Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

Мы пошли. Во дворе к нам присоединился товарищ Сурен.

Когда мы вошли в кабинет заведующего школой, все были в сборе: товарищ Смбатян, товарищ Шахнабатян, товарищ Папаян, другие учителя, Асатур с фонарем под глазом, Чко, съежившийся в углу, его отец, который, завидев моего отца, безнадежно покачал головой, и еще много разных людей. Были тут и Газет-Маркар и даже наш сторож Багдасар, единственный, казалось, человек, участливо смотревший на меня и на моего растерянного отца.

Едва мы вошли, товарищ Шахнабатян торжественно выступила вперед и начала:

— Известно ли вам, товарищ Данелян, известно ли вам, что ваш сын мерзавец?

Отец, не ожидавший такого выпада, попятился к двери.

— Погодите, товарищ Шахнабатян, — сказал заведующий школой и, обращаясь к отцу, добавил вежливо: — Подойдите, пожалуйста.

Отец прошел вперед. Мой взгляд упал на его худые плечи, и я заметил, что он совсем сгорбился.

— Товарищ Данелян, — предлагая отцу стул, обратился к нему Смбатян, — на вашего сына Рачика и без того было много жалоб, а сегодняшний случай вам, наверно, известен.

— Да, знаю, — вздохнул отец.

— Не волнуйтесь. Мы хотим узнать обо всем подробно, поэтому и побеспокоили вас. — Он повернулся к собравшимся: — А теперь прошу выступать по очереди. Говорите, товарищ Джанполадян.

Встал Газет-Маркар, откашлялся, поднес руку к коротко подстриженной бородке и начал:

— Как я уже сообщил, я имею честь быть в нашем квартале продавцом газет и часовщиком одновременно. Мал наш город, и я должен заметить, что дело не только в этом, тут еще встает вопрос о культуре. Я об этом часто беседую с парикмахером товарищем Симоном и с товарищем Арутиком, который, как вам известно, содержит маленький кабачок. Я всегда повторял и буду повторять: часы — это культура. И, к глубочайшему моему сожалению, я должен признаться, что у нас отсутствует эта культура или, если угодно, мало распространена.

Газет-Маркар говорил не торопясь, выбирая слова и явно упиваясь своим красноречием.

— То ли дело Германия. Я был там. Там у каждого гражданина есть часы. И какие часы! Анкер, Мозер!

Товарищ Аршо беспокойно заерзал и сказал:

— Нельзя ли поближе к делу, товарищ Джанполадян?

— Что ж, — улыбнулся Газет-Маркар, — так о чем это я говорил? Да, Анкер, Мозер. Представьте, я уже несколько месяцев имею честь жить в этом городе и здесь, кроме моих часов Анкер, я до сегодняшнего дня других таких не видел.

Болтливость Газет-Маркара утомила всех. Отец мой ничего не понимал. Откинувшись на спинку стула, он сосредоточенно изучал свои башмаки.

— И сегодня я, как обычно, отправился утром на работу. Как я уже говорил, моя мастерская, где я чиню часы и, кроме того, замечу вам, имею честь также продавать свежие газеты, находится возле парикмахерской товарища Симона, а я имею обыкновение по утрам приветствовать своих соседей. Культура, знаете ли…

— Поговорим о деле, товарищ Джанполадян, — снова призвал товарищ Аршо.

— Что ж, — улыбнулся Газет-Маркар. — Так о чем я говорил? Да, культура, знаете ли. Вхожу я в парикмахерскую товарища Симона, чтобы поздороваться с соседом, и что, вы думаете, узнаю здесь? Меня дожидается какой-то незнакомец. Культурный, вежливый человек, прекрасно говорит по-армянски. Поздоровались. Приятно поговорить с культурным человеком! Он мне рассказывает, что два дня назад у него украли часы. «Часы не работали, говорит. Может быть, принесут к вам на починку». И объясняет приметы: Анкер, семнадцать камней, золотой ободок…

Эта часть речи Газет-Маркара всех заинтересовала, кроме товарища Смбатяна, который слушал эту речь во второй раз, и товарищ Шахнабатян, которая, все время ядовито улыбаясь, поглядывала на нас с Чко.

— Незнакомец попрощался и ушел, а я подумал: наивный человек, кто же принесет к часовщику краденые часы. Но представьте, сразу после его ухода прибегает сын моей сестры и приносит вот эти часы. — Он вытащил из кармана часы и положил их на стол. — Посмотрите, пожалуйста: Анкер, семнадцать камней, золотой ободок…

Пока собравшиеся разглядывали часы, Газет-Маркар не преминул продемонстрировать свою образованность. Он подошел к нам с Чко, слегка погладил нас по голове и, обращаясь к заведующему школой, сказал:

— А что до воровства, то у немцев насчет этого есть хорошая пословица: «Айн маль ист кайн маль», до есть один раз ничего, один раз простительно… Товарищ Смбатян, я прошу на этот раз простить детей.

С видом человека, исполнившего свой долг, он кивнул и гордо направился к двери.

— До свиданья…

Отец почтительно проводил его глазами, а сторож Багдасар, не выдержав, сказал:

— Ох-хо-хо, ман олум[26], ишь напустил важности!..

При всем трагизме нашего положения это меня позабавило. Но тут начала говорить товарищ Шахнабатян:

— Товарищи…

Ее взгляд упал на меня, она заметила, что я улыбаюсь. Всю ее торжественность как рукой сняло, она сорвалась на визг, вены на шее вздулись от ярости, и кнопки воротника, не выдержав, отлетели. Я и Чко притихли.

— Это негодяи, а не ученики! — кричала она, припомнив и «балду Мелика», и рогатки, и что мы обстреливали церковные окна, и бесконечные драки, от которых чаще всего страдал ее Асатур. — Полюбуйтесь, вот! — Она вытолкала вперед сына и, схватив за подбородок, подняла его опущенную голову.

Лицо Асатура красноречиво свидетельствовало, что мы действительно негодяи. Посему, считая, что этого достаточно, товарищ Шахнабатян перешла к обобщениям:

— У нас в стране пока еще мало школ. Сотни и тысячи детей не имеют возможности учиться, а мы терпим у себя этих хулиганов…

Самыми неожиданными были ее последние слова, которые она произнесла, обращаясь только к товарищу Смбатяну.

— Если вы и после этого воровства не выгоните их из школы, я напишу наркому, товарищ Асканаз меня знает…

Ее последние слова возмутили отца Чко, который до того не проронил ни слова.

— Да какое же это воровство! — взорвался он. — Дайте ребятам рассказать.