Золотое рандеву - Алистер Маклин

— Сьюзен, — переспросил я, — вы не ранены?

— Я не ранена, — она глубоко вздохнула, точнее сказать, не вздохнула, а содрогнулась. — Просто я так испугалась, что не могла пошевелиться. Она взглянула на меня своими зелеными глазами, невероятно большими на белом, как мел, лице и уткнулась мне в плечо. Показалось, что она собирается меня задушить.

К счастью, это продолжалось недолго. Я почувствовал, как слабеют ее объятья, увидел, как сдвинулся луч от фонаря, и вдруг она сказала до странного обыденным голосом:

— Так вот они.

Я обернулся. Они действительно были тут, не дальше чем в десяти футах. Три гроба — Каррерас уже разбил ящики — аккуратно стояли, покрытые брезентом, между перегородкой и переборкой, в полнейшей безопасности. Как это не уставая повторял Тони Каррерас, его отец ничего не упускал из виду. Темные блестящие гробы с черными кистями и бронзовыми ручками. На одном из них на крышке была прибита табличка, то ли медная, то ли бронзовая, трудно было разобрать.

— Это упрощает дело, — голос мой почти совсем вошел в норму. Я взял было молоток и зубило, захваченные из кладовки боцмана, но тут же бросил их.

— Тут кроме отвертки ничего не понадобится. Два из них должны быть пустыми. Дайте мне фонарь и оставайтесь здесь. Постараюсь закончить как можно быстрее.

— Будет еще быстрее, если я подержу фонарь, — ее голос был еще спокойней моего, но пульсирующая голубая жилка на шее говорила, чего стоит ей это спокойствие. — Поторопитесь, пожалуйста.

Мне было не до споров. Я взялся за конец ближайшего ко мне гроба и хотел подвинуть его поудобнее для работы. Не тут-то было — он застрял между другими. Тогда подсунул руку под гроб, пробуя его приподнять, и вдруг нащупал пальцем дырку в дне. Затем другую, третью. Обшитый изнутри цинком гроб с отверстиями в дне? Это было, по меньшей мере, странно. Выдвинув гроб, принялся за шурупы. Они были бронзовые и очень большие, но и отвертку из боцманской кладовки я взял не маленькую. И, кроме того, меня все время свербила мысль, что если скормленный часовому наркотик был столь же плох, как и обезболивающее, вколотое мне в ногу, то он вполне уже может просыпаться. Если уже не проснулся. Так что крышка слетела с гроба в считанные секунды. Под крышкой, вместо ожидаемого мною крепа, я увидел старое затрапезное одеяло. Возможно, в этой стране существовали отличные от общепринятых погребальные обычаи. Я стащил одеяло и убедился в своей прозорливости. Обычаи их действительно были своеобразны. Вместо тела покойного у них, оказывается, было принято укладывать в гроб аматоловые шашки, набор детонаторов и небольшую квадратную коробочку с проводами — по всей вероятности, часовой механизм. Мгновенное определение вида взрывчатки не было особой доблестью — на каждой шашке было разборчиво написано страшное слово. Сьюзен заглянула мне через плечо:

— Что такое аматол?

— Мощная взрывчатка. Здесь хватит, чтобы разнести «Кампари» на кусочки.

Больше вопросов у нее не возникло. Я положил на место одеяло, прикрутил крышку и принялся за следующий гроб. У него снизу тоже были дырки, возможно, чтобы взрывчатка не отсырела. Снял крышку, осмотрел содержимое и поставил ее обратно. Номер два был дубликатом номера первого. И вот я приступил к номеру третьему. Тому, который с табличкой, самому для меня интересному. Табличка в форме сердечка гласила с исчерпывающей лаконичностью: «Ричард Хоскинс, сенатор». И все. Сенатор чего, я так и не понял. Но впечатляло. Впечатляло достаточно, чтобы обеспечить почтительное отношение на всем пути в Штаты. Я снял крышку с осторожностью, тщательностью и благоговением, как будто под ней на самом деле лежал Ричард Хоскинс. Я-то знал, что нет его там.

То, что находилось внутри, было завернуто в плед. Я осторожно вытащил плед. Сьюзен поднесла фонарь. На одеялах и вате лежал полированный алюминиевый цилиндр длиной в 75 дюймов и диаметром в 11 дюймов, с беловатой керамической головкой. Просто лежал — и было в нем что-то пугающее, что-то непередаваемо зловещее. Хотя, возможно, не в нем самом, а в моих мыслях по его поводу.

— Что это такое? — голос Сьюзен был так тих, что ей пришлось подойти поближе и повторить: — О, Джонни, скажи, ради бога, что это такое?

— «Твистер».

— Что-что?

— «Твистер».

— О, господи! — до нее дошло. — Это… это атомное устройство, похищенное в Южной Каролине? «Твистер»? — она отступила назад, шатаясь. — «Твистер»!

— Он не кусается, — заверил я, не будучи, впрочем, сам в этом вполне уверен. — Тротиловый эквивалент у него пять тысяч тонн. С гарантией разобьет любой корабль в мире на мельчайшие осколки, если только просто не испарит. И именно это собирается сделать Каррерас.

— Я… я не понимаю, — то ли она не расслышала моих слов — наш разговор постоянно прерывался скрежетом металла и треском ломаемого дерева, то ли действительно не поняла их смысла. — Он собирается взорвать этой штукой «Кампари» после того, как перегрузит золото на тот корабль, что его ожидает?

— Нет никакого такого корабля. И не было его никогда. Перегрузив золото, добросердечный Мигель Каррерас собирается освободить всех пассажиров и команду «Кампари» и позволить им уплыть на «Тикондероге». В качестве еще одного свидетельства своей сентиментальности и великодушия он собирается предложить забрать этого сенатора Хоскинса и его славных спутников для погребения в родной земле. Капитан «Тикондероги» вряд ли осмелится ему отказать, а если рискнет, Каррерас найдет средства убедить его переменить свое решение. Видите это? — я показал на панель у хвоста «Твистера».

— Не трогайте! — Если вы в силах вообразить, как можно кричать шепотом, то это был именно тот самый случай.

— Да я за все деньги «Тикондероги» ее не трону. Мне смотреть-то на нее страшно. Во всяком случае, под этой панелью почти наверняка часовой механизм, который приведут в действие перед перегрузкой гроба. Мы весело пускаемся в путь, пытаемся связаться с Норфолком, армией, флотом, ВВС, ФБР, с кем там еще — ведь марионетки Каррераса на борту «Тикондероги» обязательно позаботятся о том, чтобы там не осталось ни одного целого радиоаппарата. Через полчаса, может час, после отхода «Кампари», пожалуй, все-таки час — даже Каррерас, я думаю, не захочет находиться в нескольких милях от атомного взрыва — будет небольшой трах-тарарах.

— Он никогда этого не сделает, никогда! — в ее эмоциональном выступлении не было и тени убежденности. — Для этого надо быть дьяволом!

— Первостатейным, — согласился я. — И не говорите, пожалуйста, ерунду насчет того, что он чего-то не сделает. Чего ради, по-вашему мнению, они крали «Твистера» и выставляли дело так, будто доктор Слингсби Кэролайн сам с ним смылся? С самого начала с определенной и единственной целью превратить «Тикондерогу» в ничто. Чтобы устранить всякую возможность возмездия, все у них построено на полном уничтожении корабля и всех на его борту, в том числе пассажиров и команды «Кампари». Возможно, липовые радисты Каррераса могли бы протащить на борт взрывчатку, но абсолютно невозможно протащить столько взрывчатки, чтобы гарантировать стопроцентное уничтожение. В прошлую войну на английском крейсере взорвался пороховой погреб с сотнями тонн сильнейшей взрывчатки — и то некоторые спаслись. Орудийным огнем он не мог потопить корабль: пара выстрелов из приличной пушки — и палуба «Кампари» выгнется так, что от орудий больше не будет никакого толка. Да и тут, возможно, кое-кто спасется. А с «Твистером» не останется никаких шансов на спасение — ни единого!

— Люди Каррераса, — медленно проговорила она, — так это они убили охранников в атомном исследовательском центре?

— А как же? А затем заставили доктора Кэролайна выехать на машине за ворота, а сами спрятались с «Твистером» сзади. «Твистер» уже через час, наверное, летел к ним в страну, а кто-то перегнал пикап в Саванну и именно там его бросил. Наверняка, чтобы бросить подозрение на «Кампари», который в то утро выходил из Саванны. Я не могу точно сказать, зачем это было нужно, но готов поспорить, что Каррерас, зная о маршруте «Кампари», был с полным основанием уверен, что корабль обыщут в первом же порту и дадут ему таким образом возможность провести на борт своего подставного радиотехника.

Во время своего выступления я рассматривал два наборных диска на панели «Твистера». Окончив речь, натянул на место плед с нежностью молодого отца, поправляющего одеяло на кроватке уснувшего первенца, и начал закручивать шурупы крышки. Некоторое время Сьюзен молча наблюдала за моими действиями и вдруг удивленно сказала:

— Мистер Сердан и доктор Кэролайн. Это же одно и то же лицо. Они обязаны быть одним и тем же лицом. Теперь я припоминаю. Когда пропал «Твистер», упоминалось, что только один или два человека знают, как приводить его в боевую готовность.