Шесть дней Кондора - Джеймс Грейди

Мароник улыбнулся:

– Потому что я знаю Этвуда. Он не будет чувствовать себя в безопасности, пока я и мои коллеги живы. Мы единственные свидетели, которые могут доказать его причастность ко всему этому делу. Кроме тебя, конечно. В любом случае, мы должны будем погибнуть. Сейчас Этвуд, вероятно, ищет способ, как бы отделаться от нас. Предполагается, что завтра мы должны забрать твои письма из банка. Я совершенно уверен, что нас или застрелят при попытке «ограбления» банка, или угробят в автомобильной катастрофе, или мы просто «исчезнем». Этвуд лишь играет под простачка, но он совсем не таков.

Малькольм посмотрел на темную фигуру, распростертую на земле.

– Я все же не понимаю, зачем вы убили Чарлза?

– Я тоже люблю заметать следы. Он стал опасным мертвым грузом. Мне все равно, кто будет читать твои письма. Руководство наверху уже и так знает о моей причастности. Я потихоньку скроюсь где-нибудь на Ближнем Востоке, где человек с моими способностями может всегда найти подходящую работу. Но я не хочу однажды, повернув за угол, увидеть ожидающих меня американских агентов, поэтому я делаю нашей стране маленький подарок в надежде, что она отнесется ко мне, как к заблудшей овце, за которой не стоит охотиться. Мой прощальный подарок – Роберт Этвуд. Я сохраню тебе жизнь примерно по той же причине. Кроме того, у тебя есть шанс лично доставить господина Этвуда куда следует. Он причинил тебе много горя. В конце концов, ведь именно он несет ответственность за смерть всех этих людей. Я просто технический исполнитель – такой же, как и ты. Мне очень жаль, что так получилось с девушкой, но у меня не было другого выхода. Война есть война.

Малькольм долго молчал. Наконец он спросил:

– А каковы ваши ближайшие планы?

Мароник встал. Он бросил нож к ногам Малькольма. Затем он сделал ему еще один укол. Его голос, лишенный всяких эмоций, прозвучал совершенно бесстрастно:

– Это исключительно сильное стимулирующее средство. Оно поставит на ноги даже мертвого, хотя бы на полдня. Оно должно дать тебе достаточно сил, чтобы справиться с Этвудом. Он стар, но все еще очень опасен. Когда освободишься от веревок, возвращайся на поляну, где мы оставили машину. Если ты случайно не заметил, то знай, что это та же самая поляна, которой воспользовался и ты. На заднем сиденье я оставил кое-что, что может тебе пригодиться. Поставь машину около ворот и пробирайся к задней части дома. Заберись на дерево и влезь через окно на втором этаже внутрь дома. Окно будет не заперто. Поступай с Этвудом, как знаешь. А если он убьет тебя, то ведь есть твои письма и несколько трупов, за которые он будет вынужден отвечать.

Мароник посмотрел вниз на лежащее у его ног неподвижное тело.

– Прощай, Кондор. И последний мой тебе совет: лучше занимайся исследовательской работой. Ты исчерпал весь свой запас удачи. А если уж говорить об оперативной работе, то с ней у тебя явно нелады.

И Мароник растворился в темноте среди деревьев.

Через несколько минут в ночной тишине Малькольм услышал, как где-то завели мотор и отъехала машина. Он пополз к ножу, валявшемуся в нескольких шагах от него.

На это у него ушло полчаса. Дважды он поранил себе запястья, но каждый раз отделывался лишь мелким порезом, и кровотечение прекращалось, как только он переставал двигать руками…

…Он нашел, наконец, машину. К лобовому стеклу была прикреплена записка. У дверцы в неуклюжей позе лежало тело человека, которого звали Катлер, убитого выстрелом в спину. Записка была написана, когда высокий тащил Малькольма по лесу. Она была предельно краткой:

«Твой пистолет забит грязью. Винтовка имеет 10 зарядов. Надеюсь, ты знаешь, как обращаться с ней?»

Винтовка, лежавшая на заднем сиденье, была обычной «мелкашкой» 0,22 калибра. Катлер пользовался ею для тренировочной стрельбы по мишеням.

Мароник оставил ее для Малькольма, так как считал, что любой, даже непрофессионал, мог легко справиться с таким простым оружием. Кроме того, он оставил еще автоматический пистолет с глушителем – на всякий случай.

Малькольм сорвал записку и уехал.

К тому времени, когда Малькольм остановил машину у ворот дома Этвуда, он почувствовал, что лекарство начало действовать. Сильные пульсирующие удары в голове и в затылке прекратились, а тупая боль во всем теле затихла. Сейчас вместо этого он ощутил прилив свежих сил и уверенности. В то же время он знал, что ему не следует переоценивать свои возможности, полагаясь на действие лекарства.

Он без особого труда взобрался на дуб, а окно действительно оказалось незапертым. Малькольм снял винтовку с плеча и, щелкнув затвором, дослал патрон в патронник.

Медленно и очень осторожно он добрался на цыпочках по покрытому ковром коридору до лестничной площадки. Малькольм услышал громкие звуки увертюры «1812 год» Чайковского, доносившиеся из комнаты, в которой его допрашивали.

Он слышал также, как знакомый голос время от времени подпевал в такт торжественной мелодии. Малькольм медленно спустился вниз по ступенькам.

Этвуд стоял спиной к двери, когда Малькольм вошел в комнату. Он выбирал пластинку с полки в стене. Его рука задержалась на Пятой симфонии Бетховена.

Малькольм очень спокойно поднял винтовку, снял ее с предохранителя, прицелился и выстрелил. Пуля попала в цель. Она раздробила правое колено Этвуда.

Глаза Этвуда наполнились ужасом и болью, когда он перевернулся и увидел, как Малькольм снова готовится выстрелить. Он вскрикнул, когда вторая пуля раздробила его другое колено. Его рот мучительно скривился в безмолвном вопросе: «Почему?»

– Ваш вопрос неуместен. Скажем так, я бы хотел, чтобы вы никуда не уходили некоторое время.

Малькольм начал действовать с неистовой энергией. Сначала он перевязал полотенцами простреленные колени стонущего Этвуда, чтобы остановить кровотечение; затем он привязал его руки к журнальному столику, стоящему у дивана, после чего он бросился наверх, бесцельно обыскивая комнаты, чтобы дать выход кипевшей в нем энергии. Огромным усилием воли ему удалось, наконец, заставить себя немного успокоиться. «Мароник все же хорошо подобрал лекарство», – вдруг подумал он. Этвуд, который задумал всю операцию, руководил ее проведением и являлся ее «мозговым трестом», сейчас не представлял уже никакой, опасности и валялся внизу, корчась от боли.

Второстепенные же члены группы были убиты. Единственный, кто остался в живых, – Мароник. Мароник – наемный убийца. Малькольм припомнил голоса профессионалов на другом конце линии связи «Тревога», таких же профессионалов, как и сам Мароник. «Нет, – подумал он, – до сих пор охота велась только на меня. Вопрос стоит так – они против меня. Мароник же, убив Уэнди, придал всему этому делу еще более личный характер. Для профессионалов это была просто работа. Они не переживают о последствиях». Неясные пока детали начали складываться в конкретный план действий в соответствии с его намерениями. Он бросился наверх, в спальню Этвуда, где сменил порванную одежду на приглянувшийся ему форменный костюм, висевший в шкафу. Затем он отправился на кухню и торопливо проглотил кусок холодного цыпленка и пирога, после чего снова вернулся в комнату, где лежал раненый Этвуд. Быстро оглядевшись вокруг, он бегом рванулся к машине и отправился в путь…

…Некоторое время после отъезда Малькольма Этвуд лежал очень тихо и не двигался. Потом медленно, с большим трудом он попытался переползти вместе со столом через комнату. Однако он был слишком слаб. Все, что ему удалось сделать, – это сбросить со стола стоявшую на нем фотографию. Она упала на пол изображением вверх. Стекло, однако, не разбилось, и ему нечем было перерезать веревки, связывавшие его руки. Тогда он покорился своей судьбе.

Его тело безвольно обмякло, а сам он отдался в руки неизбежности, ожидавшей его впереди. Он бросил взгляд на фотографию и тяжело вздохнул. Это была его фотография. Он был изображен на ней в форме офицера военно-морских сил США.

Среда

(Утром)

Митчелл оказался почти на грани психического расстройства, или, другими словами, состояния, которое психиатры управления называют «уровнем стабилизации кризиса» или «шизофренией 4-й степени». За последние шесть дней его нервы напряглись, как до предела сжатая пружина. В конце концов, он свыкся с этим состоянием. Напряженная обстановка и повышенная активность стали для него привычной нормой. Тем не менее, он мог продолжать работать с исключительной результативностью и принимать правильные решения лишь до тех пор, пока он находился в экстремальных условиях, вызывавших это состояние.

Любое постороннее вмешательство могло разрушить эту внутреннюю собранность и вывести его из равновесия. Одной из причин напряженности Митчелла было то, что он не до конца понимал суть происходящих событий. Вот почему он испытывал некоторую нервозность. Разум и опыт подсказывали ему, что должно прийти второе дыхание и он сможет превозмочь усталость и напряжение последних дней. Вот почему он все еще бодрствовал, хотя было уже 4 часа 20 минут утра. Растрепанный и немытый, не имея возможности вот уже шесть дней принять ванну, он сидел за столом, в сотый раз просматривая полученные оперативные сообщения. Он тихонько напевал про себя. Митчелл не имел понятия, что два новых сотрудника службы безопасности, расположившихся возле кофеварки, следили за ним. Один – его «дублер», а второй – психиатр, протеже доктора Лофтса, который наблюдал за состоянием Митчелла и, кроме того, прослушивал его разговоры с Малькольмом.