Позвольте представиться! - Роман Брюханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Р означает Рембо». Мой родитель № 2, старый хрен, обожал древнюю французскую поэзию, чтоб ему в аду черти дровишек подкинули.
Много где повоевать пришлось. Мы продирались сквозь непроходимые джунгли Апохерейона-5, гнили заживо в кислотных болотах Писюндры, подыхали от жажды в пустынях Сахариуса. На Ферзионе-17 я потерял ногу, полгода отращивал ее в госпиталях и решил – хватит. Хватит убивать во славу Империи. Я подал в отставку, вернулся на Терру и не успел сдать документы в Государственную Канцелярию, как тут нас всех и хлопнуло.
Ну да про Хлопок, который так прозвали яйцеголовые, вы все в курсе, чего рассказывать. Как Зоны появились, как из них зараза эта полезла, сколько народу померло – сейчас это все знают. Вот и смекнул я, что война-то настоящая, она только сейчас и начинается. Сколотил команду из камрадов проверенных, и начали мы по Зонам этим лазить, тварей отстреливать и таскать оттуда всякое и сбывать перекупам. Как говорил камрад из старой Сибири, «khabar tyrit’». Что это означает, он и сам не знал, говорил – старые, мол, слова, бачка Джон. Тайные. Жаль, нет больше Абулымбека, кончился черноглазый русич. Сожрала его Зона и не отрыгнула, даже косточек не оставила.
И там навоевался я до кровавых соплей, до блевоты. И твердо решил – теперь точно хватит. Так эту ферму и прикупил. Коз завел. Потом кроликов. Нравится мне их задор размноженческий. А год назад Сидорович, старый барыга, присоветовал: купи, мол, курочек у меня, времена нонче нехорошие. Не пожалеешь. И на ухо мне пошептал кое-что. Ну я и разорился немного, Сидорович плохого не посоветует. С тех пор мою ферму почему-то все лихие людишки десятой дорогой обходят.
Вот стою, грею старые кости на солнышке, слушаю, как хохлатки мои кудахчут, червячков выколупывая. И так мне хорошо от этого стало, что чуть не забыл, зачем я из дома-то вышел да верный «стонер» крупнокалиберный прихватил.
А дело вот в чем. Вчера Елена, подруга моя, из Города сама не своя приехала. Говорит, сдавала яйца и молоко на рынке, а тут нагрянул бугор тамошний, дань с рыночных собирать. Обторчанный, как всегда, рожа красная, с кривого рта слюна капает. Увидел Леночку мою и к ней сразу, бумаги смотреть. Мол, кто такая, красотка, почему не знаю? И давай на сиськи ее пялиться да руки протягивать. А пялиться там есть на что, поверьте, у старого Джона Р. Ди Гриза вкус в этом плане отменный, умею я подруг себе выбирать.
Ну и съездила моя Ленка ему по сусалам, чтобы клешни не протягивал. А ему смех один, люблю, говорит, дерзких. А потом ухмылочку гнусную убрал и спокойно так сказал, как плюнул: «Ты, – говорит, – завтра пожалеешь об этом, не будь я Кривой Джим. Выкуплю тебя у деревенщины твоей вонючей и за оплеуху свою в зиндане сидеть будешь. Пока дурь не выйдет». Развернулся, пнул ногой лоток с яйцами да и пошел, бросив через кожаное плечо – жди, мол, завтра. Да пожри с утра, в зиндане с этим плохо.
Вот и прилетела Леночка с Города взъерошенная, что мои хохлатки. Уезжать, мол, надо, Кривой Джим слов на ветер не бросает, не выстоять нам против бугра и торпед его.
Поняли? «НАМ не выстоять!» Правильная у меня подруга. Но тут уж я сказал, что говорить за непонятки с этим говнюком – мое дело, а ее – с утра коз на заимку отогнать и сидеть там как мышь, пока я за ней не приеду на квадрике. А раз Джон Р. Ди Гриз сказал, значит, так тому и быть. Вздохнула Ленка, но промолчала. Правильная, говорю же.
Вот сегодня с утра я один на ферме и остался, Кривого Джима поджидать. Ну как один, хохлатки мои кудахчут да «стонер» калибра 11,43 под рукой. Но я-то знаю, что до него не дойдет дело. Справлюсь без старого товарища – не в первый раз.
Свернул, значит, я самокрутку и присел на лавочку подымить, ноги вытянул. Пригрелся на солнышке. И только подремывать стал, как на въезде сигналка сработала, растяжки предупредительные там у меня стоят. Пожаловали гости, значит. Ну-ну, поглядим на вас.
Из-за опушки, плюясь клубами плохой соляры, вынырнул черный заниженный «шарк». Из-за опущенных стекол рвал окрестности модный шлягер «Кольщик, проколи ты мне пупок!» и торчали два ствола видавших виды калашниковых. «Несерьезные ребятки», – оценил я и подкурил потухшую было самокрутку.
Заскрипев тормозами, джип поднял кучу пыли и стопорнулся ярдах в десяти. Музыка утихла, и из-за пассажирской двери вылез здоровенный негрила. Амерокитаец, как сейчас говорят городские умники. Вперив в меня угрожающий взгляд, черномазый ткнул перед собой толстым как сарделька пальцем с огромным перстнем.
– Метнулся мухой сюда, старикашка, с тобой Кривой Джим базарить желает!
Я затянулся ароматным «Боркум Рифом» и молча выпустил дым в сторону негрилы, смотря тому в переносицу. Отличный прием, кстати, вроде и в глаза смотришь, а визави твой взгляд не может поймать.
Попробуйте как-нибудь, только не переборщите. Неприятная штука.
– Я не понял, ты че, не понял? – Негрила тяжело засопел и глаза его начали наливаться кровью.
– Оставь его, Торчи, я сам.
Распахнулась водительская дверь и оттуда вылез Кривой Джим собственной персоной. Короткая стрижка, харя, как у гамадрила после недельного запоя, малиновый кожан, рыжевья на шее фунтов пять. В руках, забитых синюшными наколками, тяжелый атомный лучемет. Я как будто вернулся во времена своей бурной доармейской молодости, в гетто на окраине Москвабада, криминальной столицы нынешней Империи.
Кривой Джим почесал стволом лучемета низкий лоб, сморщился, с шумом втянул воздух и харкнул в мою сторону. Плевок свернулся в дорожной пыли и подкатился к моему гриндерсу.
– Значит, так, дедуля, – местный босс запустил палец в ноздрю и прогундосил: – Ты сейчас зовешь сюда свою девку, я даю тебе за нее целых десять монет, и мы с ней уезжаем. А ты остаешься благодарить Создателя, что мы не переломали тебе ноги. Я справедлив! Да, пацаны? – Кривой Джим обернулся к негриле и еще одному чернявому, вылезшему с заднего сиденья.
Те с готовностью заржали:
– Конечно, Джим, о чем базар, да о твоей справедливости легенды ходят, гы-гы-гы!
Я молчал, неторопливо смоля козью ножку. Мне вдруг стало скучно. Зевнул и сказал:
– Ребятки, у меня другое предложение. Вы берете свои толстые задницы в пригоршню и сваливаете отсюда живыми. Если вы больше не показываетесь на глаза ни мне, ни Лене – я о вас забываю.
Настала звенящая тишина, да такая, что можно было услышать, как с мягким чпоком у бандитов отпали челюсти. Кривой Джим перевел свинячьи глазки
