Похождения Шипова, или Старинный водевиль - Булат Окуджава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шляхтин (смеется). Вот то-то, что нет… Ему, прохвосту, посылают деньги, он их пропивает, а после несет всякий вздор. Так?
Шипов (смеется). Никак нет-с…
Шляхтин. То есть что значит нет? Куда деньги девал?
Шипов. Все вышли, ваше благородие. Я отчет могу сделать. Как велели, так я и потратил…
Шляхтин. Тебе, шельмецу, велели типографию устроить! Устроил?
Шипов. А как же-с…
Шляхтин хотел было крикнуть, но подошел к окну и показал Шилову сутулую спину. Гнев клокотал в нем, воротник мундира глубоко врезался в красную, напряженную шею.
«Может, пронесет, — подумал Шипов о надеждой, — покричит-покричит, да и выгонит. А там, лямур-тужур и пущай они все хоть треснут. Значит, чего я там, кому?.. Графу Толстому чего? Али он мне чего? Полный сетребьен…»
«Каков бестия! — подумал в этот же момент Шляхтин. — Ежели глядеть в его кошачьи глаза, вое как будто сходится, все справедливо… И бровью не поведет, лжец, нахальная свинья!.. Отправить его в арестантскую — и все тут…»
Шляхтин. Значит, типографии нет, деньги пропиты, весь департамент введен в заблуждение, и ты еще здесь, прохвост, пытаешься мне втирать очки и воображаешь, что это тебе удастся?
Шипов. Лямур?
Шляхтин. Ну?..
Шипов. Ваше благородие, я чего видал, того и писал вашей милости. Зря вы меня честите… Я могу отчёт сделать.
Шляхтин. Мало того, что надул меня, — надул почтенных людей, государя… Я уж не говорю о князе, а он меж тем…
«У-у-у, — подумал Шипов с ужасом, вспоминая розовый дворец, — ежели князь не поленятся, они меня согнут!.. Ах, да уж разом бы все… А может, помилуют? Может, и обойдется? Чего это он кричит, а в глаза не смотрит? Может, не нужен я ему, а это он так?»
Шляхтин…за тебя заступался рекомендовал, скотину этакую… Он этого не простит.
Шипов. Да я ж всем сердцем.
«Эх, — подумал он, — а ведь надо бы было в Ясную съездить, надо было».
Шляхтин. Вот они, твои донесения. Видишь? Говори начистоту, что правда, а что соврал…
Шипов. Ага, значит, так… (Плачет.) Эх, разнесчастный я человек! Стараисси, стараисси, а все равно мордой об тубарет!
Шляхтин. Говори, в чем солгал… О душе подумай, каналья!
Шипов. Да я и так думаю… Ничего я не лгал, ваше бла…
Шляхтин. Последний раз: станки купил?
Шипов. А как же.
Шляхтин. Сколько штук?
Шипов. Ах ты господи… Значит, так…
Шляхтин. Ну, соври, соври. (Смеется.) Значит, так…
Шипов. Да вы бы не дражнились, ваше благородие, я же волнуюсь…
Шляхтин. Где же ты типографию устроил?
Шипов. Какую типографию?
Шляхтин. Ладно, хватит! Дурака будешь в подвале разыгрывать. Эй, кто тут есть?
«Кажись, пронесло, — вздохнул Михаил Иванович. — И поплакал, и посмеялся. Теперь-то уж все равно. Вон они и промеж собой никак не решат, кто, да что, да почему…»
Вошел унтер со связкой ключей. Шляхтин кивнул ему устало. Унтер тронул Шилова за локоть и повел его в арестантскую.
«Какая чушь! — подумал частный пристав. — Как я мог так долго унижаться? Однако он явился сам, а что ежели все не так, как расписали из Тулы? Глаза зеленые, нос вострый, помесь хорька с лисой, но и что-то человеческое в нем все-таки… какое-то даже благородство, хотя этот чудовищный котелок, да и по всему, жулик…»
Едва за Михаилом Ивановичем захлопнулась дверь и прогромыхал железный засов, как сердце его забилось ровно, дыхание успокоилось, и он, не обращая внимания на прочих арестантов, присел на нары, чтобы насладиться собственной участью. Теперь можно было никуда не бежать, ни от кого не спасаться. Он решил вздремнуть, пока дают. Снял сюртук, постелил на нары, собрался было улечься, как вдруг увидел перед собой Яшку.
— Здравствуй, благодетель, — сказал Яшка, не очень удивляясь встрече. — Ты чего это, Михалваныч, аи украл чего?
— Почему это украл? — смутился Михаил Иванович. — Это ты, Яшка, по карманам охотник, а у меня дела государственные.
— Эх, — сказал Яшка, — будто не всяк ворует. Один из кармана, другой из ларца, а третий и из сундука… Всем жить охота. А ты, благодетель, стало быть из сундука потянул?
— Из сундука, — засмеялся Шипов, укладываясь. — Ах ты, мышка серенькая.
— Не уберегся, значит, — сказал Яшка серьезно. — Мне тебя жалко.
12
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Канцелярия
Московского Военного
Генерал-Губернатора г. Москва
Управляющему III Отделением
Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии,
Свиты Его Величества,
Господину Генерал-Майору и Кавалеру Потапову
Препровождаю к вам, Почтеннейший Александр Львович, бывшего секретного агента Михаилу Шилова со всеми показаниями, сделанными им по известному Вам делу гр. Льва Толстого.
Хотя, как известно, Шипов есть такого рода личность, на которую полагаться совершенно нельзя, но важность показаний его требует особенного внимания и не должны остаться без тщательного исследования.
Требуют особенного внимания и указанные им новые личности в окружении Графа.
Все это побудило меня отправить к Вам Шилова для подтверждения всего им доказанного лично и для принятия необходимых мер со стороны Вашей.
Пользуюсь случаем, чтобы уверить Вас в истинном моем уважении и душевной преданности.
П. Тучков
Управляющему III Отделением Его
Превосходительству Генерал-Майору Потапову
Сего числа в 12 часов дня по приказанию Вашего Превосходительства в Штабе Корпуса Жандармов принят мною арестованный, временно обязанный крестьянин Князя Александра Васильевича Долгорукова, доставленный из Москвы от Московского Военного Генерал-Губернатора Подпоручиком Ловягиным. И помещен в № 2 старого здания.
О чем Вашему Превосходительству имею честь почтительнейше донести.
Дежурный по штабу прапорщик Латухин
№ 1558
Квитанция
Дана сия Квитанция из III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии служащему в Штате Московской полиции Г-ну Подпоручику Ловягину в том, что доставленный им в сие Отделение крестьянин имения Князя Долгорукова Михаил ШИПОВ в сем Отделении принят 29 Июня 1862 г.
Дежурный чиновник
Коллежский Регистратор Полонянкин
(Из письма Московского генерал-губернатора Тучкова — Московскому обер-полицмейстеру Крейцу)
…Милостивый Государь, Генрих Киприянович. Нынче же все свершилось и наше с вами несчастье отправлено в Петербург. Вроде бы и с души спало, и вот почему: усмотрел я, любезный мой, в путаных и престранных показаниях этого чудовища некую правдоподобность. Не могу Вам точно всего объяснить (пока), но что-то мне подсказывает, говорит, что нельзя ото всего отмахиваться разом. Хотя я, Вы знаете, относился и отношусь ко всей этой затее скептически, без должного доверия, однако чувствую нутром, что что-то там такое есть, что это не просто лживые домыслы, а нечто отчасти справедливое. Полагаю, что Генерал Потапов со свойственными ему обхождением и опытом сумеет лучше разобраться, что к чему. Я жуликов видал на своем веку, Милостивый Государь, но этот другого сорту, и я даже усмотрел в отдельных его действиях старание и усердие.
Вообще же я, признаться, устал от этой истории, и только маленькая надежда на успех, рожденная не разумом, не сердцем, а чем-то более высшим, побуждает меня продолжать тяжкий мой труд и соучаствовать в сем поиске…
(Московский жандармский полковник Воейков — Тульскому жандармскому полковнику Муратову)
…снимал показания. Представь себе, случай гораздо сложнее, чем казался на расстоянии. Когда я его допрашивал после дурака Шляхтина, в нем не было ни страха, ни обреченности, а какой-то даже порыв и даже детское недоумение. Судя по всему, положение в «Ясной» не так уж невинно, ведь дыма без огня не бывает. И тебе следовало бы, оставив фантазии, заняться этим как следует, покуда не грянуло.
Шеншин также недоумевает после допроса и говорил мне, что мы погорячились, считая его мистификатором.
Конечно, доля вымысла и вранья в Зимине, как и во всяком мужике, присутствует, но это легко отделимо одно от другого, ложь и истина, у него это все на ладони.
Покуда из Петербурга вестей нет. Представляю, какой там вновь начнется ураган. Шутка ли, только что решили его арестовать, а он исчез, только решили Изловить, а он сам является и вновь подтверждает свою историю со всей правдоподобностью! Ты теперь самый основной его антагонист в глазах высшего начальства, боюсь, он тебя (ежели ты не примешь мер) осилит…
(Из записки князя Долгорукова — генералу Потапову)
…по глазам Вашим видел, что Вы тоже поддались общей панике и склонны сомневаться в общем нашем деле. Ну что ж, любезный Александр Львович, я, как говорится, умываю руки. Теперь Вы видите, что дело было затеяно не зря и, что самое главное, вовремя. Что же касается донесений Полковника Муратова, то я рекомендую Вам разобраться в этом. Ни о каких наградах и поощрениях не может быть и речи. Этот человек безумен, и вот Вам достойное подтверждение сему.