития, где детишки с удовольствием рисовали, делали аппликации из цветной бумаги, танцевали и пели, а в перерывах между занятиями просто играли и резвились. Мы ездили в бассейн, зимой я ставила сына на коньки и лыжи. А еще Сергей обучил сына премудростям шахмат, потому что был уверен, что это игра настоящих мужчин. Любимыми Ванькиными игрушками были конструкторы. К изумлению окружающих, считавших дошколят непоседами и энерджайзерами, Ванька мог часами мастерить из цветных деталек «Лего» замысловатую штуковину. Машинки и самолеты, предложенные в описании, собирались в течение получаса и становились неинтересными. Из нескольких конструкторов Ванька собирал собственные механизмы – автомобиль с двумя трубами, гибрид самолета и паровоза и прочие невероятные агрегаты, вызывавшие у взрослых снисходительную улыбку.

А потом Иван стал болеть. Безобидный насморк все чаще переходил в хрипы и надрывный кашель до посинения. Я брала больничный, выхаживала сына, выходила на работу, а через пару недель все повторялось – температура под сорок, лающий кашель, хрипы в маленькой грудке… В квартире пахло больничной палатой. Моя одежда, казалось, насквозь пропиталась запахом микстур и растирок. Как назло, зима и весна выдались хмурыми, дождливыми. Врачи говорили, что простуды дошкольного возраста – обычная реакция растущего организма на промозглый московский климат и гадкую экологию и что летом надо непременно отправиться с сыном в детский санаторий, желательно в Анапу. Мама вспоминала, что я сама была болезненным ребенком, а потом ничего – переросла.

В глубине души я считала, что причиной постоянных детских простуд – могильная сырость полуподвала, к которой мы за много лет адаптировались, но нежный детский организм чах без солнечного света. Однако врачи на мои предположения лишь недоуменно пожимали плечами: все дети болеют…

На работе частые больничные листы не могли вызвать одобрение. Завуч недовольно морщила нос, кривила накрашенные кирпично-красной помадой губы и, наконец, высказалась:

– У нас люди уже на замены выходить за вас отказываются. Вы вообще работать собираетесь?

Можно было понять и завучиху, вынужденную постоянно уговаривать учителей меня заменить, и коллег, не желающих на эти замены выходить – своей работы выше крыши. Но я была вымотана до предела постоянными детскими болячками, капризами, тревогой за сына, весенним авитаминозом и серыми дождями за окном, от которых хотелось выть на тусклую лампочку под абажуром, и сорвалась, напомнив и про восьмой разряд вместо девятого, и про так и не зарегистрированную коррекцию, за которую мне по-прежнему не платили положенной надбавки… И про то, что больничный лист по уходу за ребенком еще никто не отменял. Разговор прошел на повышенных тонах, в заключение я сообщила, что вообще могу уволиться и сидеть с сыном дома, а завуч ехидно ответила:

– Да ради бога. Пишите заявление. Я никого не держу.

И я написала.

Так я стала домохозяйкой. Свободное время, которого прежде катастрофически не хватало, вдруг навалилось на меня, придавило огромной массой, так, что стало трудно дышать. Я выдраила квартиру. Освоила по кулинарной книге несколько замысловатых блюд. Записалась на курсы английского языка. Сшила новые шторы, платье и детский комбинезон. Перечитала заново любимые книги. Перезнакомилась с мамашками из окрестных дворов.

Однажды на улице повстречала одноклассницу Вальку. Детские обиды и недоразумения остались в далеком прошлом, и мы обе искренне обрадовались друг дружке. В строгом элегантном костюме, черных туфельках-лодочках, с деловым портфелем в руках, с гладкой прической и неброским макияжем, Валька мало напоминала прежнюю разбитную тинейджерку. Она окончила финансовый, теперь работала в крупной компании и надеялась вскоре стать начальником отдела, что для ее возраста было бы очень неплохо. Я ощутила невольный укол зависти и усилием воли подавила в себе это низменное чувство – Валька выглядела такой уверенной, стильной, успешной… А я в простом свитере и джинсах, без макияжа, с небрежно заколотыми волосами в тысячный раз брела с ребенком на осточертевшую детскую площадку.

– Это твой малыш? – воскликнула Валька, нагибаясь к Ивану. – Какой хорошенький! На маму похож. Тебя как зовут, чудо?

– Иван Сергеевич Ковалевский, – с достоинством ответствовал отрок. – Можно просто Ваня. А вас?

– А меня… Валя.

– Тетя Валя, – поправил Иван.

– С ума сойти, – вздохнула Валька, и в ее улыбке забрезжила легкая грустинка, – у тебя сын, я – уже тетя… А ведь еще вчера в школу бегали… Наших-то кого встречаешь?

Мы перебрали одноклассников. Я утаила печальную Дашкину историю, сказала, что у нее все в порядке, работает, пока не замужем… Валька согласно кивала. Она тоже была свободной девушкой.

– А про Кузьмина знаешь? – спросила Валька.

– Что вышел? Знаю.

– Значит, не знаешь… Он ведь мне звонил, мы встретились несколько раз… Он раскрутился, разбогател, коттедж выстроил, дом в Испании купил… В этом доме его и застрелили.

Валька отвела увлажнившийся взгляд, в уголках губ прорезались скорбные морщинки.

– Жаль, – только и смогла вымолвить я, огорошенная известием. – А кто – нашли?

Валька покачала головой.

– Сказали – разборки русской мафии.

Я не знала, что говорить. Мне было жаль Кольку – не наглого самоуверенного братка, а нескладного мальчишку, товарища по школьным шалостям, неуклюжего подростка, не умевшего выразить своих чувств, тогда еще чистых и несмелых… Мне было очень его жаль.

Мы с Валькой попрощались и отправились в разные стороны. Она – на службу, я – на детскую площадку. Иван что-то говорил, я машинально гладила его по пепельным волосам, тоска сдавливала горло холодными костистыми пальцами.

Сытая спокойная размеренная жизнь оказалась для меня смертельной ловушкой.

Я стала никем. Просто мама, просто жена, придаток к мужу и сыну… Вчерашняя студентка, несостоявшийся педагог, несложившийся литератор… Умная, дерзкая, независимая Санька Соколова постепенно исчезала, превращалась в бледную тень на серой стене…

Я стала раздражительной. Срывалась на Ванечке, кричала на своего маленького сына, а потом со стыдом просила у него прощения и срывалась снова. Сергею мои метания казались странными и надуманными. Впервые муж отказывался меня понимать. Новое время изменило и его. Сергей стал жестче, резче, прагматичнее. Завязав с наукой, покончил с юношескими мечтами о великих научных открытиях и обрел другие. Теперь он хотел зарабатывать и руководить, хотел стать первым, лучшим, незаменимым, неуязвимым, чтобы однажды, взобравшись на свой небоскреб, быть не подвластным никаким бурям и переменам. А я должна была обеспечивать надежный тыл. Но у меня это плохо получалось. Я могла быть надежным партнером, другом, любимой, но только не тылом. Я никогда не годилась на вторые роли. Приятельницы по детской площадке казались мне ограниченными домашними клушами, чьи скучные разговоры сводились к детям, диетам, вязанию и мужниным зарплатам. Я ненавидела себя за то, что не умею, как эти женщины, довольствоваться простыми радостями: улыбкой ребенка, новой покупкой, комплиментом от случайного прохожего… Очень старалась, но не получалось.