Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Произнося свою тираду, он свирепо поглядывал на запертую каюту, потом на сотрапезников, прятавших улыбки.
— Составишь компанию, Муанар?
Муанар отделывался неопределенным жестом: все знали, что он никогда не сходит на берег. Старшему помощнику взбрело в голову изучить идеи Эйнштейна, он накупил кучу книг по теории относительности и с головой зарылся в них.
— Ничего ты в этом не поймешь! — подтрунивал Ланнек.
Вероятно, он был прав, но Муанар твердо решил кое-что понять.
Ланнек шумно ел, затем опять вперился в дверь каюты и неожиданно выпаливал:
— Понимаете, женщины — это годится только сами знаете для чего. Во всем остальном цена им не больше, чем старому ящику, болтающемуся на волнах.
Он стоял вахту вдвое больше, чем ему полагалось.
Отсылал Муанара спать или заниматься математикой, часами не покидал мостика, и рулевой слышал, как капитан разговаривает сам с собой.
— Ну и ну! Опять шквал! — вздыхал Ланнек, посматривая на небо.
Он думал о Матильде. Сидит, наверное, бледная у себя в каюте, и, как ни крепится, ее все равно рвет. Правда, минуту спустя он уже расспрашивал феканца:
— Не заболела?
— Не звала.
Слишком уж она гордая! Да, слишком: даже если соврала, ни за что не сознается.
Борьба со встречным ветром отняла не один день, но «Гром небесный» вошел наконец в устье Эльбы в поднял сигнал для вызова лоцмана из Куксхафена.
Было утро. Оно не успело окончательно стереть с неба тьму и по берегам еще горели цепочки фонарей Моросил мелкий холодный дождь. К борту подвалила моторка, лоцман в зеленой форме поднялся на палубу, взошел на мостик и по-военному вскинул руку в приветствии.
Между буями, обозначающими фарватер до самого Гамбурга, несколькими колоннами, словно муравьи, ползли суда; насыщенный копотью воздух был пронизан гулом дизелей и уханьем машин.
— Поднеси стаканчик фрицу! — приказал Ланнек и спустился к себе в каюту.
Таков был ритуал. Когда судно входило в порт и лоцман поднимался на палубу, Ланнек уступал свое место Муанару и тщательно приводил себя в порядок, как делают рабочие воскресным утром. По каюте мгновенно разносились ароматы мыла, одеколона, крема для бритья, а Кампуа заранее выкладывал на койке крахмальную рубашку, тугой стоячий воротничок, пристежные манжеты и самый новый костюм капитана — штатскую тройку с брюками в серую полоску.
Одеваясь, Ланнек бормотал себе под нос обрывки фраз, а завершив туалет — обувшись в ботинки со скрипом, припудрив лицо после бритья и набриолинив волосы, уселся в кают-компании и придвинул к себе письменный прибор.
«Возвращайся домой и передай от меня привет Марселю», — написал Ланнек сначала.
Потом пристально посмотрел на дверь жены и в иллюминатор, за стеклом которого виднелись заводские трубы, скомкал листок, взял новый.
«Возвращайся домой…»
Он еле удержался, чтобы не вскочить, — так ему хотелось позвать жену и сказать ей… Что сказать?
«Возвращайся домой…»
Этого достаточно. Ланнек вложил записку в конверт, вынул две тысячи франков из стального сейфа, где хранилась судовая касса, и позвал Кампуа.
— Передашь моей жене.
— Когда мне в тюрьму?
Парень опять за свое! Навязчивая идея, да и только.
— Вернемся во Францию — увидим. Подай мне пальто и перчатки.
Когда Ланнек, готовый к выходу в город, появился на мостике, «Гром небесный» шел уже мимо Альтонских доков, и к нему, стрекоча мотором, подваливал катер, который почти в ту же секунду стукнулся о борт. Лысый человечек с трудом вскарабкался на палубу, наклонился и принял из рук матроса кожаную папку.
Лоцман неподвижно стоял у штурвала, положив на него левую руку, а в правой держа стопку кальвадоса — он неторопливо согревал напиток. Машины работали малым ходом. Вокруг «Грома небесного» маневрировали другие суда — одни двигались сами, иных тащили буксиры, а между ними густо, как автомобили на столичных улицах, кишели сотни шлюпок, катеров, шаланд.
В глубине безлюдной пристани еще виднелся освещенный трамвай, наверняка грузовой, а за ним — тысячи темных домов.
Лысый толстячок был морской агент, ведущий дела с Бернгеймом в Руане. Первым делом он обратился по-немецки к лоцману и указал ему номер причала, у которого следует ошвартоваться.
— Вагоны готовы, разгрузимся через час, — бросил он Ланнеку. — Я ждал вас еще вчера.
Они зашли в рубку, где капитан предложил агенту выпить и предъявил судовые документы.
— Пассажиров нет?
— Только моя жена.
Один, второй, третий катер поочередно подваливал к пароходу, который маневрировал, пробираясь на отведенное ему место. На мостик поднялись чины портовой полиции, таможенники и два шипчандлера, уже успевшие выяснить у боцмана, что из съестного надо доставить.
Ланнек благоухал. Ботинки его поскрипывали. Он вытащил традиционную коробку сигар, но, поддерживая разговор, все время прикидывал, прочла ли уже Матильда его записку.
Главное, он не желает ее видеть! Пусть даже не пробует с ним объясняться! Впрочем, он этого не допустит — сейчас же отбудет на берег.
— Слушай, Муанар, я отправился в консульство, в агентство — словом, по делам. Может быть, задержусь до ночи. Если моя жена соберется уезжать…
Муанар в упор посмотрел на него.
— Главное, ты ей не мешай. Кстати, скажи боцману — пусть сходит к врачу, сменит перевязку.
Едва швартовщики в шлюпке приняли концы, Ланнек спустился в нее — так ему не терпелось оказаться на берегу. Шлюпка была грязная, вся замасленная. Чтобы не испачкаться, Ланнек остался стоять, а карабкаясь по железному трапу на причал, все время боялся выпачкаться.
Город еще не ожил, но все краны уже работали, и Ланнеку приходилось то смотреть под ноги, чтобы не растянуться на рельсах или не угодить в лужу, то задирать голову, чтобы не стукнуться о плывущий в воздухе ковш.
Сдвинув на затылок светло-серую шляпу, он пробирался между вагонами и платформами. По запаху сообразил, что рядом разгружается судно дальнего плавания, пришедшее с Востока: от ящиков, сложенных штабелями вдоль пирса, тянуло корицей.
Дорогу Ланнек знал. Это был единственный маршрут, знакомый ему в большинстве приморских городов: управление порта, таможня, консульство.
Как и морской агент, капитан держал под мышкой папку, только побогаче — из красивой желтой кожи.
В управлении порта Ланнеку пришлось подождать, пока ему заверят судовой журнал, и он лишь в девять утра вышел за решетку, которая в любой стране отделяет мир моря от мира суши.
Знал он еще одно — номер нужного трамвая. Через несколько минут трамвай подкатил, Ланнек вскочил на площадку и сошел на тихой улочке с мокрой мостовой, как раз напротив французского консульства.
Когда в кают-компании Ланнек разглагольствовал о злачных местах, он врал, чтобы
