Кто помогал Гитлеру. Из воспоминаний советского посла - Иван Майский

17 мая Астахов опять посетил уже известного нам Шнурре и вел с ним переговоры о статусе советского торгпредства в Праге. Затем Шнурре в своем отчете пишет:

«Во время разговора, который далее последовал, Астахов опять подробно коснулся развития германо-советских отношений».

Из формулировки Шнурре неясно, кто был инициатором разговора на данную тему, но, если им был Астахов, то, даже по записи Шнурре, все, что он по этому поводу сказал, было проникнуто большим недоверием к Германии Астахов выразил удовлетворение в связи с известной сдержанностью в отношении СССР, проявленной германской прессой за предшествующие недели, но тут же прибавил, что «Советы пока еще не могут решить, не является ли такая сдержанность временным перерывом, преследующим тактические цели» [70]. Астахов указывал на пример итало-советских отношений, как прообраз того, что возможно и в отношениях между СССР и Германией.

Во всех разговорах советских представителей в Берлине с германскими дипломатами не было решительно ничего такого, что выходило бы за рамки естественной повседневной заботы об улучшении отношений между двумя странами, находящимися в состоянии большой напряженности Никаких признаков какого-либо злокозненного «заговора» против Англии и Франции в них нельзя открыть даже под микроскопом.

20 мая произошло гораздо более важное событие: в этот день германский посол в Москве Шуленбург посетил наркома иностранных дел СССР и сделал попытку возобновить прерванные в феврале германо-советские торговые переговоры. Это было явным авансом, который Германия делала по адресу СССР. Что же он получил в ответ? Советский нарком не только не выразил по этому поводу каких-либо восторгов, но, напротив, довольно резко заявил, что вся история предшествующих переговоров между двумя странами по вопросам торговли производит на Советское правительство впечатление несерьезной игры со стороны Германии, игры, имеющей, очевидно, какие-то политические цели. Отсюда нарком делал тот естественный вывод, что, прежде чем возобновлять эти переговоры, следует создать для них необходимую «политическую базу», то есть ул5у1чшить политические отношения между обеими странами[71].

Донесение Шуленбурга об этом разговоре подействовало очень обескураживающе на Берлин, и 21 мая статс-секретарь Вейцзекер телеграфирует германскому послу в Москве:

«На основе результатов вашей дискуссии с Молотовым мы должны сделать вывод: нам следует молча сидеть и выжидать, не обнаружат ли русские желания говорить более ясно» [72].

Такова подлинная картина германо-советских отношений в мае 1939 года, как это явствует даже из тенденциозно подобранных документов германского министерства иностранных дел по заказу наших недругов в США. А Даладье осмеливается голословно утверждать, будто бы СССР «с мая вел двойные переговоры: одни — с Францией, другие — с Германией».

Однако тройные переговоры сильно беспокоили гитлеровскую Германию, и «молчаливого сидения» хватило ненадолго. 27 мая Вейцзекер пишет Шуленбургу: «Мы здесь (т. е. в Берлине. —И.М.) того мнения, что англорусскую комбинацию будет нелегко предупредить» [73], а 30 мая по специальному указанию Гитлера он приглашает к себе Астахова и, заявив, что статус советского торг-представа в Праге затрагивает большие принципиальные проблемы, ставит перед ним во весь рост вопрос о политических отношениях между Германией и СССР. Вейцзекер развивает при этом такую концепцию: в Берлине не любят коммунизм и покончили с ним внутри страны, в Берлине не ожидают, что в Москве любят национал-социализм, однако идеологические различия не должны мешать поддержанию между обеими странами нормальных деловых отношений.

Это был новый германский аванс по адресу СССР, но Астахов реагировал на него очень осторожно. Из записи Вейцзекера видно, что он напомнил своему собеседнику о недоверии к гитлеровской Германии, укоренившемся в Москве, но, конечно, согласился со взглядом Вейцзекера, что, несмотря на идеологические различия, обе страны вполне могут нормализовать свои отношения. Таково ведь было одно из основных положений советской внешней политики вообще.

Еще важнее было то, что Москва никак не реагировала на новый акт германской дипломатической оффензивы. В течение июня между Германией и СССР шли очень оживленные переговоры по торговым делам, но к концу месяца они прекратились ввиду невозможности урегулировать имеющиеся между сторонами разногласия. СССР признавал немецкую позицию недостаточно благоприятной для себя.

Несмотря на эту неудачу, несмотря на то, что Советское правительство промолчало в ответ на беседу Вейцзекера с Астаховым 30 мая, Шуленбург 28 июня посетил советского наркома иностранных дел и вновь от имени своего правительства официально заявил, что Германия желает нормализации отношений между обеими странами. Шуленбург при этом указал на ряд фактов (заключение Германией пактов о ненападении с прибалтийскими странами, изменение тона германской печати в отношении СССР и т. д.), которые, по его мнению, свидетельствовали о готовности Берлина пойти навстречу Советскому Союзу.

Это шло по линии советских желаний и означало благоприятный для нас сдвиг в германской политике, однако советский нарком и тут не проявил никаких особых восторгов, а, судя по собственной записи Шуленбурга, спокойно ответил, что он принимает слова Шуленбурга «с удовлетворением и считает необходимым подчеркнуть, что внешняя политика СССР в соответствии с заявлениями его руководителей стремится поддерживать добрые отношения со всеми странами и что это относится также к Германии, разумеется при условии взаимности»[74].

Затем проходит целый месяц, злосчастный месяц июль, когда англичане и французы упорно саботировали единство пакта и военной конвенции, но цитируемый сборник не дает ни одного документа, свидетельствующего о прогрессирующем сближении между СССР и Германией в политической области. Несмотря на этот саботаж, несмотря на возрастающие сомнения Советского правительства в возможности заключить тройственный пакт, оно твердо продолжает переговоры с Англией и Францией, воздерживаясь от каких-либо авансов в сторону Германии.

Совсем иначе ведет себя Берлин. Тройные переговоры, и в частности соглашение о посылке английской и французской военных миссий в Москву, вызывают все возрастающую тревогу в кругах гитлеровского правительства. Оно лихорадочно обсуждает и пытается пустить в ход различные меры, способные, по его мнению, сорвать или по крайней мере оттянуть подписание тройственного пакта. Во второй половине июля возобновляются прерванные тремя неделями раньше торговые переговоры между Германией и СССР, и на этот раз немецкая сторона охотно идет навстречу советским пожеланиям.

26 июля уже известный нам Шнурре, по прямому указанию свыше, устраивает в Берлине обед для Астахова и советского торгпреда в Германии Бабарина. На этом обеде Шнурре усердно доказывает, что между Германией и СССР вполне возможны хорошие отношения, и даже конкретно намечает последовательные стадии их улучшения. Шнурре утверждает далее, что Германия готова пойти на далеко идущее соглашение с СССР по всем проблемам «от Балтийского моря до Черного».

Что же отвечают на это советские гости Шнурре? Цитирую собственную запись Шнурре

«Астахов, полностью поддерживаемый Бабариным, находил намеченный (Шнурре — И.М.) путь к сближению с Германией соответствующим жизненным интересам обеих стран. Однако он подчеркивал, что темп развития при этом, вероятно, должен быть очень медленный и постепенный. Национал-социалистская внешняя политика угрожает Советскому Союзу. Астахов упомянул «Ан — тикоминтерновский пакт», наши отношения с Японией, Мюнхен и полученную нами там свободу рук в Восточ — ной Европе. Политические последствия всего этого неизбежно обращаются против СССР. Москве нелегко поверить, что политика Германии в отношении Советского Союза приняла другой курс. Изменение в ее настроениях может произойти только постепенно» [75].

Как видим, советские представители в Берлине с большой осторожностью относятся к речам нацистской сирены и уж во всяком случае в своих высказываниях не выходят за рамки вполне законного стремления — содействовать улучшению отношений между двумя странами.

А вот любопытная оценка общей позиции Советского правительства в отношении германских авансов, которую находим в телеграмме Вейцзекера Шуленбургу от 29 июля:

«Было бы важно выяснить, находят ли в Москве отклик заявления, сделанные Астахову и Бабарину (на обеде 28 июля. —И.М.). Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его в этом отношении… И если окажется, что Молотов отбросит свою сдержанность, которую он до сих пор проявлял, то вы можете сделать дальнейший шаг вперед (подчеркнуто мной. —И.М.)» [76].